Странная история доктора Джекила и мистера Хайда — страница 65 из 68

Они похоронили Кейза на нашем поле брани – в той самой яме, где он держал светящийся лик. Я подождал, пока все будет кончено и мистер Тарлтон прочтет свои молитвы, что, на мой взгляд, было напрасной тратой времени. Впрочем, надо сказать, что будущее нашего дорогого усопшего представлялось мистеру Тарлтону в довольно-таки мрачном свете: как видно, у него были свои представления о преисподней. Я потом потолковал с ним об этом, сказал ему, что он не понимает своих обязанностей; по-настоящему ему бы следовало без обиняков разъяснить канакам, что Кейз был проклят богом и счастье для них, что они от него отделались. Однако переубедить его мне так и не удалось. Потом канаки соорудили носилки из жердей и потащили меня в поселок. Мистер Тарлтон наложил на мою ногу повязку и так здорово срастил мне раздробленную кость на свой миссионерский лад, что я хромаю и по сей день. После этого он снял свидетельские показания с меня, и с Юмы, и с Маэа, отличным слогом изложил все это на бумаге, дал нам подписать и, взяв с собой вождей, отправился к папаше Рэндоллу, чтобы забрать бумаги Кейза.

Нашли они там только что-то вроде дневника, который Кейз вел долгие годы – все больше насчет цен на копру, украденных кур и всякого такого, – да еще приходо-расходные книги и завещание, о котором я уже упоминал в самом начале. Из всего этого явствовало, что имущество Кейза целиком и полностью принадлежит его жене – самоанке, ну а я перекупил его за сходную цену, потому как она хотела теперь поскорее вернуться к себе домой. Что же до Рэндолла и негра, то им пришлось отсюда убраться. Они открыли какую-то лавчонку где-то на Папа-Малулу, но дела у них шли из рук вон плохо, так как, по правде говоря, ни тот ни другой не был к этому занятию приспособлен. Пробавлялись они главным образом рыбой, отчего Рэндолл и отдал богу душу. Как рассказывают, там проходил однажды большой косяк рыбы, и папаша отправился глушить рыбу динамитом. Но либо фитиль горел слишком быстро, либо папаша был слишком навеселе, а может, и то и другое, только динамитная шашка взорвалась (как это частенько бывает) прежде, чем он ее бросил, и рука папаши улетела вместе с ней. Вообще-то большой беды в этом не было: здешние острова – отсюда и дальше к северу – полны одноруких, точно все они переселились сюда из «Тысячи и одной ночи», но, верно, Рэндолл был уж больно стар, а может, слишком уж проспиртовался, но только, короче говоря, он от этого умер. А негр, кажется, стянул что-то у белых, и они прогнали его с того острова; тогда он отправился на запад, к своим цветным сородичам, поглядеть, может, ему там приглянется, но его цветные сородичи съели нашего негра во время одного из своих национальных торжеств, и, я полагаю, я очень надеюсь, что он пришелся им по вкусу.

Итак, я остался один во всем своем белом величии в поселке на Фалезском берегу, и, когда торговое судно заглянуло в нашу бухту, водрузил на его палубу груз высотой с дом. Надо сказать, что мистер Тарлтон, хоть и обошелся с нами по-хорошему, однако заставил меня поплатиться за все, и притом довольно низким способом.

– Ну, мистер Уилтшир, – сказал он, – я для вас все тут привел в порядок, примирил всех с вами. После того как не стало Кейза, сделать это было нетрудно, но так или иначе, я это сделал и при этом еще поручился за вас, что вы будете вести торговлю с туземцами честно. Так что попрошу вас сдержать данное мною слово.

Что ж, понятное дело, я его сдержал. Поначалу мне было немного не по себе из-за моих весов, но я рассудил так: у всех торговцев до единого весы врут, и всем туземцам до единого это известно, и они, со своей стороны, подмачивают копру, так что, в общем, выходит то ж на то ж. И тем не менее мне все ж таки было как-то не по себе, и, хотя дела на Фалезе шли не худо, я был вроде даже рад, когда фирма перевела меня в другую факторию, где никто никаких обещаний за меня не давал и я мог смотреть на свои весы, не испытывая угрызений совести.

Что же теперь сказать вам о моей супруге? Вы знаете ее не хуже меня. У нее есть только один недостаток. Стоит на минуту отвернуться, как она подарит кому-нибудь все, вплоть до крыши своего собственного дома. Но, по-видимому, это у канаков в крови. Теперь уже это рослая, весьма могучая дама, которая легко перекинет через плечо любого лондонского полисмена. Но это тоже потому, что она настоящая канака. А в общем-то Юма – жена первый сорт, это уж точно.

Мистер Тарлтон, отработав свое, возвратился на родину. Он был лучше всех других миссионеров, с какими мне когда-либо доводилось сталкиваться, а теперь ему как будто дали приход где-то в Сомерсете. Я рад за него: там нет канаков, на которых он малость свихнулся.

Спросите, а как мое питейное заведение? Да никак, не похоже, чтобы это когда-нибудь сбылось. Я, видать, крепко засел здесь. Не хотелось бы бросать своих ребятишек, понимаете ли, а им, что ни говори, здесь будет лучше, чем в любой европейской стране, хотя Бен и отвез моего старшего в Окленд в школу, где учатся такие, что и не чета моему. А вот кто меня беспокоит, так это мои девчонки. Они ведь только полукровки, я это понимаю не хуже вашего, я и сам куда как невысокого мнения о полукровках; но ведь это мои девчонки, и они самое дорогое, что у меня есть. Никак не могу примириться с мыслью, что мужья у них будут канаки, а где, хотелось бы мне знать, найду я для них белых?

Остров голосов

Кеола, муж Лехуа, дочери Каламака, колдуна из народа молокаи, жил в доме тестя. Не было на свете никого хитроумнее Каламака. Он читал по звездам, гадал по мертвым телам и с помощью злых духов, забирался на высокие кряжи, где обитали свирепые горные твари, и расставлял ловушки душам предков.

В Гавайском королевстве к его советам прибегали чаще, чем к советам других мудрецов. Люди предусмотрительные всецело полагались на Каламака: покупали, продавали и женились только после одобрения колдуна. Сам король, занятый поисками сокровищ Камеамеа, дважды вызывал его в Кону. И никто не внушал людям большего страха: одни его враги захирели, пораженные злобными чарами, другие просто испарились, не оставив после себя ни косточки. Поговаривали, будто Каламак владеет искусством древних. Люди видели, как он шагает с утеса на утес, как бродит в дремучих лесах, а голова и плечи возвышаются над деревьями.

Даже внешность Каламака многих смущала. Плоть от плоти народов молокаи и мауи, а кожа белее, чем у иного чужестранца, волосы цвета сухой травы и красные мутные глаза. «Слеп, как Каламак, а видит насквозь», – говорили островитяне.

Кеола знал о делах тестя не больше прочих: о чем-то догадывался, а что-то пропускал мимо ушей. Одно лишь не давало Кеоле спать спокойно: старый колдун не жалел денег ни на еду, ни на питье, ни на одежду, расплачиваясь везде и всюду новехонькими долларами. «Сияют, как доллары Каламака», – говорили на восьми островах. Однако тесть не торговал, не сеял, в работники не нанимался, разве что промышлял колдовством, – так откуда взяться деньгам?

Однажды жена Кеолы гостила в Каунакакаи на подветренных островах, мужчины рыбачили, а лежебока Кеола разлегся на веранде, наблюдая, как волны разбиваются о берег и птицы кружат над скалами. Доллары тестя не выходили у него из головы. Кеола ложился спать с мыслью, почему их так много, а вставал, размышляя, отчего все они новехонькие. Как раз сегодня он решил, что близок к разгадке. Кеола обнаружил, где хранились сокровища старого колдуна – в гостиной, в запертом ящике стола под гравюрой с изображением Камеамеа Пятого и фотографическим снимком Виктории в короне. Не далее как прошлой ночью Кеоле представился случай проверить свои догадки, но мешок оказался пуст. Сегодня приплывал пароход, над Калаупапа уже виднелся дымок. Пароход привезет месячный запас провианта, рыбных консервов, джина и редких деликатесов для Каламака.

«Если он заплатит, – решил Кеола, – значит, он точно колдун, а его доллары прямиком из дьявольского кармана».

Кеола предавался размышлениям подобного толка, пока не заметил за спиной тестя. Выглядел колдун сильно встревоженным.

– Это пароход? – спросил он.

– Да, – ответил Кеола. – Зайдет в Пелекуну, а оттуда к нам.

– Делать нечего, за неимением лучшего придется довериться тебе. Ступай за мной в дом.

Вместе они вошли в красивую гостиную, оклеенную обоями и увешанную гравюрами. В гостиной стояли кресло-качалка, стол и диван в европейском стиле. Полка с книгами, семейная Библия посередине стола и письменный стол у стены ясно показывали, что здесь живет человек с достатком.

Каламак велел Кеоле опустить ставни, а сам закрыл двери и отпер ящик стола, откуда вынул пару ожерелий с амулетами и раковинами, связку трав, высушенные листья и свежую пальмовую ветку.

– Я собираюсь совершить нечто удивительное. Старики были мудры и среди прочих творили это волшебство, но только ночью, при свете звезд в пустыне, а я сотворю его в собственном доме при свете дня.

Сказав так и сунув Библию под диванную подушку, колдун вытащил красивую циновку и сложил травы с листьями на дно оловянной сковороды с песком. Затем они с Кеолой надели ожерелья и встали по углам циновки.

– Время близится, – сказал колдун, – ничего не бойся!

Он запалил траву и забормотал, размахивая пальмовой веткой. Поначалу из-за ставней в гостиной было сумрачно, но травы быстро схватились, и пламя озарило комнату светом. От дыма кружилась голова, в глазах у Кеолы потемнело, в ушах звучало бормотание Каламака. Внезапно молниеносным движением циновку словно выдернули у них из-под ног. В мгновение ока гостиная и дом пропали, волны света промелькнули перед глазами и над головой Кеолы, и он оказался на песке под палящим солнцем. Прибой бился о скалы, а они с тестем стояли на той же циновке, пытаясь отдышаться и отмахиваясь.

– Что это было? – воскликнул молодой Кеола, первым придя в себя. – Я чуть не помер.

– Неважно, – ответил Каламак. – Все уже позади.

– Куда, ради всего святого, мы попали?

– Какая разница, – ответил колдун. – Раз уж мы здесь, займемся тем, ради чего сюда явились. Пока я отдышусь, сходи на опушку леса и принеси такой-то и такой-то травы, таких-то и таких-то листьев, там их в достатке – по три пригоршни. И не зевай. Мы должны вернуться домой до прибытия парохода, иначе нас хватятся.