В наши дни от неё остался лишь крошечный читальный зальчик, однако, кажется, там и сейчас можно найти ту книгу, которую искал инспектор в 1924 году – а именно, сборник исландских саг с полным текстом «Саги о Ньяле» в дасентовском переводе. Но когда инспектор приблизился к величественному музейному зданию с серыми ионическими колоннами и поднялся по ступеням главного входа, его встретила табличка: «Закрыто».
Помотав головой и протерев глаза, Каннингем поглядел на часы. Лопух, мысленно выругал он сам себя, уже полседьмого. Как это он не догадался проверить, который час?
Он поставил портфель на ступеньку, раскрыл его и снова вытащил книгу. Всего одна страница, в том месте, где описывалась, по-видимому, тяжба между Ньялем и неким Флоси. Не было сомнений, что её вырвали умышленно. Если в книге заключалось послание, им был вырванный текст. И вырвала страницу сама Каролина. Предположение, что это сделал Арнесон, уничтожая компрометирующие сведения, опровергалось ясным указанием Каролины, что в самом тексте помет и записей нет.
«Чёрт ногу сломит», – подумал Каннингем, сунул тяжёлый том обратно в портфель, подхватил его и, повинуясь смутному импульсу, зашагал в западном направлении, в сторону Пикадилли.
Он не ошибся в своих расчётах. Довольно скоро ему попалась на глаза лавчонка букиниста, едва заметная в полуподвальном этаже. Каннингем твёрдо вознамерился стучать, пока ему не откроют, но это не понадобилось. Когда он спустился по выщербленной лестнице и толкнул дверь, она со скрипом подалась. Из-под ног шарахнулось с мявом нечто мягкое.
– Линкси, кто там опять об тебя споткнулся? – послышался дребезжащий старческий голос. Мужской или женский – инспектор не понял. Даже когда обладатель голоса выступил из-за стеллажей, Каннингем не смог определить, как к нему обращаться. Существу было не меньше восьмидесяти лет; на нём был старинный халат до пола, из вытертого и полинялого зелёного бархата, заплатанного в нескольких местах самыми дикими сочетаниями лоскутьев. Голову покрывал засаленный лиловый берет, из-под которого свисали почти до плеч седые пряди волос. Лицо было узкое, сморщенное, то ли чисто выбритое, то ли вовсе безбородое; светлые глаза за стёклами очков смотрели пронзительно.
– Добрый вечер, сэр, – растянув в улыбке беззубый рот, произнёс старик (или всё же старуха?). – Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Э-ээ… да, – Каннингем проглотил обращение «сэр» или «мэм», боясь ошибиться. – Меня интересуют книги.
– Натурально, не картошка, – владелец лавки рассмеялся надтреснутым смешком. – Вас интересует что-то определённое?
Каннингем наконец разглядел Линкси. Жирный котище уютной полосатой расцветки вспрыгнул на прилавок и принялся вылизывать заднюю лапу. Инспектор протянул руку и погладил шелковистую шкурку, ладонью ощутив урчание.
– Определённое, – подтвердил он. – У вас есть исландские саги?
Спохватившись, он поставил портфель рядом с котом и извлёк на свет книгу.
– Это издание?
Букинист покачал головой. (Или покачала?)
– Точно такого нет, сэр. А зачем вам, если не секрет, второй экземпляр такого же издания?
– Эта книга повреждена, – ответил Каннингем, глядя, как странный торговец натягивает на руки нитяные перчатки. – Страницы не хватает.
– Ясно. Вас интересует именно издание или сам текст?
Инспектор задумался. До него дошло, что утраченный отрывок не обязательно искать в том же издании. Конечно, в другом найти его будет сложнее – придётся более внимательно просматривать и сличать содержание. Но всё же это были мелочи по сравнению с главной трудностью дела Каролины Крейн.
– Наверное, текст, – сказал он. – Мне нужно знать, что было на вырванной странице.
– Тогда помочь вам несложно. Из какой саги вырвана страница?
– Из «Саги о Ньяле». Перевод Джорджа Дасента. Есть у вас?
Букинист ухмыльнулся.
– Классика на все времена, – проговорил он (она?), повернувшись к ближайшему стеллажу. – Фрэнсис Финнеган не подводит своих клиентов.
Всё-таки он мужчина, подумал Каннингем. Хотя стоп, «Фрэнсис» может быть не через -is, а через -es: на слух не отличить. На прилавок с глухим стуком легла книга в самодельном переплёте из мраморной бумаги.
– Отдельное издание «Саги о Ньяле», сэр. Это стоит один шиллинг и два пенса. Если вам требуется что-нибудь более презентабельное, только намекните. У меня неплохая коллекция изданий этой саги.
Бледно-голубой глаз за линзой очков подмигнул. Инспектор удивлённо взглянул на своего собеседника.
– У вас какой-то особый интерес к этой саге?
– Личный, можно сказать. Вы же помните, что у Ньяля не растёт борода, и его подозревают в том, что он гермафродит.
Инспектор этого решительно не помнил – он пролистывал книгу бегло, не вникая в сюжет.
– И что? – машинально спросил он, особо не думая, о чём спрашивает.
– Вы разве не заметили? В крещении меня записали Франциской. Моя девичья фамилия – Донахью, Финнеган я по мужу. Бедняга двадцать лет пытался признать наш брак недействительным. Рим отказывал, ведь де-юре я считался женщиной.
Каннингем отвёл взгляд, чувствуя, как краска заливает скулы.
– Почему вы мне всё это рассказываете? – еле слышно спросил он.
– Потому что вас заинтересовала «Сага о Ньяле», и мне это показалось примечательным. Не каждый день ко мне заходят полицейские и спрашивают «Сагу о Ньяле». А я, согласитесь, уже не в том возрасте, когда стоит чего-то стесняться.
Каннингем, всё ещё избегая глядеть букинистке в глаза, вынул из кошелька шиллинг и два пенса и положил их на прилавок.
– Благодарю вас, миссис Финнеган, – сказал он.
– Мистер Финнеган, с вашего позволения. Последние лет тридцать меня знают под этим именем.
40. Последние дневниковые записи Сигмунда Арнесона
28 декабря 1923. Происходит что-то кошмарное. Как понимать всю эту историю?
Я, конечно, разгадал её подсказку насчёт книги, но то, на что она намекает, слишком безумно, чтобы в это поверить. Если только речь не идёт об уникальной форме психопатии.
На Рождество меня пригласил в гости один старый товарищ по университету. Две ночи я провёл в его доме – кажется, из волос у меня до сих пор не выветрился аромат имбирного печенья его супруги, – а утром 27-го обнаружил у себя под подушкой свёрток с посланием от Каролины Крейн.
Вначале я подумал, что это какой-то мерзкий розыгрыш, который мог устроить только сам Мэтью – кому же ещё? Но вот незадача: я никогда ни при нём, ни при ком-либо из наших общих знакомых не упоминал Каролину Крейн. Если только они с Мэттом были знакомы раньше?
Я не так глуп, чтобы устраивать скандал Мэтту и его жене. Если Каролина устроила розыгрыш руками Мэтта, то это именно та реакция, которой она добивается. Я не доставлю ей этого удовольствия. Сделаю вид, что ничего не произошло. Не буду вскрывать этот чёртов пакет и тем более писать ответ Каролине.
29 декабря 1923. Я провёл бессонную ночь и всё-таки решился вскрыть пакет. Неизвестность хуже всего. Впрочем, я не думал, что Каролина приготовила мне адскую машинку.
Увы, в некотором роде это была адская машинка. Как хорошо, что я не открыл посылочку в доме Мэтью! На это, похоже, она и рассчитывала. Если так, её план накрылся медным тазом. Хоть это утешает.
Потому что в посылке было три предмета. Изящная розовая коробочка и два такого же цвета конверта, все перевязаны ленточками. В первом же конверте оказался лоскут от свитера. Старого, заношенного до дыр свитера, который я долго не выбрасывал лишь из научного интереса психоаналитика к воспоминаниям, с которыми он был связан – а в последние годы и вовсе про него позабыл. Этот свитер хранился у меня на самом дне одного из ящиков комода (и лишь я знал, какого). Одному богу известно, как Каролина с Роу (без Роу тут не обошлось, нутром чую) ухитрились найти его. И разумеется, она позаботилась приложить к нему фотографию. Ту самую, снятую Мэттом много лет назад в колледже – и теперь обнаруженную мной во втором розовом конвертике. Кто не позволял себе в юности рискованных дурачеств? Роковой снимок, на котором я одет в этот злосчастный свитер, закатанный выше пупка, ничего другого на мне нет, я стою, весело улыбаясь, голые бёдра кокетливо раздвинуты, рука придерживает член. Тьфу! Двадцать лет назад это казалось забавным.
Обливаясь холодным потом, я открыл третий подарок – коробку. Было от чего обливаться. В коробке лежала миниатюрная модель старинного пистолета «кольт-патерсон №5», отлитая из шоколада. Юмор у этой особы отменный. Она предполагает, что я захочу это взять в рот? (А руки сами тянутся, я люблю шоколад, он отличного качества, и на пределе нервного истощения так и хочется откусить).
Что ещё знает обо мне Каролина? И главное, откуда она это знает? Если это шантаж, то почему она до сих пор не выдвинула никаких требований?
29 декабря 1923, позже. Набравшись смелости, я распечатал письмо Каролины, найденное мною вместе с посылкой. Оно было помечено 26 декабря. Боже!..
41. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 26 декабря 1923 г.
Милый Сигмунд,
сердечно поздравляю вас с Рождеством и посылаю вам небольшой подарок, который доставит вам немало приятных воспоминаний. Мэтью – ваш старый друг, а под старость мы все становимся сентиментальными. Как не вспомнить ваши маленькие невинные утехи юных дней, когда вы с ним вместе учились в колледже!
Помните, Мэтью купил тогда антикварный пистолет 1836 года? Пистолет в сочетании со сливочным маслом от сэндвича был и впрямь гениальной идеей. Жаль, что вторую фотографию – ту, на которой вы с пистолетом, – вы уничтожили впоследствии. Вам это нравилось, правда? Ничто так вас не заводило, как твёрдое холодное дуло кольта-патерсона №5 между ягодиц. Ведь Мэтью прикасался к вашему заду только произведением фирмы «Патент Армс», вы с ним были достаточно благоразумны, чтобы не зайти дальше, так?
Я бы прикупила себе такой пистолет, пожалуй, да не хватает времени бегать по всем антикварным лавочкам Лондона.