Отец наконец сдался и научил меня водить. Я был способным учеником и довольно быстро получил водительские права. Пришлось объяснять инструктору, почему я ношу перчатки летом, и он отнесся ко мне с пониманием, хотя был поражен историей моей болезни. Пока я сдавал тест, он сидел, прижавшись к пассажирскому сиденью, чтобы случайно до меня не дотронуться. Я сдал экзамен без проблем. Когда я получил права, отец, похоже, обрадовался моей новоприобретенной независимости. После этого мы редко ездили куда-то вместе. По выходным я катался в город по его делам. Иногда закупался продуктами для нас троих. Иногда подбрасывал его до работы утром и забирал вечером. Я хотел купить что-нибудь, о чем отец бы не узнал. Что-нибудь для Линди.
Я нашел старого плюшевого мишку, когда решил перекрасить свою комнату. И снова подумал о Дениз и той маленькой девочке. Я был совсем маленьким, когда провел с ней те две ночи много лет назад. Почему у нее был Тоби? Если мать вышла за отца замуж, то что она принесла с собой в супружеский дом, кроме старого медведя? Отец всегда говорил, что у нее не было семьи.
Я попытался вспомнить, какого примерно она была возраста. Дениз точно была взрослой – беременной взрослой, – когда я познакомился с ней впервые, но сколько ей было лет, когда родился я? Они с отцом действительно поженились? Не лучше ли было отдать ее в психиатрическое учреждение? Отец ее явно презирал. Он не приносил ей новой одежды и давал совсем мало еды, и Дениз ему определенно не нравилась, но все же он занимался с ней сексом. А она сама хотела? Моя мать, мне кажется, тоже его ненавидела. И если она не хотела заниматься с ним сексом, он что, заставлял ее? Я не хотел об этом думать. Отец во многих отношениях был замечательным человеком. Но потом появилась Линди.
Я покупал Линди простые продукты, чтобы она могла сама себе готовить, и приносил книги из библиотеки. Отец настоял, чтобы у нее не было никаких письменных или художественных принадлежностей: ни ручек, ни карандашей, ни мелков. Но я иногда покупал ей подарки: шоколадки или одежду из секонд-хендов, хорошее мыло и шампуни, новые полотенца. Отец говорил, мне нет смысла проявлять к ней доброту, ведь я никогда не смогу до нее дотронуться. Я это знал. Но чем более беззащитной и испуганной Линди казалась, тем больше она мне нравилась. Я полностью похоронил в себе физическое влечение к ней. Иногда я задумывался, занимается ли с ней сексом отец. Я боялся спрашивать, потому что страшился услышать ответ. Однажды, с утра, у отца появились царапины на щеках. Он сказал, что упал в терновый куст, когда относил Линди завтрак. Но это была ложь, потому что Линди сама себе готовила. В другой раз я увидел засохшую кровь у него в ухе. Почему я так долго не мог понять, что мой отец – педофил?
Однажды я пришел к ней вечером, и она была в особенно подавленном состоянии. Я поставил на пол пакет с продуктами, чтобы Линди могла до него дотянуться, а сам сел в углу и начал рассказывать про свой день. Спереди на ее футболке я увидел кровь. Пока она молча раскладывала вещи, я заметил, что у нее не хватает переднего зуба.
Когда Линди произнесла все вслух, ее слова тревожным эхом откликнулись откуда-то из глубин моего детства. Стоял март 1985 года. Я ничего не сказал ни про зуб, ни про кровь. Я сделал вид, будто не заметил. Она дождалась, пока я усядусь на единственный стул, а потом села на пол прямо передо мной и заглянула мне в глаза.
– Стив, он сказал, что убьет меня, если я расскажу, но твой отец держит меня здесь не для того, чтобы я была твоим другом. Тебе семнадцать лет, и ты не можешь быть таким невинным цветочком. Твой отец – чертов насильник. Он насилует меня дважды в неделю с тех пор, как я попала сюда. А если я сопротивляюсь, он меня наказывает. – Она закатала рукава, чтобы показать мне синяки на запястьях.
Я велел ей заткнуться.
– Думаешь, зуб сам выпал? – спросила она, и я вспомнил десны своей матери. Линди просто озвучила то, что я уже подозревал. Я давно обо всем догадался, и она это видела.
– Ты знал, Стив, ты всю дорогу знал. Если бы не твоя болезнь, ты бы тоже меня насиловал.
Эти слова меня ужаснули.
– Клянусь, я бы никогда тебя не обидел, я ничего не знал.
– Я не верю тебе. А если и так, то теперь ты точно знаешь. И что ты собираешься со всем этим делать?
Я не мог смотреть на нее, не мог ничего сказать. Я запер за собой дверь, как обычно, пытаясь не обращать внимания на ее слезы и мольбы.
Моя мать была еще одной Линди. Я вспомнил все, что она говорила мне. Ей было двенадцать, когда отец похитил ее. Я вспомнил свою маленькую сестру, Мэри. Что теперь с ними стало? Я пнул свою мать, когда она была беременна. Свою собственную мать. Линди говорила правду.
Я смотрел по телевизору достаточно передач и фильмов, и не только художественных, и поэтому видел, что женщины бывают и умными, и веселыми, и милыми, и добрыми. С некоторыми из них я иногда встречался в городе – например, с матерью и сестрой Кая. Они были из Полинезии. Отец отпускал по их поводу оскорбительные комментарии.
Я никогда раньше не противоречил отцу. Я никогда не чувствовал такой необходимости. Я жил в отрицании. По отношению ко мне он всегда был нежен, добр и заботлив. Но время от времени мы спорили. Например, я умолял его поставить телефон, но он отказался, заявив, что это пустая трата денег. Я ответил, что он слишком упрямый.
Но ситуацию с Линди я игнорировать не мог. Я провел бессонную ночь, и в голове у меня творился полный кавардак. На следующее утро я не присоединился к отцу за завтраком. Я остался на своем огороде. В тот вечер была моя очередь готовить ужин. Когда я услышал, как подъезжает его машина, у меня внутри все сжалось. Я сжег свиные отбивные и переварил картошку. Я поставил перед отцом тарелку и сел с противоположной стороны стола. Я смотрел, как он наливает в стакан воду из графина. Я настолько нервничал, что у меня заболел живот. Есть я не мог.
– Ты нормально себя чувствуешь? Ты как будто немножко бледный, – участливо спросил отец.
– Я думал о своей матери и о том, как ты ее насиловал, – с трудом выдавил из себя я.
Его нож со звоном упал на стол.
– Мне семнадцать лет, пап. Сколько ей было, когда она от тебя забеременела? Старше или младше Линди?
Он так сильно ударил кулаком об стол, что все подпрыгнуло. Его стакан с водой опрокинулся.
– Я не потерплю этого…
– Ты похитил ее. Ты забрал ее у родных и запер в той комнате рядом со мной. Ты морил ее голодом, бил, мучил и насиловал. Ты бьешь и насилуешь Линди – ты ей зубы выбил. Остатки удалил клещами или плоскогубцами?
Стакан покатился к краю стола.
– Лживая мелкая сука! Ты не должен верить ни одному…
– Она мне ничего не сказала. Я понял сам. Наверное, я всегда знал, просто не хотел, чтобы это было правдой. Я не должен верить ни одному твоему слову, папа. Ты сбежал из Ирландии и потащил меня с собой, а теперь я соучастник похищения Линди.
Вода из стакана начала капать на пол.
– И чего ты от меня хочешь? – зарычал отец на меня. – Чтобы я отпустил ее? И что, по-твоему, с тобой случится дальше? Кто защитит тебя так, как я? Как ты сам сказал, ты соучастник. – Он оттолкнул стул и поднялся, глядя мне прямо в лицо. Опрокинутый стакан упал с края стола и со звоном разбился о деревянный пол. Меня приводили в ужас мысли о тюрьме, об одиночестве, о мучительной смерти. Но все же я считал, что могу отличить добро от зла.
– Отец, тебе нужно оставить ее в покое. Ты – педофил. Вот в чем правда.
– А чем ты занимаешься с ней каждый вечер, а? Разговариваешь? Читаешь?
– Да! На что ты вообще намекаешь? Ты же знаешь, я не могу ее трогать.
Краска отхлынула от его лица. Отец схватился обеими руками за стол и начал мотать головой, как будто ему в ухо попала вода.
– Если я сяду в тюрьму, то ты тоже. Ты уже не так юн, чтобы избежать взрослой тюрьмы. Ты знаешь, что с тобой там сделают?
За долгие годы я прочел много книг про тюрьму. Перед моими глазами живо встали сцены из «Мотылька»[13].
Я выбежал с кухни и сорвал с крючка ключи от машины. Отец шел за мной и орал в спину:
– Ты ничего не можешь сделать, чтобы не угробиться, глупый мальчишка!
Той ночью я забрал машину и несколько часов ехал в никуда. Куда я мог поехать и кому рассказать?
Глава 39
Салли
Когда я услышала свисток, то резко почувствовала тошноту. Он был здесь. Я попросила Удо и Надин сразу бежать на помощь охраннице Лине, если услышат свист, так что они оба кинулись за угол. Все в недоумении замолчали, кроме детей, которые беззаботно резвились в надувном замке. Я тут же пересчитала их по головам. Все были на месте. Я выдохнула, но вокруг повисла тишина. Я попросила всех оставаться на своих местах. Прошла через дом и по пути захватила кочергу из камина. Во мне бурлила ярость. Наконец-то.
Открыв дверь, я услышала визгливый женский голос.
– Это чокнутая убила своего отца, а вам наплевать!
Лина держала женщину в захвате, но лица видно не было. Ко мне подошел Удо:
– Все нормально, это просто та сумасшедшая расистка из «Тексако». Она не хочет уходить.
Кэролайн.
– Вам здесь не место. Почему вы не возвращаетесь в собственную страну? – визжала она на Удо.
Лина потащила ее по улице вперед спиной.
– Моя подруга врач, – сказала Надин, – нам стоит положить тебя в психбольницу.
– Лесбуха!
Лина зажала рот Кэролайн рукой.
– Мне вызвать полицию, мисс Даймонд?
Тут кочерга у меня в руках будто зажила собственной жизнью. Меня настолько взбесила и разозлила мысль, что это мог быть Конор Гири, что я ничего не могла поделать со своей яростью. Я побежала к Кэролайн, замахнувшись кочергой. Надин схватила меня за талию.
– Салли! Какого черта?
Удо вырвал у меня кочергу.
Лина оттащила Кэролайн подальше от меня. Она убрала руку с ее рта, но по-прежнему крепко держала за шею и плечи.