Тяжело дыша, Каламак опустился на песок.
Пересекая песчаный пляж, усеянный раковинами необычной формы, Кеола удивлялся про себя: «И как я раньше не знал об этом пляже? Надо будет вернуться и набрать раковин».
Впереди высились пальмы, но не такие, как на восьми островах, а высокие, свежие и прекрасные. Высохшие веера листьев отливали в зелени позолотой.
«Странно, что я никогда не слыхал об этой роще. Должно быть, неплохо подремать тут в жару», – подумал Кеола.
В голову пришла новая мысль: «А откуда взялась жара?» В ту пору на Гавайях стояла зима и день выдался холодный. «Куда делись серые горы? Где лесистые утесы, где птицы над утесами?»
Чем дальше размышлял Кеола, тем меньше понимал, на какой из островов их занесло.
Подойдя к пальмам, Кеола заметил молодую женщину. Из одежды на ней был только пояс из листьев.
«Однако местные придают не слишком много значения платью», – подумал Кеола.
Он остановился, ожидая, что женщина заметит его и убежит, но она стояла, смотрела прямо перед собой, и тогда Кеола промурлыкал себе под нос.
Женщина вздрогнула, ее лицо побелело, она принялась озираться по сторонам, рот приоткрылся от ужаса, но ни разу ее глаза не остановились на Кеоле.
– Добрый день, – поздоровался он. – Не бойся, я тебя не съем.
Не успел он раскрыть рот, как женщина бросилась в кусты. «Что за манеры», – подумал Кеола и, недолго думая, последовал за ней.
На бегу женщина выкрикивала слова на языке, неизвестном на Гавайях, и все же некоторые слова Кеоле были знакомы, и он сообразил, что женщина пытается криком предупредить своих соплеменников. Вскоре он увидел их: мужчины, женщины и дети бежали и орали, как на пожаре. Тут Кеола сам испугался, вернулся к Каламаку вместе с листьями и все ему рассказал.
– Не переживай, – отмахнулся старый колдун. – Это лишь сны и тени. Все исчезнет и забудется.
– Кажется, никто меня не заметил.
– Так и есть. Мы гуляем при свете дня, невидимые из-за действия чар. Однако эти люди нас слышат, поэтому говори тише.
Затем Каламак обложил циновку кругом из камней, а в середину сгреб листья.
– Теперь твой черед, – сказал он Кеоле, – поддерживай огонь и не давай листьям прогореть. Я должен справиться с делами, пока они тлеют. Не успеет почернеть пепел, та же сила унесет нас обратно. Держи спички наготове и позови меня до того, как пламя погаснет, иначе я тут застряну.
Сказав так, колдун, как олень, выпрыгнул из круга камней и принялся носиться по пляжу, словно собака после купания. На бегу он наклонялся, поднимая с песка раковины, и Кеоле казалось, что они сверкают. Сухие листья горели быстро, и наконец у Кеолы осталась одна пригоршня, а колдун успел убежать далеко.
– Назад! – крикнул Кеола. – Назад, листья догорают!
Если раньше Каламак бежал, то теперь летел. Но быстрее, чем колдун несся к костру, догорали листья. Пламя почти погасло, когда в прыжке Каламак приземлился на циновку, задув последний огонек. И в то же мгновение пляж, солнце и море исчезли, и они вновь очутились в полумраке гостиной, задохнувшиеся и ослепшие, а между ними на циновке лежала кучка новехоньких долларов.
Кеола поднял ставни – на волнах у берега качался пароход.
Тем же вечером Каламак отвел зятя в сторонку и протянул ему пять долларов.
– Кеола, – сказал он, – будь ты малый толковый (в чем я сомневаюсь), ты бы решил, что весь день проспал на веранде и видел сны. Я не любитель долгих разговоров, а у моих помощников короткая память.
Колдун больше не упоминал о деле, но с тех пор Кеола утратил покой. Если раньше он не отличался трудолюбием, то теперь бездельничал напропалую.
«Зачем работать, если твой тесть делает доллары из раковин?»
Свою долю Кеола успел потратить на красивую одежду и теперь раскаивался.
«Купил бы лучше ручную гармонику и играл бы себе целый день», – горестно думал он.
И тогда Кеола рассердился на Каламака.
«Пес, а не человек, – рассуждал Кеола, – в любую минуту может вернуться на пляж и набрать кучу долларов, а я должен страдать по ручной гармонике. Я не ребенок, и еще неизвестно, кто из нас хитрее, к тому же мне ведома его тайна».
Так он и сказал своей жене Лехуа, пожаловавшись на бездушие ее отца.
– На твоем месте я бы оставила его в покое, – сказала Лехуа. – Отец опасный человек, с ним лучше не связываться.
– Нашла кого бояться! – воскликнул Кеола и прищелкнул пальцами. – Да я его в два счета облапошу. Он у меня попляшет!
Однако Лехуа покачала головой.
– Делай, как знаешь, но если пойдешь поперек воли отца, сгинешь ни за что. Вспомни Хуа, который заседал в собрании в Гонолулу, из хорошей семьи, а что от него осталось? Ни косточки, ни волоска. Вспомни Камау – тот высох, превратился в мощи, жена поднимала его одной рукой. Ты дитя, Кеола, против моего отца. Он поднимет тебя двумя пальцами и слопает, как креветку.
Кеоле уже давно было не по себе, но признать страх мешала гордость, поэтому слова жены лишь раззадорили его.
– Отлично, – сказал он, – если ты обо мне такого мнения, посмотрим, что ты запоешь вскоре.
И отправился прямиком к тестю, который сидел в гостиной.
– Каламак, – сказал Кеола, – я хочу ручную гармонику.
– Да неужели? – отозвался Каламак.
– Откровенно говоря, – ответил Кеола, – я твердо намерен ее получить. Человек, собирающий доллары на пляже, как раковины, уж наверное может позволить себе ручную гармонику.
– Не думал я, что ты у нас такой храбрец, – ответил колдун. – Я считал тебя робким и бесполезным малым и весьма рад, что ошибался. Похоже, я нашел помощника и наследника в моем трудном деле. Ручная гармоника? У тебя будет лучшая ручная гармоника в Гонолулу! А вечером, как стемнеет, мы с тобой отправимся за деньгами.
– На тот самый берег? – уточнил Кеола.
– Нет, нет! – ответил Каламак. – Пора тебе осваивать все тайны моего ремесла. В прошлый раз я научил тебя собирать раковины, сегодня покажу, как ловить рыбу. Сумеешь спустить на воду шлюпку Пили?
– Сумею, – сказал Кеола. – Но почему не взять вашу? Она уже на плаву.
– Еще до утра ты поймешь, что у меня была причина так поступить, – отвечал Каламак. – И почему шлюпка Пили лучше подходит для моей цели. Итак, встретимся, как стемнеет, а до тех пор держи язык за зубами, незачем посвящать в наши тайны семью.
Голос Каламака медом вливался в уши Кеолы, и он едва сдерживал радость.
«Если бы не трусил, давно играл бы на гармонике!» – рассуждал он.
Заметив, что у Лехуа глаза на мокром месте, он чуть было не проболтался жене.
«Нет, не стану говорить, – решил Кеола. – Увидит гармонику, сразу присмиреет. Может быть, поймет наконец, что ее муженек поумней некоторых».
Как стемнело тесть с зятем спустили на воду шлюпку Пили и поставили парус. Море было бурное, дул сильный ветер, но юркая шлюпка легко скользила по волнам. Колдун прихватил с собой фонарь, который повесил на палец за кольцо. Они сидели на корме, курили сигары из запаса Каламака и дружески болтали о колдовстве, и о том, сколько денег добудут, и что купят сначала, а что потом. Каламак говорил с Кеолой словно родной отец.
Некоторое время спустя колдун огляделся – в небе сияли звезды, остров позади них успел уйти в воду на три четверти, – и принялся рассуждать:
– Молокаи остался далеко, Мауи похож на облачко, и, судя по этим трем звездам, мы на месте. Эту часть океана называют Морем Мертвецов. До дна здесь не достать, и оно сплошь усеяно человечьими костями, а в подводных пещерах живут божества и духи. Северное течение такое сильное, что сюда не заплывают даже акулы, а если человек упадет за борт, оно подхватит его и унесет в пучину, словно дикая лошадь. А потом он пойдет ко дну, и кости его смешаются с костями других утопленников, и духи пожрут его душу.
При этих словах страх обуял Кеолу, и в свете звезд он увидел, что колдун меняется на глазах.
– Что с тобой? – вскрикнул Кеола.
– Со мной ничего, а вот кое-кому скоро не поздоровится.
С этими словами колдун перехватил фонарь другой рукой, и, когда он выдернул палец из кольца, кольцо лопнуло, ибо палец распух и увеличился в три раза.
От ужаса Кеола взвизгнул и закрыл лицо руками.
Но Каламак поднял фонарь и произнес:
– Смотри мне в лицо!
Голова его стала огромной, как бочонок, он продолжал расти, словно грозовое облако в горах, визжащий Кеола сидел перед ним, а лодку раскачивало на волнах.
– Не передумал насчет гармоники? – спросил колдун. – Может, флейтой обойдешься? Вот и хорошо, потому что я не потерплю, чтобы в моей семье кто-то был себе на уме. Однако пора мне выбираться из этой жалкой лодчонки, ибо я вырос до невообразимых размеров, и если мы не побережемся, она перевернется.
С этими словами Каламак спустил ноги за борт, и в мгновение ока увеличился в тридцать-сорок раз против прежнего. Вода доходила ему до подмышек, голова и плечи возвышались, словно острова, а волны били в грудь, как в скалу. Лодка продолжала дрейфовать к северу, но Каламак протянул руку, двумя пальцами схватился за планшир, выломал борт, и Кеола упал в воду, а колдун раскрошил обломки в ладони, словно галету, и зашвырнул далеко в бурное море.
– Прости, что забираю фонарь, – обратился он к Кеоле, – дорога дальняя, дно неровное и все усеяно костями.
Затем Каламак развернулся и побрел к берегу, рассекая волны.
С тех пор, как острова поднялись над океанской гладью, не было на свете человека, напуганного сильнее, чем Кеола. Из последних сил он держался на плаву, барахтаясь, словно слепой щенок, которого решили утопить. Перед глазами стояла распухающая на глазах фигура колдуна, его голова, словно морской утес, плечи, что раскинулись, как острова, и волны, что бились о широкую грудь. Подумал Кеола о ручной гармонике и устыдился, а вспомнив о костях на дне морском, затрясся от ужаса.
Внезапно звезды над ним закрыла тень, океан расступился, и послышалась человеческая речь. Кеола закричал, ему ответили. Над ним в волнах поднимался и опускался нос корабля. Кеола обеими руками ухватился за цепь. Только что он был погребен под толщей воды, и вот его втянули на борт шхуны.