Стоянка перед студией представляла собой широкий простор новехонького асфальта, размякшего от жары за целый день. Солнце еще не зашло, но его было невозможно разглядеть. Горизонт закрывали охристые грозовые тучи дыма. Лантернгласс держала свой телефон, чтоб записать их разговор, тыча им в него, словно ножом.
– Мистер Келлауэй, почти неделя прошла со стрельбы. Думаю, большинству наших читателей хотелось бы знать, как вы живете?
– Просто отлично. Никаких страшных снов. Готов вернуться на работу.
– Когда, по-вашему, это могло бы произойти?
– Центр открывается завтра. Я буду там, у меня первая смена.
– Это преданность делу.
– Это называется служебной этикой, – уточнил он.
– Скажите, была ли у вас возможность побеседовать с семьями погибших. Встречались ли вы с мистером Хасваром, мужем Ясмин? Или с родителями Боба Лутца?
– Зачем бы мне это делать? Только чтоб сказать, что я сожалею, что не спас людей, которых они любили? – Слова его были слегка колкими.
Джэй Риклз потрепал его по плечу:
– Еще будет время встретиться с ними, наверняка. Может, после того, как у них появится возможность и раны начнут рубцеваться… и после того, как у мистера Келлауэя будет возможность прийти в себя.
Келлауэю показалось, что было нечто предостерегающее в том, как Риклз потрепал его, словно пса. Вот недоумок. Он дернул плечом, чтоб Риклз перестал его оглаживать.
– Я уверена, что после всего, что вам выпало, источником силы для вас стала ваша собственная семья, – сказала Лантернгласс. – У вас ведь сын, да?
– Да.
– И он живет с матерью? Где это? Хотелось бы немного побольше узнать о положении в вашей семье. Вы, полагаю, врозь живете? Разводитесь? Я проверяла окружные сведения…
– В самом деле? Выискиваете немного грязи? Кто просил вас вникать в то, что мы живем врозь?
Маленькая девочка на капоте машины подняла подбородок и уставилась на них, ее внимание привлек повышенный голос Келлауэя.
– Никто. Мы всегда беседуем с членами семьи после чего-то вроде этого.
– Только не в этот раз. Держитесь подальше от моей жены и сына.
– Мам? – позвала сидевшая на «Пассате» девочка недовольным и тревожным голоском.
Лантернгласс метнула взгляд назад, на дочь, махнула рукой:
– Еще минутку, Дороти. – Она вновь повернулась к Келлауэю и тихо сказала, улыбаясь как-то загадочно: – Послушайте. Мы тут все свои. Давайте не будем огорчать мою малышку крикливой перебранкой.
– А вас трогало, что вы могли бы огорчить моего малыша, когда нынче утром опоганили в своей статье мою службу в армии? Эта мысль хотя бы приходила вам в голову?
Ринклз уже не улыбался. Он опять потрепал Келлауэя по плечу и сказал:
– Хватит, хватит. Достаточно. Рэнди многого натерпелся. Айша, я вас попрошу проявить хоть сколько-то уважения и обходиться с ним по-хорошему.
Кивнув, Айша отступила на шаг. Она больше не улыбалась:
– О’кей. Извините. Я понимаю: неделя эта была изматывающей. Джэй, устройте, чтоб мне позвонили из вашей конторы. Мы договоримся о беседе о том, чем ответила полиция.
– Будет сделано, – пообещал Риклз. Он уже держал Келлауэя за руку, ухватив ее повыше локтя, и принялся направлять его к машине.
– Ой, постойте, – воскликнула Лантернгласс. – Еще одно, пока вы здесь. Служба охраны торгового центра «Чудо-Водопады» не снабжается оружием. Был ли имевшийся у вас пистолет вашим личным оружием?
Ловушку в ее словах он распознал сразу, едва услышал их, понял, что ей нужно, чтоб он во всеуслышание признал, что владеет стрелковым оружием вопреки судебному запрету.
– А вам бы не понравилось, если б так оно и было?
Желудок у него будто скрутило.
Выезжая со стоянки, они миновали Лантернгласс, сидевшую на капоте своего «Пассата», гладящую дочь по спине и следившую взглядом за пикапом. Глаза сужены: рассуждала. Риклз рванул вперед так, что из-под задних шин щебень полетел. И повел машину в разгон на север до шоссе, а по нему – в Сент-Поссенти.
– Какого черта ты влез во все это, партнер? – выпалил Риклз. Впервые за все это время голос его звучал резко и немного сердито.
– Мой малец смотрит новости утром, днем и вечером, чтоб услышать последние сообщения о своем папаше. Она представила дело так, будто я убрался из армии с позором, и сын это услышит.
– Еще ему предстоит услышать, что тебя через пару дней сделают помощником шерифа. Лантернгласс ничтожная репортеришка из ничтожной местной газетки. Большую часть ею написанного помещают между рекламой и свадебными объявлениями. Но если подпускать много дыма, она решит, что есть и огонь. Кстати… – выговорил он, хмурясь. Они въехали в густое плотное облако. Дым разъедал Келлауэю глаза.
Они проехали еще с полмили, и Риклз спросил:
– Есть что-то, что мне следовало бы знать про пистолет?
– Да-а, – протянул Келлауэй. – Если бы его у меня не было, людей погибло б куда больше.
Риклз не отозвался. Целую минуту они ехали в неловком молчании, потом другую, и наконец Риклз, буркнув себе под нос какое-то неразборчивое ругательство, включил радио. Весь обратный путь они слушали новости по радио, не обмолвившись друг с другом ни словом. Взрывы бомб в Ираке. Санкции против Ирана. И плохие вести для пожарных, старавшихся утихомирить пожарище в Окала: ветер менялся на восточный. При ожидавшихся умеренных порывах пожар теперь угрожал жилым и хозяйственным строениям на западной окраине Сент-Поссенти.
«Больше об этом, – пообещал ведущий, – мы расскажем по мере развития событий».
18 час. 27 мин.
– Мы едем? – капризно спросила Дороти. – Или тут сидеть собираемся?
– Посидим здесь всего минутку, – отозвалась Лантернгласс. – Мамочке, возможно, понадобится позвонить.
Они сидели в машине напротив телестудии с опущенными стеклами окон, в салоне звучала тихая музыка. Лантернгласс вновь прокручивала в памяти то, что говорил Келлауэй, и то, как он это говорил.
Смотреть на нее Келлауэю не хотелось, но приходилось: когда их взгляды встречались – она чувствовала, что он ее ненавидит. Ей хотелось подколоть его, хотелось увидеть, чем он ответит. Теперь она узнала.
О чем он заставил ее думать, так это о пистолете: большой револьвер вроде того, с каким герои-шерифы наводили порядок в ковбойских фильмах. Мысленно ей представилась громадная пушка с оттянутым назад курком – лежит себе на пассажирском сиденье машины, пока та мчится по тряской, истерзанной колеями грязной дороге. Когда машина тормозит, пушка поблескивает и ползет чуть дальше по сиденью, к краю. Любому дураку ясно, что произойдет, если она грохнется. Бабахнет. Мерзкое представление появилось: если Келлауэй грохнется, то он тоже бабахнет.
Она спросила, его ли был пистолет, и он ответил: «А вам бы не понравилось, если б так оно и было?» А почему ей это должно нравиться?
– Мам! Мне пописать надо!
– Вечно тебе писать надо. У тебя мочевой пузырь с лесной орех, – ворчала Айша, берясь за телефон и набирая номер Ричарда Уоткинса из полиции штата.
Уоткинс ответил со второго гудка:
– Администрация шерифа, округ Флаглер, говорит Ричард Уоткинс из услуг потерпевшим, чем могу вам помочь?
– Ричард Уоткинс! Говорит Айша Лантернгласс из «Сент-Поссенти дайджест».
Год назад она написала заметку о Уоткинсе после того, как тот создал группу посттравматической поддержки детей, организовав вывоз ребятишек в Орландо, где они могли поплавать с дельфинами. Айше это дело показалось миленьким (к тому же и классной рекламной приманкой), но Дороти с ней не согласилась, сказав, что дельфинам, наверное, понадобится создать собственную группу посттравматической поддержки, поскольку их держат взаперти, как заключенных, которым приходится потешать туристов, если они хотят быть сытыми.
– Привет, – сказал Уоткинс. – Если вы по поводу стрельбы в торгцентре, то обращайтесь в Управление полиции Сент-Поссенти. Это их дело, не наше. Если вы по поводу пожара, то вешайте трубку и поторопитесь в редакцию собрать свои шмотки до того, как все это место накроет дымом. Ветер в вашу сторону дует. Завтра утром, возможно, будет отдано распоряжение об эвакуации.
– Без трёпа? – спросила она.
– Никакого трёпа.
– Хм.
Дороти пнула ножкой в спинку ее сиденья:
– Мам!
– Слушайте, Уоткинс, – заговорила Лантернгласс, – вообще-то я звоню узнать, знаете ли вы, кто в Администрации шерифа документами занимается. Разводы, вызовы в суд – такого рода бумаги.
– Занимаются ими многие, но главным распорядителем является Лорин Акоста. Если хотите выяснить о ком-то, кому такие документы выдавались, то она либо сама их вручала, либо может сообщить, кто вручал.
– Отлично. Я могу переговорить с ней?
– Могу дать вам номер ее сотового. Не знаю, ответит ли она. Она на Аляске. Совершает круиз со своими сестрами. Фотографируют айсберги, оленей и всякое такое, от одной мысли о котором мороз дерет по коже. Северный полюс – это ее бзик. В декабре она раздает повестки с вызовом в суд, надевши колпак Санта-Клауса.
– Блеск! – воскликнула журналистка. – Ничто так не создает у людей рождественского настроения, как женщина в колпаке Санты, вручающая им свидетельства о разводе. Ага, давайте мне ее номер. Мне просто нужно с ней парой слов обменяться, если у нее будет минутка.
Дороти опять пнула ногой в сиденье матери, как раз когда она поблагодарила Уоткинса и нажала на отбой.
– Не хочешь перестать? – произнесла мать.
– Не хочешь, чтоб я все заднее сиденье описала?
– По дороге «Макдоналдс» будет. Можем воспользоваться тамошним туалетом. – Она завела «Пассат» и развернулась, направив машину в сторону улицы.
– Где-нибудь еще, – возразила Дороти. И дернула за ухо своей кошачьей шапочки. – «Макдоналдс» не отвечает моим этическим стандартам. Мясо – это убийство.
– Не хочешь узнать об убийстве побольше? – выговорила мать. – Пни еще разок в спинку моего сиденья – узнаешь.
20 час. 11 мин.