– Я думаю, ей будет лучше без меня. Я плохо лажу с людьми, особенно с незнакомыми.
– Но, может, она захочет познакомиться с тобой, – настаивал Марк.
– Я не буду хорошим отцом, для меня уже слишком поздно. Я даже не помню, кто ее мать.
Его не интересовала дочь. Марк хотел больше ответов, чем я, но я попросила его оставить эту тему.
За следующие несколько недель я успела понять, что Питер столь же асоциален, как и я когда-то. Я очень хорошо понимала его чувства. Он казался совсем одиноким на всем белом свете, но никогда не проявлял никаких признаков злобы или агрессии.
Я попросила его сходить вместе со мной к Тине, но он не захотел. Питер всегда находил оправдания, чтобы скрыться в комнате, когда ко мне приходили гости, и отказывался от приглашений с их стороны. Мы сказали всем, что это кузен Марка, мой двоюродный дядя, и что он приехал из Австралии, и это отчасти было правдой. Мы не хотели упоминать Новую Зеландию, потому что слишком многие друзья знали про странные посылки, которые я оттуда получала. Люди в Каррикшиди не знали разницу между австралийским акцентом и новозеландским. Но всех нам обдурить не удалось. Анджела спросила, что у нас происходит.
– С кем?
– С этим парнем из Австралии. Он твой молодой человек?
– Нет. Ты знаешь, что у меня нет молодых людей. – От такого предположения мне стало не по себе, но я поклялась хранить тайну, что он мой брат.
– Просто непохоже на тебя приглашать незнакомых мужчин в свой дом.
Сью сказала то же самое. И это было действительно странно, хотя мы с Питером друг другу нравились. Он просыпался на рассвете, уходил гулять на несколько часов, а потом всегда возвращался к ужину. Мы строго держались очередности походов в ванную. И мы ни при каких обстоятельствах не входили друг к другу в спальню. Питер принимал душ всего раз в два дня, хотя моя ванная была прекрасна. Он этого не понимал. Он перестал бриться почти сразу после приезда и в целом выглядел довольно неухоженным. Наши беседы иногда казались вымученными. Похоже, ему не нравилось, когда я играю на пианино. Стоило мне начать, и я слышала хлопанье входной двери. Это было грубо. Но это мой дом, и я могла играть на пианино, когда захочу.
Однако мы продолжали разговаривать. Почему наш биологический отец решил оставить подле себя Питера, но бросил меня? Питер описывал любящего, щедрого и великодушного отца, умного и работящего, хотя мы оба знали, что он сделал с нашей матерью и как он манипулировал Питером.
Самым сложным для Питера оказалось уразуметь, что мать ничего не говорила о его существовании. Мы передали ему все пленки и записи, только утаили от него кассету со словами: «Неважно. Я его не хотела». Но он все внимательно прочел и переслушал.
– Она сошла с ума, – заключил он.
– Да, из-за твоего любящего отца. – Марка невероятно раздражало, что Питер защищал Конора Гири.
– А что насчет других «отношений»?
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что вы с ним там жили пять лет. Он мог добраться до других детей? Ты не боялся, что он может похитить еще одну маленькую девочку?
– На самом деле в том, что действительно случилось с моей матерью, я разобрался незадолго до его смерти. Мы поссорились по этому поводу. Но в качестве пациентов отец принимал только взрослых. В Новой Зеландии детская стоматология субсидируется государством, поэтому взрослая гораздо более прибыльна. И даже секретарь, которого отец нанял в офис, был мужчиной, что тогда было довольно необычно. Он никогда не охотился за другими детьми. Я уверен в этом.
– Мне кажется странным, что настолько активный педофил вдруг взял и перестал этим заниматься, особенно когда это сошло ему с рук. Может, он нашел способ от тебя это скрывать?
Питер отвел глаза.
– Слушайте, знаю, вам не нравится, что я его защищаю. Я не думаю, что он когда-либо приставал к другим детям. А еще он был мизогином. Он всегда отзывался о женщинах как о глупых, отвратительных и наглых. Они ему не нравились, это абсолютно точно.
– Знаете, – тихо вставила я, – мне кажется, Конора Гири могла в раннем возрасте травмировать его мать.
– Да? – заинтересовался Питер. – Я спрашивал его про его родителей пару раз. Знаете, мне было интересно узнать про моих бабушку и дедушку. Но он просто зажимался и менял тему.
– А почему ты так думаешь? По поводу матери? – спросил меня Марк.
– Его сестра сказала кое-что.
– Его сестра? – произнес Питер. – Вы хотите сказать, что у меня еще и тетя есть?
– Да, извини, мне нужно было упомянуть о ней раньше. Она умерла несколько месяцев назад. Я виделась с ней только один раз, вместе с тетей Кристин, когда моя история попала в газеты. Она сама со мной связалась. Я не знаю, почему. Она казалась подавленной. Полагаю, ее жизнь Конор Гири тоже разрушил.
– И что она рассказала об их матери?
– Это было сказано вроде как мимоходом, но я много об этом думала. Она сказала, что их отец умер, когда они были маленькими, и их мать ожидала, что Конор займет его место во всех смыслах. Она сказала, это было извращение. Именно так она и выразилась.
– Господи боже мой, – выдохнул Марк.
Питер какое-то время помолчал.
– Она была… нормальная?
– Маргарет? Думаю, да. Но, полагаю, она встретилась со мной из чувства какого-то долга.
– Ты ничего не испытываешь… по поводу ее смерти? Ты никогда не упоминала об этом раньше, – спросил Марк.
– С чего бы? Я видела эту женщину один раз. Она показалась мне милой. Как удивительно, что брат и сестра могут быть такими разными!
Питер взглянул на меня.
– Мы разные.
– Не настолько разные. Два года назад я прикидывалась глухой, чтобы не приходилось разговаривать с людьми.
Он улыбнулся.
– Звучит как отличная идея.
Следующим вечером Питер рассказал нам о двух днях, которые он провел в одной комнате с Дениз. Марк хотел знать все детали, но Питеру, по его подсчетам, тогда было только семь лет. Воспоминания были как в тумане. Питер помнил только, что она была очень страшная и беременная. Марк изо всех сил выжимал из него подробности, но Питеру лишь удалось вспомнить, что у нее, кажется, не было передних зубов и ей было больно. Маленькому Питеру она показалась старой. Когда появился интернет и он начал поиски, его шокировало, что нашей матери тогда было всего девятнадцать лет.
Я связалась с полицией и попросила вернуть мне Тоби, моего медведя. Они согласились, потому что он больше не являлся уликой. Узнав, что это Питер послал его мне, я была рада его вернуть.
Когда миновала середина января, Питер стал тихим и угрюмым. Он почти перестал разговаривать. Когда я допытывалась у него, что происходит, он говорил что-то про тоску по лету в Южном полушарии. Я спросила, нет ли у него желания остаться в Ирландии и найти здесь работу, соответствующую его опыту и квалификации. Он неохотно признался, что не знает, что делать. Я предложила научить его играть на пианино, но тогда он закричал на меня:
– Ты не можешь решить все проблемы, играя на пианино, Мэри!
Я совершенно растерялась. Он ушел, захлопнув за собой дверь, а я осталась стоять и, чуть не плача, кричать ему вслед:
– Меня зовут Салли!
Я не хотела говорить об этом Марку, потому что он, кажется, не до конца доверял Питеру. Когда Питер через какое-то время вернулся, он направился прямо в свою комнату. На следующее утро он пробормотал извинения. Я вспомнила про все механизмы контроля, которым меня обучила Тина. Я спокойно сказала, что требую уважать меня в собственном доме, что у меня тоже есть проблемы с управлением гневом и что, если он не прибегнет к терапии, ему придется уйти.
Когда я успокоилась, то наконец поняла, что делать с деньгами с продажи дома Конора Гири. Это было и наследство Питера, хоть Маргарет и не знала об этом. Ему полагалось пятьдесят процентов. Когда однажды он попросил у меня в долг, я все ему рассказала.
– Ты можешь начать заново, Питер. Здесь, в Ирландии, где ты родился, – сказала я и начала объяснять ему, откуда взялись деньги. – Ты можешь позволить себе комфортабельный дом здесь, в деревне, и останется даже на открытие собственного дела. Ты можешь вообще не работать, если не хочешь.
– Я не понимаю, – ответил он.
– Это твое наследство с продажи дома твоего отца.
– В смысле?
– Маргарет по завещанию оставила дом мне.
– Ты продала дом? – спросил он, повысив голос.
– Да, но я отдам тебе половину выручки с продажи.
– Если б я знал… Я бы его оставил. Это единственное место, где я чувствовал себя дома. Я жил там счастливо со своим отцом, пока не появилась ты. – Тина сказала бы, что его злость иррациональна. Я не знала о его существовании, когда продавала дом.
– Но твоя мать была прикована к стене, ты никогда ее не видел. Ты никогда не видел меня.
Питер ничего не ответил.
После этого он стал еще менее разговорчивым, но очень по-деловому отнесся к вопросу денег, тем более Питер все-таки работал в банковской сфере и знал, что делать. Он предложил перевести деньги в криптовалюте, потому что никаким образом не мог быстро открыть банковский счет в Ирландии. Я заверила его, что предоставлю любую необходимую сумму наличными, пока он не утрясет дела с гражданством и документами, но Питер боялся огласки, которая неизбежно последует, если пресса вынюхает про живого сына знаменитого Конора Гири, процветающего и здравствующего в Ирландии. В этом был смысл. Невозможно держать такую громкую историю в секрете.
Я ничего раньше не знала о биткоине, но у Питера уже имелся счет. От меня требовалось только прийти в банк и попросить их сделать перевод. В банке поднялась суматоха, ко мне вызвали управляющую банком, и она попыталась убедить меня, что процедура слишком нестандартная. Я напомнила ей, что это вполне законно и что деньги мои.
На следующий день после получения всей суммы Питер сказал, что хотел бы немного попутешествовать по Ирландии. Я подумала, это хорошая идея. Он провел здесь уже в общей сложности шесть недель, и, как бы ни нравилось мне все ближе узнавать своего брата, его нежелание что-то менять и двигаться дальше беспокоило. Я уверена, со мной все было так же плохо до терапии, но я предпринимала хоть какие-то попытки общения с людьми, когда Анджела просила. Питер не сделал ни одной.