Прошло несколько месяцев. Линди была вольна ходить, куда хочет. Она подарила мне самодельное одеяло на Рождество 2011 года. Мы впервые отметили его в доме вместе. Я купил елку и украшения, и она развесила мишуру и гирлянды. Еще я купил бутылку вина. Мы оба не привыкли к алкоголю, так что быстро опьянели. Это было приятное чувство. Мы сидели на переднем крыльце дома, скрываясь от палящего летнего зноя, и поднимали тосты друг за друга, как настоящая женатая пара.
Я размышлял, насколько разумно будет отвезти Линди в город. Но быстро отказался от этой идеи. Она никогда об этом не просила, и нам обоим пришлось бы придумывать новые имена и легенду. Линди, кажется, забыла, что ее похитили. И я не хотел ей напоминать. И, думаю, она могла бы вести себя странно с другими людьми. Нет, Линди была моей. Я бы не осмелился разделить ее с остальным миром. Я был счастлив, как никогда в жизни. И она тоже.
Однажды в марте следующего года я вернулся с работы и пошел прямо в сарай, потому что Линди по-прежнему предпочитала его, но быстро понял, что она, видимо, в доме. Я начал ходить по комнатам и звать ее. Я нашел Линди на полу в ванной, без сознания. Ее лицо оказалось липким и горячим. Вокруг нее на полу было несколько луж рвоты.
Двумя вечерами ранее она начала жаловаться на боль в животе, и я попросил ее точно описать симптомы. Я всегда так делал, когда ей было нехорошо. Потом шел в аптеку, сам рассказывал эти симптомы и покупал то, что мне предлагали. Она описала пульсирующую боль внизу живота. Я предположил, что это менструальные боли, и она подтвердила, что у нее сейчас месячные, но эта боль была другая. Этим утром она почувствовала себя хуже и выглядела очень бледной.
После работы я зашел в аптеку и описал ситуацию. Аптекарша попросила меня нажать на правую сторону живота, и когда я не выказал признаков усиления боли, она предложила мне домерид от тошноты и парацетамол от боли.
– Это не аппендицит. Скорее всего, вы что-то не то съели, – сказала аптекарша, – или это желудочный грипп. Знаете, он сейчас ходит.
В панике я окунул Линди в холодную воду, чтобы сбить температуру и привести ее в чувство. Она закричала от боли и схватилась за правый бок.
– Черт! Похоже, это твой аппендикс, нужно везти тебя в больницу!
Я не сомневался. Было быстрее отвезти ее самому, чем вызывать «скорую». Когда я поднял Линди, она снова закричала, и ее стошнило мне на локоть.
– Я боюсь, – выдавила она.
– Не надо, они быстренько тебя заштопают.
– Нет, – прошептала она, – я боюсь их. Людей.
Она снова упала в обморок, пока я нес ее до машины. Меня больше не волновали возможные последствия. Я даже не думал об именах, о легенде или о тюремном сроке, который меня ждет. Я положил Линди на заднее сиденье на левый бок. Ее начала бить сильная дрожь, но, казалось, она по-прежнему оставалась без сознания. На каждом углу я протягивал к ней руку. Я уже доехал до главной дороги, когда она издала тот странный булькающий звук. Все ее тело сжалось, а потом она обмякла. Я остановился на обочине дороги и залез на заднее сиденье. Ее глаза были широко открыты от ужаса, но Линди не двигалась. Я положил руку на ее сердце, но не почувствовал сердцебиения. Я начал трясти Линди и прижимать к себе. Из ее рта вытекла струйка желчи, но я все равно поцеловал Линди.
– Пожалуйста, нет, – зашептал я. – Пожалуйста, пожалуйста, вернись.
Я привез ее домой и вымыл в ванной. Ее кожа пошла пятнами. Я вымыл и причесал ей волосы, не позволяя голове уйти под воду. Когда Линди стала сухой и чистой, я одел ее в любимую одежду: зеленую хлопковую юбку, ботинки на резиновой подошве и мягкий синий свитер. Я аккуратно завернул Линди в коврик из овечьей шерсти из сарая. Прежде чем я смог снова положить ее в машину, мне пришлось обработать тело дезинфектором.
Было примерно два часа ночи, когда я доехал до озера Роторуа и припарковался на пустынной стоянке. Тот осенний вечер был особенно холодным. Я отнес Линди в ту часть парка, которая была ближе всего к тропинке, где я ее встретил: храбрую маленькую девочку, взобравшуюся на дерево. Я развернул ее окоченевшее тело и аккуратно опустил в воду. Наверное, в этом месте было особенно глубоко или просто было темно, но Линди исчезла из виду практически мгновенно.
Глава 49
Питер, 2019
Смерть Линди в 2012 году меня опустошила. Она была человеком, ради которого я жил. Я взял бессрочный отпуск. У меня было много коллег, но они так и не превратились в друзей, а если б и превратились, то разве смог бы я им рассказать, что любовь всей моей жизни, моя единственная любовь, умерла? Я ничего не смог бы объяснить психологу: глубину и продолжительность наших отношений, созависимость. Кто бы смог это понять, даже если б я сказал правду? А правду я сказать не мог.
Я больше не видел причин мыться или менять одежду. Я дважды ходил на озеро с намерением утопиться, но, когда опускался на дно, меня там поджидал Ранджи и выталкивал обратно наверх. «Твое время еще не пришло, e hoa[16]», – говорил он. Или мне казалось, что говорил. Три смерти на моей совести: отец, Ранджи, Линди, kēhua[17], – и все они разыгрывали злые шутки с моим разумом, и во сне, и наяву. Все они умоляли меня спасти их, и я мог бы спасти их всех.
Не торопясь я разобрал сарай. Я вывозил разные предметы мебели и оставлял их на обочинах дорог в удаленных районах по всему Северному острову. Я остался с кучей гипсокартона и гофрированного железа. Я даже не позаботился, чтобы их вывезли. По крайней мере, теперь это не было похоже на ее дом. Однако в самом доме ее дух все еще витал.
Загадка женщины, найденной в озере Роторуа через три недели после смерти, стала громкой историей. СМИ сообщали, что она не утонула, а умерла от аппендицита, что она была полностью одета и находилась в воде меньше месяца. Они очень много обсуждали ее недостающий передний зуб. Полиция утверждала, что это может быть важным идентифицирующим фактором. Репортеры также отмечали, что тело женщины было обнаружено на том же озере, где почти тридцать лет назад пропала девочка.
Нужно было уезжать из Роторуа. Раньше я отклонял предложения о работе из Веллингтона и Окленда, но когда через пять месяцев снова вернулся на работу, предложил свою кандидатуру вновь. Меня больше ничего не связывало с Роторуа. Может быть, именно свежий старт был мне и нужен. Очередное перерождение. Меня назначили главой службы кибербезопасности в национальном банке «Аотеаора» в Веллингтоне в 2013 году. Оплата и условия были превосходные.
Готовясь к отъезду, я уничтожил все, что осталось от сарая, и вычистил химикатами весь дом от пола до потолка. Я не оставил себе практически ничего из отцовских вещей, кроме его подложных документов. Я очень долго жил под фальшивым именем, но какая-то подстраховка была необходима, если придется отвечать на вопросы.
Я пообещал Линди, что никогда не буду читать ее записи. Поэтому порвал их и во время долгих ночных поездок выбрасывал кусочки из окна.
Я продал все в Роторуа и снял квартиру на побережье в Веллингтон-Харбор. Я пытался там обустроиться, но слышал людей в других квартирах: как они разговаривают, смеются, смотрят вместе телевизор. Каждый день я сталкивался с таким количеством людей, что мне становилось плохо. Спустя месяц я съехал и купил маленький домик на Саут-Карори-роуд. Я не виделся ни с кем из соседей. Дорога до работы занимала тридцать минут на машине.
Работа меня занимала. Как и раньше, я держал дистанцию со своими коллегами и отклонял их приглашения на вечеринки и посиделки после работы. Я ни с кем не болтал возле кулера.
Я был отчаянно одинок. Иногда я ходил на интернет-свидания, но так и не создал настоящих отношений. Я все равно спал с некоторыми женщинами, если они этого хотели. Секс был спешный, физически приятный, но эмоционально пустой. Мое стремление к подлинной связи не могло быть удовлетворено незнакомцами.
Практически через год после ее смерти тест ДНК показал стопроцентное родство Линди с ее старшими братьями, Полом и Гэри Уэстонами. Оба ее родителя давно ушли в могилу, так и не узнав, что случилось с их дочерью, а братья остались наедине с мучительным вопросом, где она пропадала двадцать девять лет.
Я думал о своей сестре и матери в Ирландии. Я регулярно их гуглил. Информации оказалось много. Сайты про реальные расследования сравнивали моего отца с лордом Луканом, но отец никого не убивал. Не напрямую. Дениз Нортон умерла в психиатрическом отделении примерно через год после освобождения из дома отца. Мою сестру, Мэри Нортон, удочерили в Англии. Конор Гири пропал без следа. Я везде искал упоминания про сына Конора Гири. Неужели Дениз не сказала им обо мне? Она забыла меня? Она и правда была безумна? Или просто запугана? Как же мне промыли мозги! Мой отец был злом. И я был злом, хотя бы наполовину. Мне пришлось жить с этим. У меня вошло в привычку проверять новости об истории Дениз Нортон как минимум раз в месяц.
В декабре 2017 года в Ирландии разразилась новая сенсация. Мэри Нортон, моя сестра, пыталась самостоятельно кремировать своего приемного отца. Я видел ее фотографию с похорон Томаса Даймонда. Высокая, мощная, в черном пальто и веселенькой красной шапке. Она была похожа на меня – нос, разрез глаз. Томас был психиатром ее матери, и он тайно удочерил мою сестру после смерти Дениз. Я знал, где Мэри теперь: ее новое имя, название деревни.
Во мне зажглась искорка. У меня есть шанс сделать что-то хорошее. Исправить ошибку. Я вспомнил, как вырвал того медвежонка из ее маленьких пальчиков. Я мог вернуть его. Я осторожно запаковал его в обувную коробку и послал вместе с короткой анонимной запиской.
Через шесть месяцев настоящее имя моего отца все чаще начало всплывать в интернете, а потом и на страницах «Нью Зеланд Геральд». Они опубликовали его очень старую фотографию – гладко выбритого и без очков, сделанную еще в Ирландии. И эскиз художника, как он приблизительно мог бы выглядеть около восьмидесяти. Почему они начали искать его сейчас? Как они связали сбежавшего педофила Конора Гири с Новой Зеландией? Кто сказал им, что он жил здесь?