Столь питательная и чудесная концентрация боязни в городе создалась не только благодаря убийству обычных людей, что само по себе стало бы достаточно хорошей наградой за все усилия сущности, однако время от времени у нее появлялась возможность вкусить более редкий и крепкий напиток. Ужас живущих сладок… А вот ужас мертвых – настоящий деликатес.
Когда она только устроилась на этом месте и начала подбирать себе инструменты, у нее не было намерения тратить силы и внимание, необходимые для того, чтобы заняться немногочисленной группой городских чудовищ. Чудовища существовали всегда – это неизменный факт. Обычно требовалось слишком много усилий, чтобы управлять ими, воздействовать на их разум так, как можно воздействовать на короткоживущие и более яркие сознания, окружающие их, однако на этот раз ей попалась маленькая команда – инструмент! – оказавшаяся удивительно удобной для подобного скачка. Сущность весьма горда. Вооружившись своими милыми отравленными ритуальными игрушками, они, ведомые ею, весьма успешно напрямую атакуют чудовищ и преследуют тех людей, которые, видимо, имеют для чудовищ какую-то ценность. Пьянящий букет сверхъестественного страха испытывать приятно: он действительно гораздо лучше утоляет ее бесконечный голод… так, как ничто уже очень давно его не утоляло.
Когда главный прислужник сущности обнаружил, что отлученный все еще жив, что лекарка чудовищ, которую отверженный не сумел убить, доставила то, что осталось от их изгнанного брата, в безопасное место, он пришел в ярость, пылал ненавистью, сверкал сладчайшей решимостью исправить эту ошибку.
То, что эта женщина должна умереть, было понятно с самого начала: она оказалась до странности нужной чудовищам, так что ее убийство распространит среди городских немертвых волну не только страха, но и отчаяния, и сущность очень на это рассчитывала. Молодой человек, укравший книги, был гораздо менее важен, так что казалось достаточным его просто напугать.
Питательный, пьянящий гнев главного прислужника, вызванный провалом первой попытки избавиться от той женщины, немного отвлек сущность от ее голода – но ненадолго. Теперь она тянется к разуму прислужника – к алому сумбуру глубокой и пылкой веры, который представляется сущности прекрасным, – и легонько его подталкивает. Ждать приходится недолго: вскоре мужчина уже оказывается в ее зале – в комнате странного талисмана, который стал ее обиталищем, – и падает на колени в слепящем свете. В подобной домотканой сутане с капюшоном он мог бы стоять на коленях перед самыми разными алтарями прошедших столетий. Этот зал – такое же святилище, как и любой собор из камней, золота и ярких витражей.
«Подойди ближе, – произносит сущность у него в голове. Покрытое рубцами лицо и пустые неослепленные глаза прислужника устремлены на нее, полны благоговения. – У меня есть дело для тебя».
– Да, Господь мой, – откликается он шепотом, еле слышным на фоне бесконечного гула, – я больше Тебя не подведу.
«Знаю. – Голос звучит мягко. – Я сделал тебя служителем Бога, мстителем, карающим заслуживших Мой гнев. Твоя душа чиста, на твоих устах имена Бога, в руке твоей – разящий огромный и крепкий меч».
Говорить оборотами и ритмами, которых ожидают инструменты, всегда было легко. У сущности талант к языкам, так что играть роль очень специфического Бога этих людей оказалось совсем нетрудно. За тысячелетия она побывала многими богами. Множеством.
Прислужник низко перед ней склоняется. На залитом голубым светом лице блестят слезы.
– Да, Господи. Благодарю тебя, Господи. Каков будет Твой приказ?
В его голосе звучит такая радость!
«Пусть они сгорят в огне, – говорит голос внутри света. – Разожги огонь, и пусть в этом пламени сгорят злые, сосущие кровь, и их слуги, вор и шлюха Дьявола, и демон, и отлученный. Пусть их всех пожрет огонь. Нет ни тьмы, ни тени смертной, где могли бы спрятаться творящие беззаконие».
Он горячо кивает.
– А пожар не распространится, Господи?
«Пусть распространяется. – Сущность позволяет легкому удовольствию и веселью проникнуть в свой голос. Ах, как давно она не палила дотла целый город, как давно не питалась настолько хорошо! Все получится даже лучше, чем ожидалось: преданность ее инструментов делу очищения этого мира от зла чудесна и на удивление совпадает с ее собственными целями. – «Я отвернулся от этого града за его злые деяния, а не за добрые, и отдаю его в твои руки», – говорит она словами книги, которую он штудировал всю жизнь. – Ты сотрешь его с лица Земли, сожжешь огнем его башни и все, что в них. Пусть он распространится. Пусть смерть падет на них, и пусть они отправятся прямо в Ад, ибо грех живет в их домах и среди них».
– Когда это надо сделать?
Сущность задумывается.
«Сначала призови братьев от их дел, и пусть они подготовят себя молитвой и медитацией. Когда время настанет, я дам вам новые поручения. – Теперь голос стал еще теплее: искренне довольный, полный предвкушения. – В конце седьмого дня, дня, посвященного Богу. Моя воля непреложна, и вы – все вы – познаете покой».
Глава 11
Когда Грета проснулась, полностью одетая, но без обуви, на тумбочке у кровати обнаружилась прислоненная к стакану воды записка: «Простите за вольность. Р.».
Она села – это движение вызвало серию потрескиваний в позвоночнике – и поморщилась. Если тебя относят в постель, как ребенка, который вовремя не лег спать, это, конечно, предпочтительнее, чем всю ночь оставаться там, где задремала, за обеденным столом, однако от чувства неловкости не избавляет. Но она хотя бы держалась дольше Крансвелла, который отрубился прямо на середине все более невнятного разговора с Фассом насчет того, что входит или не входит в бинарную систему равновесия Небес и Ада.
Шести часов сна было определенно недостаточно, чтобы компенсировать прошедшие несколько дней, но они хотя бы позволили ей чуть лучше соображать и немного отодвинули усталость и тупой неопределенный страх.
Она спустила ноги с кровати и, с трудом встав, прошлепала к окну, где увидела, что дождь прекратился и сквозь тучи даже пытается пробиться бледный водянистый солнечный свет. Чуть взбодрившись, Грета отправилась проведать своего последнего пациента, а у постели обожженного монаха обнаружила Ратвена: он читал, ослабив узел вчерашнего галстука и закатав рукава рубашки. Даже несколько прядей волос выбились из его обычно аэродинамически безупречной прически и падали ему на лоб. Она вдруг испытала совершенно нелепое сожаление, что не умеет рисовать: так ей захотелось запечатлеть увиденное на бумаге: «Дракула по-домашнему».
– Я тут дежурю с трех утра, – сообщил он, не поднимая на нее взгляда, пока не отметил место, на котором остановился. – Ухудшений не было. Он два раза просыпался, просил воды и много бормотал про проклятие, нечестивицу и вечные муки, а потом снова засыпал. Если это именно сон. Беспамятство, сон – не знаю.
Грета подошла и положила руку Ратвену на плечо.
– Спасибо, – сказала она. Спустя секунду он накрыл ее руку своей и адресовал ей улыбку. Улыбка оказалась почти не усталой. Лицо у него было не совсем бесцветным: губы чуть розовели. – Вы меня восхищаете, Ратвен. Спасибо, что приглядели за ним, несмотря…
– Несмотря на все, – договорил он за нее. – Ну… да. Стараешься, конечно. Делаешь, что можешь. Я выходил поесть, после того как вы отключились, так что первым дежурил Фасс, а когда вернулся домой, отправил его спать. Варни, по-моему, не был уверен в том, что посреди ночи не почувствует желания его прикончить, так что благоразумно остался в стороне.
Что-то ее беспокоило.
– А на чем мы все-таки остановились вчера? Я помню разговор о сущностях, которые не принадлежат ни Богу, ни Дьяволу, и как вы пытались объяснять мне и сэру Фрэнсису электронику… безрезультатно.
– Это более или менее все. После того как вы задремали, Фасс немного рассказал мне про свое понимание магии: он говорит, что она работает очень похоже на электромагнетизм. Достаточно похоже, так что имеются… законы и уравнения – вещи, объясняющие ее процессы. При иных обстоятельствах мне бы захотелось узнать об этом побольше. – Он пожал плечами. – Смысл в том, что у физики и магии есть общая территория, а это заставляет меня думать, что, возможно, нечто, превратившее этого беднягу в то, чем он стал, использует выпрямитель и испускаемое им излучение для передачи своей силы. Так, как работает радиопередатчик.
Грета удивленно выгнула бровь:
– Оно использует ультрафиолет, чтобы управлять ими?
– Вроде того. Радиопередатчики кодируют информацию с помощью модуляции амплитуды или частоты несущей волны. По моей гипотезе, эта штука – чем бы она ни являлась, которая и есть разум, стоящий за всеми нападениями, – изменяет выходной сигнал выпрямителя с помощью магии, так что он может прямо воздействовать на людей, оказавшихся рядом.
– А разве такое возможно? – спросила Грета, жалея, что так плохо разбирается в физике.
– Не знаю. Мне это кажется относительно правдоподобным, но, когда Фасс проснется, мы сможем это подтвердить.
– Готова спорить, что он будет рад об этом поговорить. Но, по сути, эти парни из «Меча Святости» получают от своего идолопоклонничества нечто реально ощутимое, а не только приятное чувство фарисейского самодовольства?
– Да, – подтвердил Ратвен. – Они превращаются в инструменты.
Он закрыл глаза, а потом медленно открыл их снова. Цвет казался очень светлым при этом освещении, и обведенные черной каймой радужки были холодными и прозрачными, словно серебряные чашечки льда.
– Представьте себе, что вы молились всю жизнь, – продолжил он, – что вас учили молиться, приучили верить, что вы должны возносить молитвенные хвалы и не ждать, что вас когда-либо благословят ответом, что ожидать чего-то в ответ – это греховное высокомерие, но вот однажды какой-то тихий голосок, еле слышный голосок, все-таки отвечает. И вы верите ему, любите его и преклоняетесь перед ним, как вас учили делать всю вашу жизнь… А он показывает вам в мыслях удивительные вещи и забирает у вас страх и боль. И учит вас, как изготавливать какие-то вещи… и куда идти… и что делать с мертвыми и немертвыми при помощи этих вещей, когда вы придете на место.