– Тогда не стоит откладывать дело в долгий ящик, – сказал он. – Ведь неизвестно, сколько еще нам здесь осталось.
Наверное, он считал, что в самом скором времени все мы отправимся по домам. Но в свете последних событий его последняя фраза прозвучала двусмысленно, и я занервничала.
– Хорошо, – кивнула я. – Тогда, может, сегодня днем?
Мистер Уинтерс тоже кивнул:
– О, это было бы отлично.
– Что ж, тогда до скорой встречи.
Я уже приготовилась войти в дом и сразу отправиться завтракать, но он все смотрел на меня оценивающим взглядом, и я помедлила. Возможно, он хочет сказать мне что-то еще, так мне показалось.
– Скажите, вы любите лошадей, миссис Эймс? – поинтересовался он. Еще один довольно странный вопрос. Нет, я положительно не знала, что и думать об этом мистере Уинтерсе.
– Ну, думаю, да, – ответила я. – Мой муж очень любит лошадей, и в загородном имении у нас отличные конюшни.
– В таком случае не желаете ли пройти со мной на конюшни прямо сейчас?
Я засомневалась. Оснований не доверять мистеру Уинтерсу у меня не было, но и рисковать жизнью как-то не хотелось. Ведь среди обитателей Лайонсгейта затаился убийца. Что, если он стоит сейчас прямо передо мной?
Очевидно, он заметил мою нерешительность и тут же объяснил, чем вызвана эта странная просьба:
– Просто пришла в голову одна идея. Возможно, нам вовсе не понадобится вечернее платье.
– Вот как?
– Понимаете, поскольку вы отказались позировать в обнаженном виде, я решил, что можно написать вас верхом на лошади в костюме для верховой езды. Может, зайдете, взгляните на лошадей? Есть там одна, как нельзя лучше подойдет по расцветке.
У меня просто голова шла кругом, но говорил он, похоже, вполне искренне. К тому же, решила я, в конюшне в этот утренний час наверняка есть люди.
– Что ж, хорошо. Пошли.
Гаррет Уинтерс улыбнулся и зашагал к конюшням. Я последовала за ним, и вот мы дошли до самого последнего стойла внутри. Там находился стройный светло-серый мерин – действительно очень красивое животное. Наверное, подумала я, если женщине говорят, что такая прекрасная лошадь как нельзя лучше ей подходит, можно смело считать это комплиментом.
– Встаньте здесь, хорошо? – сказал он, взял меня за плечи и передвинул в другую сторону перед стойлом. И снова его глаза пытливо оглядели меня с головы до пят. И я вдруг почувствовала, что перестала быть для него женщиной – теперь я была лишь предметом, который предстояло запечатлеть на полотне.
На лошадь, похоже, все эти артистические манипуляции мистера Уинтерса не произвели впечатления. Пережевывая клок сена, она подошла ко мне сзади и понюхала мои волосы.
Я развернулась, рассмеялась и, как догадываюсь, испортила художественное впечатление от этого момента.
– Привет, привет тебе, – сказала я и погладила лошадь по носу. – Ты настоящая красавица.
– Сдается мне, эта лошадь непригодна для позирования, – заметил мистер Уинтерс.
Я обернулась и посмотрела на него через плечо:
– Это почему же?
Мистер Уинтерс покачал головой:
– Нет, не думаю, что тут что-то получится. Хотелось бы написать вас верхом на ней, но она для этого не годится. Кроме того, здесь слишком холодно, да и освещение довольно скверное. И вряд ли нам позволят завести лошадь в оранжерею.
– Да, это уж точно.
Он пожал плечами:
– Что, тогда придется писать вас в вечернем платье.
Гаррет подошел совсем близко, протянул руку – вроде бы с намерением похлопать лошадь по носу. Но вдруг погладил меня по руке, и я снова усомнилась в том, что ему знакомы светские приличия. Неужели он заигрывает со мной, как предположил Майло? Или же просто таким образом проявляет дружелюбие, и его явно не заботит, что это может быть истолковано превратно?
Тут кто-то откашлялся. Мы обернулись и увидели, что за спиной у нас стоит мужчина. Судя по костюму, грум.
– О, доброе утро, – поздоровалась я.
– Доброе утро, мадам. Сэр… – Грум смотрел на нас с несколько подозрительным выражением, как на незваных гостей в своих владениях, что не было лишено оснований.
– Вот, просто любуемся этой чудесной лошадью, – объяснила я.
Я правильно поступила, заговорив о лошадях, потому что подозрительное выражение тотчас исчезло с его лица, и он подошел поближе.
– Это мерин мисс Люсинды по кличке Ромео.
– Просто красавец.
Грум кивнул:
– Да, прекрасное животное, но уж больно норовистое.
– А с виду кажется таким спокойным, – заметил мистер Уинтерс.
Грум нахмурился:
– Может, и кажется, сэр, но видели бы вы его, стоит только почуять крысу. Тут на днях мисс Люсинда зашла на конюшню, а он брыкался и лягался, как бешеный. И мисс Люсинда испугалась, что Ромео может пораниться. Она бы никогда меня не простила, если бы с ним что-то случилось.
– Уверена, вы прекрасно заботитесь о нем, – сказала я.
Грум гордо улыбнулся:
– Стараюсь по мере сил, мадам.
– Муж говорил, конюшни у вас в отличном состоянии. – Нет, разумеется, Майло выразился не совсем так, но, когда речь заходила о лошадях, даже незначительная похвала от Майло казалась большим комплиментом.
Грум так и просиял:
– Это был ваш муж, миссис Эймс?
– Да.
– Он отличный наездник, мадам, просто отличный. И прекрасно разбирается в лошадях.
– Да, он очень любит лошадей.
– Он говорил, что, наверное, вы тоже захотите прокатиться, мадам. Приходите в любое время. Буду счастлив оседлать для вас любую лошадку.
– Спасибо. Приду.
Пожелав груму удачного дня, мы с мистером Уинтерсом вышли из конюшен и направились к дому. Он оживленно говорил о своих планах на первый сегодняшний сеанс и куда больше был озабочен подготовкой красок и инструментов, чем предстоящим завтраком. В холле мы расстались, и я, сняв верхнюю одежду, прошла в столовую. И к своему удивлению, увидела сидевшего за столом Майло. На него это было совсем не похоже, он пришел на завтрак раньше всех остальных.
– Доброе утро, дорогая, – сказал он, поднявшись из-за стола, как только я вошла.
– Доброе, – откликнулась я. – А ты, как посмотрю, сегодня рано.
– Без тебя в постели стало жутко холодно. Как только ты ушла, температура понизилась на целых двадцать градусов.
– Просто не спалось, – пояснила я и пошла к буфету наполнить тарелку. В последнее время аппетит у меня был никудышный, но, похоже, свежий воздух и утренняя прогулка сделали свое дело, и я вдруг почувствовала, что сильно проголодалась.
– Кажется, ты заходила на конюшни, дорогая? – поинтересовался Майло. Я удивилась. Неужели он тоже выходил и видел меня? Но я его не заметила.
– Да. Мы с мистером Уинтерсом обсуждали мой портрет.
– Вот как. Так, значит, ты все-таки согласилась позировать?
– Да. – Я уселась за стол рядом с ним и не стала уточнять, что буду позировать в вечернем платье, а не обнаженной.
– Мне что, следует ревновать?
– Нет, совсем не обязательно, – ответила я, намазывая тост черничным джемом. – Мистер Уинтерес умеет соблюдать правила приличия.
– О, ничуть не сомневаюсь. Да, кстати, у тебя в волосах застряла соломинка, – заметил Майло.
Я посмотрела на него и невольно залилась краской при мысли о том, что он мог подумать. Должно быть, соломинка застряла в волосах, когда лошадь меня обнюхивала.
– Кувыркалась на сене со смазливым художником? Право, дорогая, что за пошлость, никак от тебя не ожидал!
Я собралась ответить, но в этот момент в столовую вошла Беатрис Клайн. Она наверняка слышала эту ремарку Майло, но была слишком хорошо воспитана, чтобы как-то это показать. Что еще хуже, в тоне Майло не чувствовалось ни малейшего намека на то, что он шутит.
Я метнула в сторону Майло гневный взгляд за эту столь неуместную bon mot[5] и обернулась к Беатрис:
– Доброе утро, миссис Клайн.
– Доброе утро, миссис Эймс. Мистер Эймс. – Беатрис подошла к буфету и принялась накладывать еду себе на тарелку.
– Чудесное сегодня выдалось утро, – заметила я. – Холодное, но чудесное.
– Да, погода точно такая же, как в прошлом месяце, – отозвалась она и заняла место на противоположной стороне стола. – Мой брат еще не спускался к завтраку?
– Видела его, когда выходила на прогулку утром. Думаю, скоро придет.
– Возможно. Реджи, знаете ли, иногда гуляет часами.
– Что ж, дамы, прошу прощения, – сказал Майло и поднялся из-за стола. – Что-то и мне захотелось подышать свежим воздухом. На тебя, дорогая, эта прогулка повлияла самым чудесным образом.
Я хмуро взглянула на мужа, все еще раздосадованная тем, что его подшучивания могла услышать Беатрис. И еще больше раздражилась при виде того, как он подмигнул мне, выходя из комнаты.
Что ж, теперь, по крайней мере, я осталась наедине с Беатрис Клайн. Она продолжала методично намазывать тост маслом и, казалось, была целиком погружена в это свое занятие, что дало мне возможность как следует рассмотреть ее.
Действительно, очень эффектная женщина. Короткие темные волосы обрамляли правильные черты лица, глаза большие, темные, в окаймлении густых ресниц. Ничуть не удивительно, что мужчины теряют голову, влюбляясь в нее. Интересно, подумала я, всегда ли она столь холодна и неприступна? Может, именно эта черта привлекает в ней тех мужчин, которые пытаются сломать лед неприступности? Или же холодность возникла у нее после какого-то неудачного романа?
Я не знала, как затронуть тему гибели Эдвина Грина в разговоре с Беатрис. Да и какое право, по сути, имеет малознакомая женщина расспрашивать кого-либо о бывших романах и увлечениях? Я была уверена, что разговорить ее не удастся. Ведь в конечном счете все знали, что она стала яблоком раздора между Эдвином Грином и Брэдфордом Гленном. Один умер, другой был публично обвинен в его гибели, что не помешало ей вскоре после этого выйти за третьего мужчину.
Словом, это была крайне запутанная ситуация, и я считала, что Б