Он распахнул дверцу.
– Майло, может, не стоит…
Он вышел в дождь, не обратив на мои слова никакого внимания. Мы приземлись под углом, и дверца с моей стороны не открывалась. Я сидела, привалившись к ней всем телом, и ничего не имела против этого. Уж очень не хотелось выходить под дождь. Ну разве что в случае крайней необходимости.
Жаль, что я не догадалось захватить с собой плащ-дождевик. Утром было холодно и ветрено, но мне тогда и в голову не пришло, что придется возвращаться домой под таким ливнем.
Майло обошел машину, пытаясь оценить ущерб и не обращая никакого внимания на потоки дождя. Я видела его лицо лишь урывками, в свете фар, и по выражению его сразу поняла, что хороших новостей ждать нечего.
Минуту спустя он вернулся в машину.
– Ну, как? Все очень плохо, да?
– Похоже на то, что повреждения минимальны, но боюсь, до утра из этой канавы нам не выбраться.
Я попробовала оценить данную информацию. Даже в разгар дня эта дорога практически пустовала. Не думаю, что до утра тут проедет хотя бы один автомобиль. А просидеть в машине всю ночь невозможно – слишком холодно. И особенно страдать будет Майло, он уже промок до костей. Так что у нас был только один выход.
– Мы пойдем пешком, – сказала я. – До Лайонсгейта всего несколько миль. Прогулка получится малоприятная, но цель оправдывает средства.
– Можем и в машине подождать, – ответил Майло. – Но в это время ночи вряд ли мимо проедет кто-то еще.
– Да. По этой дороге и так почти никакого движения, к тому же становится все холодней. Так говоришь, Лайонсгейт совсем недалеко? Можно быстро добраться и пешком.
– В такой дождь? Боюсь, твоя обувь просто не выдержит.
Я взглянула на свои любимые кожаные туфельки на высоком каблуке. Он прав, это вне всякого сомнения. Возможно, придется чем-то пожертвовать.
– Нет уж, я не проведу остаток ночи в машине пусть и с поднятым верхом, – сказала я. – Дорогой хотя бы немного переведем дух. Да и потом, ты весь промок до нитки.
Он пожал плечами:
– Что ж, хорошо. Ты женщина, и за тобой последнее слово. К тому же тебе придется выбираться с этой стороны. Твою дверь заклинило.
Он вылез из машины, потом протянул мне руку. Я перебралась через сиденье и выбралась из дверцы со стороны водителя. Майло обнял меня за талию, приподнял, и я по щиколотки оказалась в воде. Рванулась в сторону и оказалась в луже грязи. Очень холодной грязи.
– Мог бы поставить меня и на дорогу, – проворчала я.
– Дорога тоже мокрая. Все кругом промокло.
– Как ты, однако, наблюдателен.
Майло протянул руку, я уцепилась за нее. И мы вместе выбрались из канавы. Буквально через несколько секунд я промокла до нитки. Пряди волос липли к лицу, меня тут же охватила мелкая противная дрожь. Наверное согреться было можно только быстрой ходьбой.
И вот мы зашагали вперед, а дождь продолжал хлестать, не зная никакой жалости. Я нашла в машине какую-то тряпку и прикрыла ею голову, но и она промокла через несколько секунд, так что пришлось ее выбросить.
Затем я шагнула в еще одну лужу, и в туфлю попал камешек. Я выудила его, отбросила в сторону.
– Может, понести тебя на руках, дорогая? – предложил Майло.
Предложение соблазнительное, но с какой такой стати он должен тащить меня по дороге, перекинув через плечо, точно мешок с зерном? Ведь не он виноват в том, что машина слетела с дороги. Я подумала о водителе той машины. Ведь он наверняка видел, как мы слетели в канаву. Обычное человеческое сострадание должно было бы подсказать, что надо вернуться и помочь нам.
– Интересно, кто сидел за рулем того автомобиля, – сказала я.
– Хороший вопрос. Мне тоже любопытно было бы знать, кому это мы помешали.
– Но дорога была мокрая, и кругом темно.
– Ты права, любовь моя, но это вовсе не причина сталкивать нашу машину.
Я остановилась и взглянула на него:
– Ты это о чем? Хочешь сказать, он задел нас намеренно?
Майло улыбнулся:
– Именно это я и хотел сказать.
– Уверен?
– Совершенно уверен.
– Но это просто ужасно!
– Да уж, не слишком симпатично получилось, – согласился он со мной.
Застыв в шоке, я не сводила с него глаз. Он взял меня за руку и потянул за собой:
– Идем, дорогая. Можешь позже любоваться мной сколько угодно, но только когда мы окажемся под крышей.
Я ускорила шаг, стараясь не отставать от него.
– Но кто бы это мог быть?
– Полагаю, что один из обитателей Лайонсгейта.
– Да. Но как…
– Наверняка есть и другие дороги, ведущие в деревню из имения Лайонсов. Должно быть, кто-то подслушал твой разговор с Лаурель и решил остановить нас.
Да, вполне возможно. Наверное, она в спешке сняла трубку телефона, что находился в холле, и там ее любой мог услышать.
И если так, то неужели этот человек выскользнул затем из дома и сел в машину с единственной целью – столкнуть нас в канаву?
– Но это просто ужасно! – воскликнула я.
– Можешь рассказать им всем, как это было ужасно, если мы попадем в дом.
Да, но кто бы это мог быть? Самый подходящий кандидат – мистер Коллинз. Возможно, именно он слышал, что я говорила Лаурель, и вышел из дома с целью заставить нас замолчать. Но он вряд ли был уверен, что его план сработает. Наверняка он видел, что наша машина не слетела с дороги в опасном месте и попытка покушения не удалась. В таком случае он прекрасно понимал, что мы укажем на него, как только вернемся домой.
А может, ему и вовсе все равно. Ведь никаких доказательств против него все равно не было. Мы могли изложить свою версию, но я была уверена: если Фрида покрывала его столько лет, то наверняка продолжит делать то же самое и теперь.
Если бы только мы нашли способ доказать все это. И когда я увидела небольшой просвет между деревьями, больше похожий на узкую тропинку, ведущую к Лайонсгейт, то меня вдруг осенило.
Я резко остановилась.
– Послушай, Майло, нам надо добраться до летнего домика. Вроде бы он отсюда недалеко.
– До летнего домика?
– Ну да. Реджи говорил мне, что Изабель любила там писать. И еще она хранила там снимки и вырезки из газет, повествующие о жизни той развеселой компании. Возможно, удастся отыскать какие-то улики…
– Но, Эймори, – нетерпеливо заметил Майло. – Не думаю, что сейчас самое подходящее время…
– Такая возможность представится всего раз, – возразила я. – К тому же от летнего домика гораздо ближе к большому дому. Да и дождь наконец перестанет, пока мы будем заниматься поисками.
К счастью, было слишком темно, и я не видела выражения лица Майло. Уверена – не слишком одобрительное.
– Что ж, хорошо, дорогая. Пошли туда, если хочешь.
Мы выбрались на узкую тропинку между деревьями, ноги скользили в грязи, в туфлях хлюпала холодная вода. Я от души надеялась, что домик находится где-то поблизости.
И вот мы дошли до конца тропинки между деревьями и оказались на лужайке. И, к своему облегчению, я узнала очертания летнего домика у озера. Черная вода в нем отливала холодом, и я содрогнулась – но это никак не было связано с ручейками дождя, стекающими на шею, за воротник.
– Хорошо, что я не пользуюсь спичками, – сказал Майло. И вытащил из кармана серебряную зажигалку. Щелкнул, вылетел язычок пламени – очень узкий и беззащитный в темноте. Я с трудом подавила зябкую дрожь.
– Может, в домике найдутся свечи, – пробормотала я.
Подойдя к большому каменному камину, я в тусклом свете зажигалки Майло увидела нечто лучшее, чем свечу, – на полке лежал фонарь. Майло включил его, помещение залил мягкий желтоватый свет. И я сразу почувствовала себя лучше.
Я оглядела обстановку в домике. Ожидала, что она окажется куда более мрачной или зловещей. Но нет, помещение выглядело заброшенным, много пыли, кругом паутина, на мебель накинуты белые чехлы.
– Платье промокло просто насквозь, – сказала я. Приподняла подол и принялась выжимать его, вода капала на деревянные половицы. Я уже почти решилась снять все мокрое и завернуться в чехлы для мебели. Зубы стучали от холода.
Майло снял пиджак и отбросил в сторону.
– Ну, теперь довольна? Это была твоя затея – приехать в Лайонсгейт вместо того, чтобы отлично провести каникулы в Италии. Теперь же мы застряли здесь, а ведь могли бы бегать голышом по комнатам красивой итальянской виллы.
Я приподняла бровь:
– Это и есть в твоем понимании отличный отдых?
– Не я один так думаю.
– Что ж, непременно удовлетворим все твои мечты и желания в следующий раз. Хотя больше всего на свете мне хочется сейчас сбросить с себя это противное мокрое платье. Пока мы не вернемся в дом.
– Жаль, что мистера Уинтерса здесь нет. Мог бы изобразить твою алебастровую кожу в свете фонаря.
Я бросила на него мрачный укоризненный взгляд и посмотрела в другой угол комнаты.
У окна стоял какой-то довольно громоздкий предмет мебели, покрытый чехлом. Как раз примерно таких размеров и очертаний бывают письменные столы. Я подошла к нему, сорвала чехол. Да, действительно письменный стол, солидное сооружение из дуба. Может, именно за ним сидела и писала Изабель. Я понимала – все самое ценное из него давным-давно забрали. Но ведь проверить не повредит.
Я подергала ручку дверцы, но она не поддавалась. Тогда я резко рванула ее на себя, и дверца открылась. Внутри лежала стопка бумаг. Я вытащила их.
– Интересно, просматривала ли полиция эти документы, – пробормотала я.
– Сомневаюсь. Ведь они сразу признали это несчастным случаем. И у них не было причин столь тщательно обыскивать все помещения.
Что ж, вполне логичный довод. Он давал надежду, что у меня получится отыскать что-то ценное.
И вот я принялась перебирать бумаги. Там было несколько набросков к портрету Изабель, который мистер Уинтерс показал мне в картинной галерее. Да, действительно, она была очень хороша собой, эта женщина.
Под ними лежали эскизы к портрету Люсинды. Я вспомнила ее слова о том, как мистер Уинтерс учил ее рисовать. Все они были сделаны в стиле иллюстраций к волшебным сказкам, в ярких цветах. Там было изображение златовласой дамы, сидевшей за спиной у рыцаря верхом на коне. И еще один любопытный эскиз, изображающий деву, заключенную в башне. Несмотря на несколько примитивную юношескую тематику, эти ее эскизы обладали некоторой прелестью. У Люсинды Лайонс определенно был талант.