Курившая на лестничной площадке девица в чёрном нижнем белье проводила его любопытным взглядом.
– Эй, красавчик, кому букет несёшь? Не мне, случайно?
– Не думаю, – сухо отозвался инспектор и толкнул дверь мужской гримёрной. Он желал проверить свои предположения.
Четыре неотличимых друг от друга чечёточника, одновременно мазавших головы бриллиантином, обернулись на звук открывшейся двери. Крайний слева блеснул золотым зубом:
– Приятель, ты не ошибся адресом?
– Нет, если тут есть Фанни Кок, – инспектор всем своим видом изобразил двусмысленность. Танцор фыркнул.
– Промашечку дал, старик. Фанни в женской гримёрной.
«Ага!» – подумал инспектор, моментально почувствовав себя лучше. Чечёточники сально захихикали. Инспектор попятился и аккуратно закрыл за собой дверь. Затем постучал в соседнюю.
– Алло! – откликнулся звонкий кокетливый женский голос. – Кто там?
– Странствующий рыцарь, – импозантно объявил Каннингем и повернул ручку.
Эта гримёрная была населена куда как гуще. Инспектор мгновенно очутился в сутолоке полуодетых девиц, щекотавших ему лицо страусовыми перьями в причёсках и душно пахнущих рисовой пудрой. Спасая букет от посягательств, он спрятал его за спину.
– Ты к кому, дусечка? – спросила пухлая брюнетка в алых шароварах одалиски. Каннингем улыбнулся как можно лукавее.
– Не к тебе, цыпа. Я к малютке Фанни Кок.
– Вот извращенец, – засмеялись у него над ухом. Артистки расступились, пропуская его к Фанни, стоявшей перед зеркалом. Она повернулась на каблуках. Это была та самая угловатая девушка в чёрном, которая курила на лестнице. На голове у неё был белокурый парик, а лицо покрыто такими наслоениями краски, что Каннингем не мог сказать, похожа ли она на Каролину Крейн.
– Ты кто, дорогуша? – спросила Фанни Кок. Или Билли Картрайт – дьявол его знает. Голос у неё был низкий, с хрипотцой.
– Преданный поклонник, – инспектор решил обойтись без обращения. Он вынул из-за спины букет. Певица хмыкнула.
– Поклонник Фанни Кок или Билли Картрайта?
У инспектора учащённо заколотилось сердце. Он не ожидал, что всё получится так легко. Девушки стянулись вокруг них полукольцом, явно предвкушая продолжение.
– Обоих, детка. А кто из них ты сейчас?
– А кого ты хочешь? – подбоченясь, спросила Фанни. Среди артисток послышались сдавленные смешки. Инспектор вкрадчиво проговорил:
– А что, Билли Картрайт стоит дороже?
– Билли Картрайт идёт в комплекте бесплатно, – нагло подмигнув, ответила Фанни, – как приложение.
С этими словами она сбросила чёрные атласные панталоны.
Инспектор оцепенел. Билли Картрайт сдёрнул светлый парик с наголо остриженной головы. Он стоял в одном корсете. Решающий довод в пользу его пола был небольшой, расслабленный и по-детски розовый, но напрочь исключал всякую возможность отождествления Картрайта с Каролиной Крейн.
Как сквозь вату, до инспектора донёсся дружный хохот.
– Не, ну видали физиономию? – Картрайт утёр штанишками брызнувшие слёзы, размазав грим. – Он, похоже, не верил, что я настоящий мальчик!
– Не переживай, котик, – одалиска в красном обняла Каннингема за плечи. – Не ты первый, не ты последний. Хочешь, поедем со мной после представления?
– Да ну вас, – буркнул Каннингем, отвернувшись. Он сунул букет в руки Картрайту и под несмолкающее ржание девиц вышел. Последнее, что он видел, был голый Картрайт в чёрном корсете и туфлях на каблуках, прятавший лицо за букетом хризантем, и его алиби, которое налилось краской и начинало приподниматься.
5. Поездка в Оксфорд
Инспектор Каннингем всё ещё не мог отойти от впечатлений своего недавнего визита на Стрэнд. Вчера вечером он едва дополз до своей квартиры и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Мигрень раскалывала висок, словно тупым топором. Лёжа на спине, он ослабил галстук, затем судорожно стащил одну за другой лаковые туфли и швырнул их в стену. Закрывая глаза, он думал только о том, что вся его блестящая теория рассыпалась в пух и прах. Следствие зашло в тупик, и новых версий у него не было.
Утро застало его в той же позиции, в измятом костюме в серебристую полоску, с запрокинутой головой на подушке, измазанной липкой дрянью с запахом поддельной сирени. Голова тоже была липкая, но уже не болела. С трудом поднявшись на ноги, инспектор принялся срывать с себя предметы вечернего туалета, так некстати напоминавшего о досадном провале.
Намыливая волосы под душем, он ещё раз попытался сложить всё, что было ему известно. Среди пациентов Арнесона Каролины Крейн не было. Кто же мог располагать такими интимными сведениями о докторе и так убедительно морочить ему голову?
Арнесон во время допросов упрямо говорил о сверхъестественном. Разумеется, Морис Каннингем не собирался даже в шутку допускать, будто мисс Крейн – фея или колдунья, способная ни с того ни с сего раствориться в воздухе или превратиться в мужчину. Несомненно, существовало какое-то рациональное и приземлённое объяснение.
Завернувшись в полотенце, Каннингем подошёл к телефону и снял трубку. Он сообщил на набережную Виктории, что в связи со вновь открывшимися обстоятельствами дела вынужден совершить поездку в Оксфорд.
Идея, осенившая его, была предельно проста. Всю эту петрушку с исландскими сагами и якобы колдовством мог прояснить только учёный, специалист по теме. Учёные же, как известно, водятся в Оксфорде, а потому следовало отправиться в место их естественного произрастания.
Инспектор оделся и, не позавтракав, отправился на вокзал Паддингтон.
Уже в поезде, в вагоне третьего класса (в те годы второго класса в английских поездах не было, и в нарушение всякой арифметики за первым шёл третий) – так вот, уже при виде платформы Паддингтона, уплывающей из поля зрения, инспектор осознал, что отправляется, по существу, в никуда. У него не было ни одного знакомого среди оксфордской профессуры, тем паче такого, который занимался бы древними рукописями. Как найти в лабиринте разбросанных по городу колледжей нужного человека?
Но вряд ли эта задача была сложнее, чем найти бесследно исчезнувшую Каролину Крейн. «Детектив я или не детектив?» – подумал инспектор. Ему много кого доводилось находить, и он полагал, что в данном случае решение ему по силам.
Через два часа поезд затормозил у платформы «Оксфорд». Каннингем ощутил голод. Станционный буфет не внушал ему энтузиазма, и так как до центра было не более двадцати минут пешком, он решил, что позавтракает в каком-нибудь пабе. Если, конечно, слово «завтрак» тут было применимо – время подходило к одиннадцати.
После ревущего Лондона тесный, игрушечный, увитый плющом Оксфорд поражал тишиной. Плющ сохранял свою тёмную, изумрудную зелень, в то время как ивы и платаны были уже тронуты ржавчиной осени. Паб отыскался на Хай-стрит, под стилизованной, якобы старинной вывеской готическими буквами: «Коза и капуста». В лучших традициях «старой доброй Англии», согласно которым пабам полагалось состязаться, кто придумает более идиотское название. Каннингем зашёл и заказал яичницу с беконом.
Сидя за дубовым столиком, тоже стилизованным под средневековье, он обдумывал дальнейшую стратегию. В подобных ситуациях детективам полагается раскуривать трубку, но Каннингем в жизни не курил – из-за мигреней он с трудом переносил табачный дым. Дым, однако, откуда-то появлялся, клубясь сизыми змейками, и, повернув голову, Каннингем увидел его источник. Через столик от него сидели трое, один из них курил трубку, но не короткую и кривую, как Шерлок Холмс на обложке, а длинную, изящную, восточного вида. Человек с трубкой был в свитере грубой вязки, другие двое – в твидовых пиджаках. Вскоре до инспектора донеслись и слова. Говорили о литературе.
– …не понимаю, чем вас так восхищает финальный монолог Молли Блум. Это не женский голос, как вы утверждаете, а набор сугубо мужских стереотипов. Литературе ещё предстоит открыть женское письмо.
– А что вы понимаете под «мужским»? Разве роман не исследует границы пола? По-моему, шестнадцатая глава в этом отношении весьма откровенна.
– …чувствую себя ослом. Все вокруг толкуют об эпохальном романе Джойса, а я до сих пор не удосужился прочитать. Говорят, его нет в свободной продаже?
Каннингем осторожно выбрался из-за своего столика и подошёл к сидевшей троице.
– Кхм, – сказал он. Выждав подобающую паузу и убедившись, что его не проигнорировали, он продолжил: – Джентльмены, не могу ли я спросить…
Человек в свитере вынул трубку изо рта.
– Чем могу помочь?
– Вы филологи?
– Допустим, да, – несколько озадаченно ответил курильщик. Было понятно, что именно его озадачило: Каннингем совершенно не походил на человека, который может ни с того ни с сего встрять в беседу о Джойсе. Каннингем, в свою очередь, почувствовал в своём собеседнике нечто неуловимо неправильное – что-то в нём шло вразрез с атмосферой английского паба.
– Простите, что подслушал ваш разговор, – чистосердечно заявил инспектор. – Я подумал, что, раз вы занимаетесь литературой, вы можете знать, где мне найти специалиста по исландским сагам.
– По сагам? – вскинул тёмные брови курильщик. – А зачем вам это надо?
Вдруг Каннингем сообразил, что разговаривает с женщиной. Ну конечно, голос был женский, хотя и низкий. Она была худая, горбоносая, тёмные стриженые волосы зачёсаны назад, и даже с расстояния двух ярдов её несложно было принять за мужчину. «Да сколько же можно!» – в отчаянии подумал он.
– Дафна, не смущайте человека, – сказал тот, что не читал Джойса. – Какая вам разница?
– Кино снимаем, – брякнул Каннингем и сам поразился естественности своей лжи. – Нужна консультация.
– Погодите, – сказал твидовый сосед слева, – Уильям Крейджи. Профессор англосаксонского языка. Он читает по-исландски. Можно к нему обратиться.
– А где его найти?
– В Пембрук-колледже, тут недалеко. Если не застанете, спросите адрес. Я, к сожалению, не знаю, где он живёт.
– Благодарю, – ответил Каннингем и вернулся доедать свой завтрак.