историю, не показывая иногда, что думает та или другая из нас? Или вы хотите, чтобы это была история одной только Мэри?
Диана: – Ох, тогда бы она была скучной, как сточная вода в канаве.
Жюстина: – Нет, конечно, я не имела этого в виду. Просто в таком виде книга совсем… разнообразная. Как полотнище, сшитое из разных лоскутьев. Как чудовища, которых создавал мой отец.
Кэтрин: – Ну так и мы сами разнообразные. Я хочу рассказать нашу историю в стиле, который подойдет нам всем.
Жюстина: – Ты автор, тебе лучше знать.
Кэтрин: – Что-то в твоем голосе маловато уверенности!
Миссис Пул настояла на том, чтобы заварить чай.
– Думаю, никому из вас не повредит чашечка чая, – заявила она, ставя чайник на стол, чтобы Мэри могла налить каждому по чашке, а сама вернулась на кухню.
– Наливайте, если хотите, вам предстоит долгая история, – предупредила Кэтрин. – Боюсь, быстро мне всего не рассказать. И начать я собираюсь с урока анатомии.
Как раз в этот момент к ним присоединилась Жюстина – и стеснительно замерла на пороге. На ней было платье, когда-то принадлежавшее матери Мэри; оно мешком висело на ее хрупких плечах, но притом едва достигало лодыжек. Глаза Жюстины до сих пор были красноватыми.
– Ты в порядке? – спросила Кэтрин. – Экономка сказала, что тебе нужно много отдыхать. Иди сюда, садись на мое место.
– Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, – попросила Жюстина, но послушно заняла место Кэтрин на диване. А сама Кэтрин подошла к трупу на полу и склонилась над ним.
По одному тому, как Холмс подался вперед, ясно было, что ему очень интересно, кто такая Жюстина – женщина выше практически любого мужчины. Но он старательно сдерживался.
– Мисс Моро, продолжайте, прошу вас, – сказал он. Всякой истории свое время, похоже, подумал мистер Самообладание. Он хорошо умел ждать.
– Во-первых, – сказала Кэтрин, – это не человек. Жюстина, ты не убивала человека. Ты убила животное. Посмотрите на непропорциональность его тела, на его… – она сдернула платок с головы трупа, – на его шрамы, видите, вот они – здесь, здесь и здесь. Посмотрите на его лицо. Нос больше похож на рыло, глаза и уши слишком маленькие. Жюстина, ты убила свинью. А именно – дикого кабана, хирургическим путем трансформированного в человека.
– Это же невозможно, – возразил Ватсон.
– Маловероятно, но не невозможно, – парировал Холмс. – Вспомните об экспериментах доктора Моро.
– Но я думала, что он умер, – сказала Мэри. – Письмо, которое получил доктор Сьюард, то, которое мы нашли в его кабинете… в нем говорится, что доктор Моро скончался.
– Да, он мертв, – подтвердила Кэтрин. – Я это точно знаю, потому что самолично его убила.
Жюстина: – Какая же это была ужасная ночь! Я убила человека…
Кэтрин: – Ты убила свинью.
Жюстина: – Но, Мэри, он же был трансформирован в человека, у него был человеческий мозг. Разве это не означает, что его можно считать человеком, как и тебя, Кэтрин? И его смерть на моей совести…
Мэри: – Когда же наконец тебя отпустит? Ты должна научиться справляться со своим чувством вины. Это существо первым напало на Беатриче.
Диана: – Жюстина, слушай, а ты не поэтому не ешь мяса?
– Чтобы по-настоящему понять мою историю, – сказала Кэтрин, – вы должны осознать сущность экспериментов моего отца. – Она взглянула вниз, на мертвеца на полу, стиснув перед собой руки, как если бы готовилась к долгому рассказу. Мэри откинулась на спинку дивана. Она заметила, что Диана, сидевшая рядом с ней, снова задрала ноги и положила их на диванную подушку, чего миссис Пул настойчиво просила не делать. Беатриче придвинулась ближе на своем подоконнике. Ватсон налил себе еще одну чашку чая.
– Отец Беатриче был именно тем человеком, кто направил Общество алхимиков на путь биологической трансмутации. Он был последователем шевалье де Ламарка еще в те времена, когда над Ламарком насмехались за его эволюционные теории. Он верил в теорию эволюции задолго до того, как мистер Дарвин сделал себе имя на ее доказательстве. Я уверена, вы знакомы с теорией Ламарка, мистер Холмс.
– С теорией о передаче потомству физических и психических характеристик по наследству – конечно, знаком, – отозвался детектив. – От мужчины, работающего в шахтах, детям передастся мышечная сила. От философа – его аналитический ум.
– От мужчины – или от женщины, – поправила Беатриче. – Да, мой отец был ламаркистом. Он верил, что передача человеческому существу определенных качеств растений сможет благотворно отразиться на грядущих поколениях. Он мог сам направлять эволюцию, создавать лучших, более совершенных и сильных людей. Таким образом он создал и меня. И верил, что, если у меня будет ребенок, он унаследует мою способность питаться солнечным светом и органической материей, а также мои природные защитные механизмы – так он именовал мое ядовитое дыхание. Но мой отец был ботаником, а доктора Моро не интересовали растения – сфера его интересов охватывала различия между человеком и животным.
И снова Мэри почувствовала себя потерянной. Ее занятия с мисс Мюррей не включали в себя теорий Ламарка. Было ужасно неприятно осознавать, что Беатриче и Кэтрин, а иногда и Жюстина, говорят меж собой на незнакомом ей языке. И все, что ей оставалось, – это внимательно слушать и запоминать, хотя с самого начала ее расследование очень сильно продвинулось. Но ведь это именно она, Мэри, видела мертвую Молли Кин на мостовой Уайтчепела, это она вместе с мистером Холмсом допрашивала Ренфилда в лечебнице! Не стоит это забывать.
– Да, – тем временем ответила Кэтрин на слова Беатриче. – Моро интересовала разница между человеком и животным. – Рассказывая свою историю, она расхаживала туда-сюда по гостиной мимо трупа, останавливаясь и оборачиваясь к слушателям, когда ей хотелось подчеркнуть какой-то важный момент. – Что отличает человека от животного? Если можно, как он выяснил, трансформировать животных в людей, то наверняка можно и создать человека более совершенного, свободного от животного начала. Человека без плотских базовых желаний, без примитивных инстинктов. После того как его изгнали из Англии за жестокие эксперименты, он забрал из банка деньги, доставшиеся ему в наследство, и купил корабль. Загрузив трюмы всем, что могло понадобиться для выживания на острове в Южном море, он пустился в путь, прихватив с собой изгнанного из университета студента-медика по имени Джеймс Монтгомери. Джеймс при таких неблагоприятных обстоятельствах захотел стать его учеником. Наконец Моро нашел подходящий остров для своих целей – безлюдный и не обитаемый никакими ценными видами – и начал там свои эксперименты по трансформации животных в людей. В этой области он добился огромного успеха – или же успеха, достаточного, чтобы ввести в заблуждение взрослого наблюдателя, хотя самого его результаты никогда не удовлетворяли.
– Мне трудно поверить в подобное, – сказал Ватсон. – Разве возможно придать животному человеческий разум?
– Живое доказательство перед вами, – ответила Кэтрин и расстегнула воротник платья – одного из старых платьев Мэри, которое она давно не носила, потому что оно ей жало. Но Кэтрин была куда стройнее. Она раскрыла ворот, обнажая шею, и откинула голову, чтобы показать сеть шрамов, покрывавших основание шеи и подбородок. – Как по-вашему, я человек? Я сама не знаю. У меня есть человеческое имя – Кэтрин: мне дал его Монтгомери. В этом имени заключена шутка: Cat значит «кошка». Во мне живет кошка. – Следующим движением она закатала рукава до плеч – руки ее тоже украшал узор шрамов, тоненьких, но вполне различимых в свете ламп, как дорожная карта, прорисованная прямо по телу.
– Моро прожил на острове несколько лет. И вот корабль под руководством Монтгомери, который подвозил ему новых животных, подобрал человека, потерпевшего кораблекрушение. Его нашли на воде в шлюпке вместе с двумя мертвыми моряками. Его звали Эдвард Прендик, и по странному совпадению, какие порой случаются в нашем мире, он оказался ученым – биологом, учившимся у профессора Хаксли. Монтгомери подружился с ним к тому времени, как корабль достиг берегов острова моего отца, и пригласил Прендика посетить их обиталище. Одним из животных, которых Монтгомери привез для экспериментов, была молодая пума.
Здесь Кэтрин остановилась, налила себе чашку чая и щедро разбавила ее молоком.
– Это была ты, да? – спросила Диана. – Ты, Женщина-кошка?
Кэтрин отхлебнула чая.
– Да, я была той пумой. Когда корабль причалил, Монтгомери начал процесс по трансформации меня в человеческую женщину. Сперва хирургически, потом – когда мой мозг был достаточно подготовлен – путем гипноза и образования. Индоктринации. И в том же самом помещении, где я сидела в клетке в процессе трансформации, они с Прендиком пили чай и обсуждали свои научные цели и средства.
– Поверить не могу, – снова перебил Ватсон. – Даже не знаю, ненавидеть ли этого человека за жестокость или восхищаться его способностями…
– Они обсуждали науку, историю, политику. Моро много лет был единственным собеседником Монтгомери. Думаю, для того стало облегчением поговорить с кем-то, не зараженным общей меланхолией от постоянного пребывания среди зверолюдей. А я внимательно слушала их разговоры, по мере того как росла моя способность понимать человеческую речь, и в итоге я большему научилась от этих бесед, чем от дальнейших занятий с Моро. Например, я познакомилась с историей Общества Алхимиков. Моро пригласил Прендика присоединиться к ним и излагал ему устои и цели Общества, рассказывал про работу, которую на протяжении веков вели его члены.
Прендика все это несколько напугало, но больше увлекло. День за днем он слушал мои крики боли, потому что на начальной стадии трансформации Моро не использовал анестезии. Он говорил, что это усложнит процедуру, что боль – необходимая часть процесса. Прендик порой приходил понаблюдать за мной в клетке, за моим долгим и мучительным преображением в человека. Это он заметил первые проблески осознания и разума в моих глазах. И он был там в день, когда я совершила побег.