херувим. Эту я видела раньше, но только в архивах газет в интернете. Последняя фотография была семейная. Марк был еще младенцем, а Дениз хмурилась. Руки ее отца лежали у нее на плечах. Мать широко улыбалась новорожденному на руках.
Я вспомнила фотографии из отцовских папок. Взрослая Дениз – изможденная, почти беззубая, худая, лохматая и озлобленная. Намертво вцепившаяся в меня. Эти фотографии Марк тоже должен увидеть.
– Эта фотография, – я указала на портрет, – была сделана незадолго до похищения, да?
Марк кивнул, его глаза заблестели.
Я подумала об Абеби и Мадуке, о детях Сью, о детях Анубы. О том, как они малы и невинны. Я снова почувствовала гнев, но справилась с собой, взглянув на Марка, брата Дениз. Хотелось бы и мне иметь брата или сестру. Того, с кем можно делиться подобными чувствами. Того, кто скучал бы по мне так же, как Марк по Дениз.
– Я не понимаю, – сказала я, – ты был совсем маленьким. Как ты мог так скучать по человеку, которого едва знал?
– Она стала центром всей моей жизни. Мои первые воспоминания о том, как мама плачет, за окном нашего дома мелькают голубые огни, а в дверях стоят полицейские. В супермаркетах, в торговых центрах, во время поездок за город на выходные – мы ни на секунду не прекращали искать. Когда мне исполнилось шестнадцать, смотреть уже было негде. Наша гостиная превратилась в святилище. У нас даже был алтарь с этой самой фотографией в серебряной рамке в центре. В нем всегда горели свечи.
– О, Марк! – Я представила себе, каково быть Марком. Я поставила себя на его место. – А ты не злился? – спросила я, потому что, думаю, я бы точно злилась.
– Однажды я вернулся домой из школы и увидел, что мама задувает свечи. Она хотела сдаться. – Марк спрятал лицо в ладони. – Я попытался снова их зажечь, но отец остановил меня. На следующий день алтарь разобрали, а фотографию спрятали в шкафу. Они перестали говорить о Дениз и вообще перестали разговаривать. Наш дом наполнился тишиной, и я не знаю, что было хуже.
Это было по-настоящему печально.
– Когда в восемнадцать лет я уехал из дома в колледж, я как будто впервые задышал. Я работал неполный день на заправке и снимал крохотную обшарпанную квартирку в Рэтмайнс, и целых шесть месяцев я прожил нормальной жизнью. Я подружился с ребятами, которые не знали, кто я, у меня появились подружки, я много играл в футбол. Я наконец освободился от всего этого. А потом… Ее нашли.
Повисла тишина, и я не стала ее нарушать, потому что знала, что было дальше. Или думала, что знала. Но все же один вопрос не давал мне покоя.
– Это же было анонимное сообщение, да?
– Думаю, у меня есть ответ, кто это был. Я прочел это на одном из сайтов про реальные расследования. Парень, мотавший срок в тюрьме Маунтджой, заявлял, что это он позвонил полицейским и рассказал, где держат Дениз Нортон. Он нашел ее, когда пытался ограбить дом.
– Какой? Когда?
– Дом в Киллини – тот, где тебя держали. Очевидно, он просто хвалился перед сокамерниками, но был слишком глуп, чтобы догадаться попросить за это смягчения приговора хотя бы по одному из своих дел. Тем не менее слух распространился.
– Он еще жив? Я хочу поговорить с ним.
– Нет, он умер в 2011 году. Меня просто бесит, что тюремщики и полицейские знали об этом всю дорогу и никогда не задумывались, что мы можем захотеть с ним поговорить. Я удостоверился в правдивости этой истории, когда несколько лет назад встретился с его сестрой.
– Ты сказал, что ее нашли. Но нас же нашли вместе?
– Да, я знаю, извини. Моих родителей интересовала только Дениз. Не то чтобы им было плевать на тебя, но они не воспринимали тебя как ее ребенка. А для меня… это было… – Марк снова закрыл лицо руками. – Я всю жизнь провел в тени этого призрака и только-только обрел собственную жизнь. О спасении моей сестры говорили повсюду. Я снова оказался в центре внимания. Моим новым друзьям захотелось узнать все о ней и о том, что случилось. Какая-то часть меня хотела, чтобы ее никогда не нашли, потому что стало только хуже.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне не разрешили видеться с ней, и никто не говорил, почему. Я думал, что Дениз сможет дать показания в полиции, а потом вернуться домой, но потом оказалось… что есть ты.
– Я была ее дочерью!
– Но ты была и его дочерью.
Я закрыла глаза.
– Я не хотел… Слушай, попробуй поставить себя на место моих родителей.
Я попыталась, но в этот раз не сработало. Я была ребенком. Жертвой. И их собственной внучкой.
– Я хотел, чтобы родители забрали тебя домой и вырастили. Я предлагал переехать и помочь им, но они сказали, что у тебя слишком много проблем с развитием. Мне очень жаль.
– А что твой отец думает сейчас? Ты сказал ему, что нашел меня?
Марк покачал головой.
– Он прочел историю о том, что ты сделала с Томом Даймондом. Ему этого было достаточно. Он больше ничего не хотел знать. Я пытался рассказать ему, что связался с тобой, что ты хорошая и добрая…
– Правда?
– Но потом я увидел, как ты напала на Кэролайн на пороге собственного дома.
– Я злюсь, Марк. Обычно мне удается это скрывать, но иногда, когда я чувствую опасность или собственную уязвимость, во мне начинает кипеть ярость. Я работаю над этим, правда, на встречах с Тиной.
– Салли, ты была неуправляема.
– Я знаю. Я сама себя напугала. Мне жаль. Но ты же знаешь, зачем я наняла охрану в тот день, разве нет? Я до ужаса боялась, что он может объявиться. Конор Гири. В моем саду были дети. Он знает, где я живу. – Я на секунду задумалась. – Марк, а ты никогда не предполагал, что я могла унаследовать недостаток эмпатии от твоей семьи? Как твои родители могли бросить меня?
Его лицо исказилось.
– Я не знаю.
Он еще больше расстроился, когда я рассказала, что о нем не было ни одного упоминания ни в отцовских записях, ни на пленках с Дениз.
– Ты уверена? Мое имя ни разу не звучало? Ни разу?
– Она тебя не вспоминала. Извини.
– Я должен послушать эти записи.
– Возвращайся в Каррикшиди, – сказала я. – Уверена, на заводе тебя еще не заменили.
– Я взял больничный, но не думаю, что смогу когда-нибудь вернуться.
– Марк, здесь твоя жизнь, здесь твои друзья. Здесь твоя… племянница. Мне тоже хочется послушать про свою родную мать. Как ты думаешь, твой отец сможет понять меня теперь? Я могу ему понравиться. Он мой дедушка.
– Сомневаюсь. Он уже очень стар, ему почти девяносто. Не думаю, что он готов к таким потрясениям.
Меня немного взбесило, что факт моего существования может доставить такое беспокойство моему собственному деду.
– Думаю, нам нужно сходить к моему терапевту вместе. Ты из того же поколения, что и я. Ты бы мог воспринимать меня как свою сестру?
– Как Дениз?
В этот момент я испытала к нему искреннее сочувствие.
– Нет. Не как Дениз и не как Мэри Нортон, а как Салли Даймонд. Вот кто я теперь. Хочешь сэндвич?
Марк рассмеялся. Не знаю, почему, но это сняло напряжение между нами.
– Я вернусь в деревню. Сообщу в офис, что выйду в понедельник.
– Нашим друзьям я объясню. Большинство уже знает, что ты мой дядя. Они были очень удивлены и посочувствовали тебе. Тебя с радостью примут назад.
Я спросила его про Анубу. Он признался, что сказал мне о своем к ней интересе, только чтобы я не волновалась. Я высказала ему свое неодобрение. Он сказал, что до сих пор любит свою бывшую жену.
– Думаю, ты Элейн тоже небезразличен.
– Ей меня жаль, Салли.
– Но она все равно тебя очень поддерживает. Вы рано женились, да?
– Слишком рано. Мне отчаянно хотелось завести семью, которая никак не связана с Дениз.
– Ты сменил имя.
– Это была идея Элейн. Одна из лучших.
– Она сейчас снова вышла замуж? И у нее сын?
Он кивнул.
Наконец мы поднялись, а потом обнимались на пару секунд дольше, чем мне было комфортно. Марк почувствовал это.
– Извини, Салли. Извини меня за все.
– Очень жаль, что ты потерял сестру при таких ужасных обстоятельствах.
– Но я нашел племянницу и друга.
– Это правда!
Он ушел, а я немного задержалась, глядя на рояль. Пока мы тут сидели, на нем так никто и не сыграл. Я медленно подошла к нему и отодвинула бархатный стульчик. Откинула крышку и положила руки на клавиши. Я сыграла несколько тихих пьес и оркестровок, чтобы успокоить нервы. Я закрыла глаза и растворилась в музыке.
Когда я закончила Лунную сонату, то почувствовала, как кто-то хлопает меня по плечу. Мужчина в костюме и с бейджем, сообщающим, что он менеджер Лукас, стоял за моей спиной. Надо было попросить разрешения поиграть.
– Извините, мадам, мы получили огромное удовольствие от вашей игры; вы, очевидно, профессионал, – произнес он, и действительно, вокруг раздался легкий шум аплодисментов. Я оглядела лобби, и многие люди хлопали мне и кивали. – Я не знаю вашу ситуацию и надеюсь, что мое предложение не покажется вам оскорбительным, но, возможно, вам будет удобна или интересна небольшая подработка?
Глава 46
Питер, 1996
За пять лет, прошедших после смерти отца, было еще много попыток побега. Линди, бывало, сдавала, но потом идея выбраться овладевала ею снова.
Я снабдил ее письменными принадлежностями, о которых она часто умоляла отца. Она просила карандаши, мелки, ручки – все, чем можно писать.
– И что же ты собираешься писать? – насмешливо спрашивал отец.
– Я хочу писать истории, – отвечала она.
Линди сказала мне, что очень хочет записать все воспоминания про свою семью, друзей и про дом, потому что боится забыть их. Когда я попросил у отца за нее, он сказал, что лучше бы ей забыть о прошлом, потому что так будет проще принять настоящее. Как только он исчез навсегда, а я окончательно выздоровел, я купил ей целый пакет цветных фломастеров, блокнотов, шариковых ручек и тетрадей. Я пообещал, что никогда не загляну туда, потому что уважаю ее личное пространство. Она может рисовать, писать и делать с ними, что ей вздумается.