– Я не нуждаюсь в еде, – сказала она. – Только в нутриентах как таковых, то есть в питательных веществах и в солнечном свете. Через несколько дней мой организм выведет из себя самые сильные токсины. Листья одуванчика, которые я сегодня собрала во дворике, помогут в процессе детоксикации. А до того времени мы должны быть особенно осторожны. Не прикасайтесь ко мне, а я буду стараться держаться от вас как можно дальше. Когда сильные яды покинут мой организм, я останусь токсичной, но не до такой степени. Мое дыхание будет смертоносным только для совсем маленьких форм жизни: насекомых, птиц, мышей и землероек. Проведя со мной некоторое время в закрытом помещении, вы, возможно, почувствуете головокружение, но в любом случае общение со мной будет не смертельным, если избегать совсем близких контактов. Но мое прикосновение останется обжигающим, как если бы на кожу воздействовал сильный алкалоид.
– Похоже, вы о себе немало знаете, – сказала Мэри.
– Эти знания добыты печальным опытом, – ответила Беатриче. – Если бы я только знала, как исцелить себя! Отец обучил меня многим вещам, но только не этому. Он сам не знал ответа. Я ведь не раз его просила… а однажды даже умоляла вылечить меня. Но он сказал, что, насколько ему известно, мое состояние необратимо. И посоветовал мне гордиться своей природой, сделавшей меня уникальной.
– Может быть, вы нам расскажете о себе подробнее? – предложила Мэри.
Кэтрин: – Да, тебе придется написать эту часть самой. Вы все обещали, что собственноручно напишете собственные истории.
Беатриче: – Но мой английский далек от совершенства. Ты же знаешь историю не хуже меня, Кэт. Почему бы тебе ее не изложить? В конце концов, ты же писательница. И у тебя получилось бы рассказать обо мне с большей живостью. Мне самой так не суметь.
Кэтрин: – А придется. У меня поджимают сроки «Астарты и золотого идола», и ни на что другое я не хочу отвлекаться, пока не закончу. По крайней мере напиши черновик. Все у тебя в порядке с английским, и в любом случае я за тобой вычитаю готовый текст. Ну же, садись за работу, а я попрошу миссис Пул заварить твоего любимого чая из водорослей, того, который особенно воняет.
Беатриче: – Это превосходный напиток, знаешь ли. Очень освежающий.
Диана: – Я как-то его попробовала глоток. И тут же выплюнула все на пол. На вкус эта дрянь как теплая моча.
Кэтрин: – Ты говоришь со знанием дела! Давай, Беатриче, вот тебе ручка. Будь хорошим ядовитым цветочком, садись и принимайся за работу, а я потом за тобой все перечитаю.
– Я никогда не знала своей матери, – начала Беатриче. – Она происходила из бедной крестьянской семьи, с маленькой фермы в холмах в окрестностях Падуи, и была намного младше моего отца. Думаю, он выбрал ее себе в жены именно за молодость и красоту – его главной целью было произвести на свет дочь, то есть меня. От сына ему было бы куда меньше пользы. Конечно, он мог бы вырастить из сына своего преемника, ученика, который продолжил бы его научные изыскания. Но дочь могла стать для него одновременно ученицей и подопытным материалом для экспериментов.
Отец мой был доктором, величайшим врачом в Падуе, а может быть, и во всей Италии. Со всех концов страны прибывали пациенты, желавшие лечиться у знаменитого доктора Раппаччини.
В доме своего отца моя матушка научилась ухаживать за садом. Она занималась и садом своего супруга, и я часто размышляла, уж не ослабил ли ее постоянный контакт с ядовитыми растениями его фармакопеи, которые он разводил для изготовления лекарств. Он часто говорил мне, что яд создает дозировка и что яд в человеческом теле может быть исцелен только действием яда из внешнего мира. Например, яд наперстянки смертелен для здорового человека, а больного сердечной болезнью исцеляет. Матушка ухаживала за его садом ядовитых растений, а я тем временем росла у нее во чреве, впитывая их испарения. Я думаю, что они начали свое действие на меня еще на внутриутробной стадии. В то время как матушку они ослабляли, я настолько адаптировалась к их эссенциям, что становилась только здоровее и крепче. В день, когда я родилась, она умерла, отдав мне жизнь. Ее здоровье уже было подточено ядами, а роды окончательно измучили ее и привели к смерти. Она была дочерью простого крестьянина, а я… а я была чудовищем. Я считаю себя причиной ее смерти.
– Ты не должна так о себе думать, – вмешалась Мэри.
– Почему? – удивилась Диана. – Она, скорее всего, права. Я не говорю, что она в чем-то виновата, но ведь ее мать и правда умерла, рожая ее. Факты есть факты.
– Мой отец не стал нанимать кормилицу, – продолжила Беатриче. – Он сам вскормил меня соком разнообразных растений, который заменил мне материнское молоко. Ребенком я думала, что мы с отцом – единственные живые создания на свете, а границы мира очерчены оградой нашего сада. В соседнем доме жила женщина по имени синьора Лизабетта. Ее окно выходило в наш сад, и я иногда видела, как она смотрела в окно – но так как я видела только верхнюю часть ее туловища, я не воспринимала ее как еще одного человека, такого же, как мы, и полагала, что она – ангел, который порой смотрит на меня с высоты. Долгие годы я провела, безмятежно играя со своими сестрами, как я именовала цветы, и грустила только от того, что не могла играть с бабочками, сверчками или червяками. Насекомые умирали от моего дыхания, что меня очень огорчало.
Наконец я узнала, что мир куда больше, чем я думала, и что в нем есть другие люди, такие же, как я, – но при этом совсем иные. Отец не скрывал от меня особенностей моей природы и объяснил, что я ядовита для своих сородичей. Он сообщил мне это без тени стыда – напротив, очень гордился этим. Отец сказал, что я совершенная женщина, куда красивей и сильней всех прочих, обыкновенных женщин. Я могла привлекать мужчин, но им было не дано ко мне прикоснуться. Я никогда не оспаривала его действий и мотивов – это же был мой отец, и я верила, что он меня любит. Я по мере сил помогала в его экспериментах, а он рассказывал мне о Société des Alchimistes. Он надеялся, что однажды я тоже войду в число членов этого Общества – и как ученый, и как живое доказательство его теорий трансмутации.
– Трансмутация! – воскликнула Мэри, наклоняясь вперед. – Это слово упоминалось в письме вашего отца. Эксперименты с трансмутацией. Подождите минутку! – Портфель с документами был в ящике маминого стола. Впервые Мэри подумала, что ящик впредь неплохо бы запирать. Нужно найти ключ. Она встала, достала портфель, положила его на стол и вытащила наружу все документы. Вот оно, письмо из Италии! Мэри вслух зачитала его Беатриче:
– «Трансмутация, а не естественный отбор, – вот двигатель эволюции… Я рад доложить вам, что моя Беатриче процветает… Наш коллега Моро был прав в своем заключении, что женский мозг куда более пластичен и податлив, что делает его предпочтительным для наших экспериментов». В чем заключались эти эксперименты с трансмутацией? Вам известно, что все это значит?
Беатриче взяла письмо из рук Мэри. Какое-то время она просто долго смотрела на него, и руки ее дрожали, а глаза наполнились слезами. Было ясно, что она думает о своем отце. Наконец она оторвала взгляд от листка.
– Увы, известно, – сказала она, смахивая слезы со щек. – Вы, конечно, знаете о средневековых алхимиках?
– Нет, – ответила Диана.
– Да, конечно, – сказала Мэри. – Они пытались превратить свинец в золото.
– Таково было средневековое представление о трансмутации, – подтвердила Беатриче. – Превращение одной формы материи в другую. В средние века алхимиков считали магами и сжигали на кострах. Но на самом деле они были учеными. И более всего их занимал вопрос достижения вечной жизни – трансмутация мертвой материи в живую. Постепенно они пришли к экспериментам с биологическими образцами. В прошлом веке университетский студент по имени Виктор Франкенштейн доказал, что это возможно, что мертвую плоть можно оживлять. Он заплатил за успех своего эксперимента страшную цену. Но мой отец верил, что искомой цели можно достичь и другими средствами. Он вдохновлялся примером Франкенштейна – и не только он, но и другие ученые, которые тоже желали трансмутировать не металлы, а человеческих существ.
Мой отец написал обо мне подробный отчет для Société. Он часто сетовал на тех, кого называл традиционалистами, – антиэволюционистов, считавших, что человек божественно сотворен сразу в своем нынешнем виде, что трансмутация противоречит воле Божьей. «Эволюция – величайшее открытие нашей эпохи, – часто говаривал он мне. – Мы произошли от обезьян. А кто может произойти от нас? Силы естественного отбора больше не властны над человеком. Так что наш долг – самим направлять эволюцию, создавая высшие формы жизни, в которые может перейти человек. Но разве они это понимают? Нет, они не видят очевидного, grandi idioti!» – Он сердился, размахивал руками и все повторял: «Idioti, idioti!», на чем свет стоит ругая традиционалистов Общества. Сам же отец со своими друзьями работал над развитием эволюции посредством трансмутации. Они считали, что в результате смогут вывести более совершенную человеческую расу…
– Значит, они пытались трансмутировать девушек в… собственно, во что? – спросила Мэри. – Чем они занимались и почему для этого потребовались убийства? У девушек, убитых в Уайтчепеле, отрезаны разные части тел. Каково может быть их употребление для трансмутации?
Беатриче изумленно взглянула на нее.
– Отрезаны части тел? У убитых в Уайтчепеле? Но это не имеет никакого смысла. Есть только одна причина собирать части мертвых тел – но подобному эксперименту уже сотня лет! Именно этот эксперимент провел Франкенштейн. Зачем бы кому-то в наши дни его повторять? Опыты моего отца и его коллег были куда тоньше и сложнее в теории. Они работали над развитием человечества в определенных направлениях. Мой отец хотел укрепить человеческую расу свойствами различных растительных эссенций. Доктор Моро и ваш отец изучали отличия человека от животных в попытке возвысить человеческую расу над животным началом. Они пытались очистить и облагородить человечество, ставили перед собой высокие цели, и в юности я считала их мудрейшими людьми на свете, думала, что они приведут нас в новый золотой век. С тех пор я успела усомниться в их методах, но в любом случае эта история про отрезанные части тела мне совершенно непонятна.