Наконец порицание «Ты говоришь, что тебе четырнадцать, а ведешь себя как пятилетняя» возымело эффект. Диана забралась в постель в комнате, некогда служившей Мэри детской, а Мэри в изнеможении упала на стул в собственной спальне. Как же она устала!
Когда-то дни ее протекали размеренно, один за другим, поглощаемые рутиной ухода за больной матерью. Она заказывала еду, выслушивала жалобы сиделки, платила по счетам. Это «когда-то» было всего лишь две недели назад. За эти две недели ее жизнь целиком и полностью изменилась, и у нее было тревожное ощущение, что впереди еще много перемен, причем, скорее всего, не в лучшую сторону. Конечно, Мэри истосковалась по приключениям, но когда они на нее наконец свалились, она не была уверена, что по этому поводу чувствует. Сегодня она побывала в Уайтчепеле, видела труп и обрела – предположительно – младшую сестру. А что принесет завтрашний день?
Самым тяжелым – тем, о чем она пока не была готова думать, – была нынешняя разительная перемена образа ее отца. Высокого, статного, доброго и далекого отца, которого она знала и помнила… Конечно, он хотя бы не был таким, как доктор Раппаччини, и не экспериментировал на собственной дочери! Вернее, на дочерях – в конце концов, ведь была еще Диана. Или Диана сама в некотором смысле являлась продуктом эксперимента? Почему Хайд так хотел ребенка, и особенно девочку? Может, он просто завидовал своему альтер-эго и хотел обзавестись собственной дочерью – раз у Джекилла была Мэри, он завел Диану. Или у ее рождения была какая-то более зловещая подоплека? Подобные мысли бесконечно крутились у Мэри в голове. Когда уже перестанет болеть эта самая голова? Нужно бы попросить у миссис Пул какое-нибудь лекарство – из тех патентованных пилюль, которые у нее хранились в буфете. Но Мэри не хотелось ее будить, как и спускаться в полной темноте по лестнице.
Ничего не оставалось, кроме как попробовать хоть немного поспать. Она надела ночную рубашку и скользнула под одеяло. Детская была сразу за стеной ее спальни. Так что Мэри, пока не заснула, могла слышать, как похрапывает Диана. Этот звук непонятно почему казался успокаивающим.
Наутро Диана проснулась раньше нее. Миссис Пул одела ее в одно из старых платьев Мэри, которое иначе через год-другой перешло бы к Элис.
– Ее собственные вещи нуждаются в хорошей стирке, – сказала миссис Пул. – Хотя не уверена, что они ее выдержат, – никогда не видела такой чиненной-перечиненной одежды! Начни я стирать, эти тряпки просто разлезутся по швам. И материал скверный, самая дешевая серая шерсть, еще и кусачая! Слава богу, что хотя бы пальто в сносном состоянии, ну и ботинки я ее заставила почистить. Но пришлось отдать ей пару ваших перчаток и одну из ваших шляпок, мисс.
После завтрака, состоявшего из тостов, яиц и кофе – «Кофе, благословенный кофе!» – распевала Диана, кружась в танце по маленькой столовой, и Мэри не могла не признать за ней неплохой голос и слух – они первым делом отправились в банк, где миссис Джекилл держала счет для Дианы, а потом – в Банк Англии для перевода туда этих средств. Двадцать пять фунтов, пять шиллингов и три пенса теперь лежало на принадлежавшем Мэри счету. Она тут же сняла один фунт и положила в кошелек. Господи, как это было прекрасно – снова положить в кошелек немного денег! Теперь миссис Пул сможет купить сахар, а может, даже и свежий рулет с вареньем к чаю. А потом вместе с Дианой, которая жаловалась, что ей жмут ботинки, они отправились в Королевскую коллегию хирургов смотреть на Ядовитую девицу.
Глава VIIЯдовитая девица
Мэри с Дианой пересекли площадь Линкольнс-Инн-Филдс. Мэри еще не приходилось бывать в этой части города – впрочем, она во многих частях города не бывала, хотя и жила в Лондоне всю жизнь. Она вздохнула, вспоминая, как неделями вообще не выходила из дома, боясь, что с матерью может случиться очередной припадок, – она была благодарна Богу за сиделку Адамс, которая оказалась очень компетентной, хотя ее услуги и стоили ужасно дорого. А сейчас – вот она Мэри, добравшаяся до Линкольн-Инн-Филдс после долгого пути с Треднидл-стрит. Исходя из названия, она полагала, что на Линкольн-Инн-Филдс увидит настоящие поля[2], но это оказался просто большой парк между широких улиц, по сторонам которых стояли красивые дома в георгианском стиле. По другим двум сторонам парк окружали юридическая палата Линкольнс-Инн, оплот барристеров, и Королевская коллегия хирургов. По пути через парк под сенью вековых дубов Мэри невольно вспоминала вчерашний парк в Уайтчепеле, где играли бедные дети в лохмотьях. Даже удивительно, что одним и тем же словом можно назвать столь непохожие места! Дождь на время перестал, но при каждом порыве ветра с ветвей на головы девушкам летели тяжелые капли. Мэри раскрыла зонтик, пытаясь держать его над ними обеими, но Диана то и дело отставала или, наоборот, вырывалась вперед, не заботясь о том, что может промокнуть.
За парком показался величественный фасад Королевской коллегии с серыми колоннами, похожий на огромный мавзолей. По каменным ступеням уже поднималась длинная очередь. Мэри разглядела и почтенных мужчин во фраках и котелках, и матерей семейств, которых тянули за руки дети, желавшие побегать по парку, выходных горничных и мальчишек в грязных штанах, которые явно не собирались платить за вход, но рассчитывали как-нибудь без спроса проникнуть за двери и хоть одним глазком глянуть на Ядовитую девицу – раньше, чем их выкинут наружу швейцары. Мэри проверила, не забыла ли она объявление; оно было на месте – лежало сложенным в сумочке.
– Что, Ядовитую красавицу явились посмотреть? – спросил молодой человек с жалким подобием усов на лице – должно быть, один из швейцаров. Мэри кивнула, и он указал ей на место в конце очереди. Ровно в полдень очередь начала двигаться. На входе люди либо предъявляли объявление, либо отдавали плату, а взамен получали буклет. Мэри быстро просмотрела его. Вверху страницы красовался заголовок: «Ядовитая девица! Чудо современной науки! Открытие профессора Петрониуса, M.D., D. Phil., представителя Антропологического института Великобритании и Ирландии». Но подробно читать у Мэри не было времени – очередь уже вливалась в вестибюль, текла вверх по лестнице мимо библиотеки и дальше – в двери, которые вели в просторный зал. В центре зала высилась деревянная платформа, на ней стоял стол. На столе была расставлена целая коллекция предметов – Мэри не успела их хорошенько рассмотреть, только различила клетку с канарейкой.
– Сколько тут всякой всячины! – восхитилась Диана, глядя наверх. Зала была в два этажа, и на обоих этажах стены были заставлены высокими шкафами со стеклянными дверцами. За стеклом красовались разные анатомические экспонаты: скелеты, разумеется, а еще – прозрачные сосуды, в которых хранились органы, предположительно человеческие. Все это выглядело как кладовая рачительной хозяйки, которая вместо пикулей консервировала людские сердца, печени и селезенки.
– Идем, – она потянула Диану за воротник. Посмотреть на Ядовитую девицу собралась обширная аудитория, и Мэри хотела занять место как можно ближе к платформе. Это явно была сцена, на которую предстояло выйти Беатриче Раппаччини и выступить – с каким номером? Мэри понятия не имела. Или ее просто выставят на обозрение, вроде уродцев, которых показывают в «Королевском аквариуме», – бородатых женщин и мужчин с песьими головами? Мэри сама никогда не видела такого шоу, но слышала о подобном от слуг. Элис, судомойка, однажды сходила на представление с миссис Пул – и потом с неделю не могла говорить ни о чем другом. Мэри протолкалась сквозь толпу и заняла место у одного из углов платформы, втиснувшись между женщиной в лиловом платье и мужчиной с моноклем. Женщина, которую Мэри невольно толкнула, смерила ее неприязненным взглядом, будто редкое и неприятное насекомое. «Ничего, – подумала Мэри, – в расследовании убийства нет места излишней вежливости!»
Когда публика прождала уже слишком долго и начала явно волноваться, швейцар наконец возгласил:
– С дороги, с дороги, господа, пропустите профессора Петрониуса!
Толпа разошлась, и на сцену поднялся человек в опереточном черном плаще, с пышными усами – слишком черными, чтобы быть естественными. Он оглядел аудиторию, прочистил горло и подождал, пока воцарится полная тишина. После чего заговорил зычным голосом, раздававшимся по всему залу:
– Леди и джентльмены, я профессор Петрониус. Приветствую вас в этом августейшем заведении, которое любезно предоставило мне помещение, чтобы ознакомить вас с одним из величайших научных чудес нашего века, диковинкой, словно явившейся из античности, которая изобиловала подобными явлениями – и одно из них призвано поразить нас сейчас, в девятнадцатом столетии! Сегодня я представлю вам юную женщину, прекрасную и невинную, как роза в цвету, чья органическая система впитала так много яда, что и сама она стала ядовитой для всего, к чему прикасается. Вообразите, леди и джентльмены, каково это – когда невозможно прикоснуться к другому человеческому существу, подарить ему поцелуй без опасности причинить ему вред или даже убить! Вообразите, каково быть настолько ядовитой, что другие люди, ваши собратья, избегают вас из чувства самосохранения, едва узнав о вашей способности! Сегодня вы увидите подобное создание, навеки отлученное от общества представителей своего же собственного вида. Она не чудовище, о нет! В отличие от Человека-слона или Женщины-медведицы, о которых вам, без сомнений, случалось слышать, она не родилась со своей особенностью. Яд долгие годы постепенно поступал в ее организм, о чем вы сможете прочитать в статье, которая содержится в буклетах, полученных вами на входе. Оригинал статьи опубликован в «Вестнике Антропологического Института». Беатриче Раппаччини – не чудовище, а чудо современной науки! Внимание!
Он вскинул правую руку и красивым жестом указал на вход. В дверях стояла девушка примерно одних лет с Мэри, одетая в белое. Мэри ахнула хором с прочей публикой. Даже Диана, которую трудно было впечатлить, присвистнула сквозь зубы.