– Вам просто надо осознать это, доктор, – сказал Роу и сел в моё кресло – то, в котором я всегда проводил сеансы психотерапии. – Помните, что в Евангелии говорилось о врачах?
Вы видите, он проявлял железное терпение и потратил на меня немало сил. Дело в том, что он любит меня – но печальная ирония состоит в том, что он любит меня в качестве своего учителя, а не в качестве шлюхи по имени Каролина Крейн. В каком-то смысле он хотел спасти меня от Каролины – и заодно от себя. Ведь не что иное как тщеславие двигало им, когда он имел Каролину здесь, на этой кушетке. Он вспоминал об этом каждый раз, когда я бывал с ним несправедлив или когда ему казалось, что я недостаточно ценю его профессиональные качества.
Что было дальше? Дальше началась война. В продолжение нескольких месяцев Каролина устраивала самые грязные оргии и присылала мне фотоотчёты о них. Она, однако, заботилась о том, чтобы вернуться домой затемно. Как мне удалось уяснить, половая инверсия сейдмана длится всего пять часов – обычно с одиннадцати вечера или полуночи до четырёх-пяти утра. Каролине этого вполне хватало. Фотографии я бросал в камин.
Вы видите, я всё ещё сопротивлялся. У моего упорства была, как я полагал, веская причина: я боялся, что, если я допущу это в своё сознание, я навсегда и бесповоротно останусь Каролиной Крейн. Я был уверен, что доктору Сигмунду Арнесону придётся доживать свои дни запертым в теле проститутки с Олд Комптон-стрит и на сей раз лишённым даже счастья не знать, что делают с его телом все эти уроды. О том, что я сам хотел быть одним из этих уродов, я на тот момент благополучно забыл.
Всё оказалось не так, как я ожидал. В тот миг, когда Роу сломил моё сопротивление и заставил меня впустить Каролину Крейн в свой рассудок, она исчезла навсегда. Вернее, она исчезла в телесном облике, как отдельная личность. Её сознание слилось с моим; ведь на самом деле личность Каролины Крейн состояла из тех частей моего «я», которые я сам в себе отрицал, не желая даже знать о них и загоняя их так глубоко, что никто – включая меня самого – не заподозрил бы их существования.
Этот старый австрияк, мой тёзка, всё перепутал в том, что касается слоёв нашей личности. На самом деле всё обстоит ровно наоборот: наше Сверх-Я погребено в глубине, внешней скорлупой же, которая ревниво ограждает нас от нарушения стереотипий и грозит нам муками ада за неправильно завязанный галстук, является Оно – безликое Оно, муравьиный конвейер рефлексов, древний страх нарушить автоматизм. Но если у муравьёв есть хотя бы некоторые основания считать свои автоматизмы богоданными – как-никак, они помогали муравьям в течение миллионов лет эволюции, – то наши автоматизмы суть лишь бессмысленное нагромождение привычек, унаследованных от времён суеверных прадедов в пудреных париках. И это-то суеверие полагало себя просвещением! Парики воображали, будто знают, что такое природа, и от имени природы самодовольно поучали общество, как следует себя вести.
Я ведь и сам когда-то зачитывался «Страстным турком»8, будучи убеждён, что приобщаюсь к глубоким истинам психологии сексуальности. Теперь мне тошно при одном воспоминании о том, как риторика «природы» используется там для надругательства над самой сокровенной и уязвимой частью психики. Ибо моим Сверх-Я была Каролина Крейн, моё скрытое женское начало.
Да, это было надругательство – то, что проделывали со мной Стивен Роу и многие другие, пока я был Каролиной. Первым был пьяный деревенский пастух, лишивший меня девственности в лунную ночь на вересковой пустоши, среди коровьих лепёшек. Память Каролины услужливо подавала мне на блюде всё новые подробности, вплоть до боли в неестественно вывернутых бёдрах (почему-то они все обожали задирать мои ноги на плечи). Не пытайтесь вообразить себе степень тоски и унижения, которую при этом испытываешь; мужского воображения на это не хватает – это надо пережить, и Каролина с дьявольской преднамеренностью приобщила меня к этому Erlebnis.
Я сопротивлялся и впрямь отчаянно. Мною двигал страх, что мой мир обрушится, если я впущу это знание в себя. Больше всего я – как я уже упоминал, – боялся, что, если я позволю этому случиться, я навсегда превращусь в Каролину Крейн. Известный учёный, вынужденный доживать свои дни в облике проститутки из Сохо – что может быть кошмарнее?
Но всё произошло ровно наоборот. Каролина Крейн прекратила своё существование в качестве независимой личности, оставив мне в наследство полный комплект своей памяти. Ведь у неё он с самого начала был двойной – она-то знала о Сигмунде Арнесоне всё. Или точнее будет сказать, что это личность Сигмунда Арнесона была половинной?
Как психолог, я всё ещё нахожу, что это удивительно любопытный медицинский случай. Теперь вы догадываетесь, почему я сохранил большую часть писем и дневников, включая те, в которых содержались интимные подробности сексуального характера. Я уничтожил лишь те документы, которые могли бы непосредственно навести на мысль о моём тождестве с Каролиной Крейн. Я не ожидал тогда, что полиция обратит внимание на её исчезновение и что центром этого внимания окажемся мы с Роу.
Итак, теперь вы знаете всё, хотя я и сомневаюсь, что это вам чем-то поможет по служебной части. К сожалению, я не могу дать вам совета, как поступить.
Искренне ваш
(понимайте это, как вам угодно)
Сигмунд Арнесон.
4. Разоблачение
Инспектор Каннингем шёл по Харли-стрит, подняв воротник плаща и глубоко засунув руки в карманы. Портфель он оставил в конторе. Капли осеннего дождя дробно стучали по полям его шляпы. «Как же всё надоело, – с тоской думал он. – Надоело до невозможности». Больше всего на свете ему хотелось сейчас бросить всё и уехать в Бат на воды. Но он не мог позволить себе эту роскошь. Он вообще не мог ничего себе позволить. До тех пор, пока раз и навсегда не покончит с делом Каролины Крейн.
Перешагнув через поток, хлеставший из водосточной трубы, он вошёл в подъезд.
Против обыкновения, доктор Арнесон открыл ему сам. Он был одет по-домашнему, в тот же полосатый халат и пижаму бирюзового цвета, смотрел иронически.
– Я догадывался, кто это, – сказал он, пропуская Каннингема в переднюю. – Добрый вечер, инспектор. Я не сомневался, что вы захотите обсудить прочитанное.
– Вы слишком спокойны, мистер Арнесон, – Каннингем снял шляпу и плащ, обдав паркет россыпью дождевых брызг. – Выводы, к которым я пришёл, весьма неблагоприятны для вас. Боюсь, мне придётся вас всё же арестовать.
– Любопытно, – брови доктора нахмурились. – Я готов выслушать ваши соображения. Предлагаю воспользоваться для этого моим кабинетом – ни вам, ни мне не нужно, чтобы нас подслушал Роу.
Путь в кабинет лежал через приёмную. Пригласив туда инспектора, Арнесон прикрыл за собою дверь. Вторая дверь, полуоткрытая, вела в спальню доктора. Расчистив от бумаг собственное кресло, он предложил Каннингему сесть, сам же раскинулся на кушетке, на которую обычно укладывал своих пациентов. В этой позе инспектору почудилось пренебрежение, если не прямой вызов.
– Итак, многоуважаемый инспектор, – Арнесон облокотился, запустив пальцы в рыжие кудри, – к каким же далеко идущим выводам вы пришли?
– Вам стоит отнестись к этому разговору серьёзнее, мистер Арнесон. Я ознакомился с материалами, которые вы мне прислали, и могу сказать только одно: вы циничный расчётливый негодяй.
Каннингем сделал паузу и значительно оправил воротничок.
– Я чуть было и правда не поверил в россказни о сверхъестественном, о колдунах, которые становятся женщинами раз в девять дней. Древняя магия викингов и тому подобное. Теперь я вижу, что всё это время вы морочили головы мне и всему Скотланд-Ярду. Не ждите, что я снова поддамся этим байкам. Всему есть рациональное объяснение, и оно лежит на поверхности. Ваша переписка с Каролиной Крейн – подделка, что бы вы ни утверждали. Вы сами сочинили письма от её лица, а чтобы никто не узнал ваш почерк, пользовались машинкой. Никто не подбрасывал вам компрометирующих подарков. Всё, что якобы знала о вас Каролина Крейн – про тряпичного клоуна, про духи вашей тёти и тому подобное – вы просто выдумали, как и всю историю вашего знакомства по переписке. Мне следовало раньше усомниться в том, что письма подобного интеллектуального уровня могла писать девица из Сохо.
Ровно этим и исчерпывалось ваше «превращение» в Каролину Крейн. Настоящая Каролина, несчастная дурёха, скорее всего, гниёт где-нибудь в коллекторе под мостовой. Почему вы убили её, ещё предстоит выяснить. Но что вы хладнокровный маньяк, в этом сомнений быть не может. Я слишком доверчиво отнёсся к вашим страхам перед сумасшедшим домом. На самом деле ваша цель в том и состояла, чтобы вас признали сумасшедшим – чтобы избежать виселицы. Вы состряпали фальшивые письма от имени Каролины Крейн, глубокомысленно намекали на сверхъестественное, а на закуску поднесли мне эту безумную исповедь. Но я разгадал вашу затею, мистер Арнесон. Больше вам меня не одурачить, и я не я буду, если не отправлю вас на виселицу.
Он перевёл дух и обратил взгляд на своего собеседника. Арнесон выглядел озадаченным.
– У вас странные фантазии, инспектор, – ответил он с нервным смешком, – и я бы не советовал вам давать клятв такого сорта – это рискованно.
– Для кого же?
Рука Каннингема скользнула в карман.
– Не люблю самодеятельности, но вы меня вынуждаете, – сухо проронил он. На свет показался компактный воронёный браунинг. Дуло медленно повернулось в сторону доктора Арнесона.
– Где вы спрятали тело Каролины Крейн?
– У вас под носом, – услышал он ответ.
– Как это понимать?
Арнесон приподнялся с кушетки.
– Как же вы мне надоели, – с ненавистью проговорил он, – настырный самовлюблённый осёл, который суёт нос не в своё дело, Лестрейд засратый…
Инспектору показалось, что его голос меняется. Он словно становился выше. Что-то не так было с лицом доктора; присмотревшись, Каннингем понял, что щетины больше нет – он видел совсем гладкую кожу на подбородке. Онемев, инспектор смотрел, как Арнесон снимает халат. Ткань пижамной куртки спереди надувалась прямо на глазах, уже слегка разошёлся ворот…