Первые дебаты по поводу головных платков во Франции возникли в 1989 году, когда школьницы из городка Креил, расположенного к северу от Парижа, начали носить платок в школу, а школа запретила им это делать. В ходе последовавших дебатов тогдашнее правительство рекомендовало отдельным школам самим определять политику в отношении головных платков. К этому вопросу вернулись в 2000-х годах, когда растущая популярность головного платка во французском обществе и необходимость правительства видеть, что оно что-то делает, заставили президента Ширака (в 2004 году) принять закон, запрещающий ношение заметных религиозных символов в общественных зданиях. Французское государство приняло решение о запрете ношения таких символов в государственных школах или судах не потому, что среди французских евреев стало больше людей, носящих киппу, а среди христиан — маленькие крестики на ожерелье. Скорее, это решение было принято в связи с увеличением числа женщин в хиджабах, появляющихся на публике. Понимая, что рост числа носящих головной платок символизирует всплеск консервативных мусульманских настроений, где бы он ни происходил, французское правительство решительно провело черту, пытаясь остановить тенденцию, и решило, что связывать с ней все остальные религии — это достойная жертва.
Несколько лет спустя, в 2009 году, жители Швейцарии поставили, по их мнению, достойный знак в этом вопросе. Поправка к конституции, запрещающая строительство минаретов в стране, была вынесена правительством Швейцарии на плебисцит и одобрена 57,5 % против 42,5 %. В следующем году у преемника Ширака, Николя Саркози, появилась возможность сделать проблему покрытий для полных лиц актуальной. В 2010 году был принят законопроект, который сделал незаконным ношение покрытий на все лицо в общественных местах, таких как улицы и торговые центры. Наконец, летом 2016 года ряд французских городов запретил ношение так называемых «буркини» на своих пляжах. Хотя высший административный суд страны приостановил действие запрета, тема буркини доминировала в новостях августа 2016 года. Одним из городов, запретивших эту одежду (которая обнажает лицо, но не тело), стала Ницца. В своем роде это было дистилляцией французского решения вопросов, возникающих в связи с массовой иммиграцией.
За месяц до запрета буркини в Ницце тунисец Мохамед Лахуайедж-Бухлель въехал на грузовике в толпу людей на набережной, праздновавших День взятия Бастилии. В тот вечер на Английской набережной погибли 86 человек, еще столько же получили ранения. Впоследствии группировка Изис заявила, что террорист совершил нападение в ответ на свой призыв совершать подобные атаки в любой точке Европы. Французское правительство в очередной раз продлило чрезвычайное положение, действовавшее в стране с ноября прошлого года, но характерно, что в течение нескольких недель после такого злодеяния самые громкие общественные дебаты велись вокруг исламского купальника, который был изобретен всего десять лет назад. Заманчиво было зацепиться за такие сравнительные мелочи, потому что все более важные вопросы остались без ответа. Вы можете остановить людей от приобретения автоматов Калашникова, но как остановить их от приобретения грузовиков? Вы можете остановить приток экстремистов в вашу страну, но что делать с экстремистами, которые уже стали ее гражданами?
Научиться жить с этим
Бойня в Ницце стала лишь первой из целого ряда нападений, которые происходили практически ежедневно летом 2016 года. В понедельник после нападения в Ницце 17-летний проситель убежища по имени Мохаммед Рияд достал топор и нож в поезде в Баварии (Германия), выкрикнул «Аллаху Акбар» и начал наносить удары по своим пассажирам. Он тяжело ранил пять человек, после чего был застрелен полицией. Выяснилось, что нападавший присягнул на верность Исиде. Также выяснилось, что, хотя он утверждал, что является выходцем из Афганистана, когда просил убежища в Германии, записи его разговоров говорят о том, что на самом деле он был выходцем из Пакистана. Если Франция не умела обсуждать такие вопросы, то Германия оказалась хуже некуда. В ходе публичной дискуссии, последовавшей за нападением на поезд, депутат от партии зеленых Ренате Кюнаст задалась вопросом, почему полицейские в поезде убили нападавшего, а не выстрелили в него, чтобы ранить.
На следующий день некий Мохамед Буфаркуш с криком «Аллаху Акбар» («Аллах — величайший») зарезал француженку и трех ее дочерей (8, 12 и 14 лет) недалеко от Монпелье во Франции, очевидно, за то, что они «нескромно» оделись. Преступник родился в Марокко. Через несколько дней после этого ребенок иранских иммигрантов в Мюнхене Али Дэвид Сонболи убил девять человек в результате стрельбы, начавшейся с семи подростков в ресторане McDonald's. Его мотивы остаются неясными. Через несколько дней сирийский проситель убежища использовал мачете, чтобы зарубить беременную женщину до смерти в Штутгарте, что, как сообщалось, было преступлением на почве страсти. На следующий день другого сирийского просителя убежища, Мохаммада Далила, не пустили на музыкальный фестиваль в Ансбахе (Бавария), потому что у него не было билета. Оказалось, что у него при себе была бомба, начиненная гвоздями и шурупами, которую он взорвал возле винного бара. Чуть более 24 часов спустя двое мужчин, выкрикивавших имя Изиды, вошли в церковь в Руане во время мессы, взяли в заложники монахинь и прихожан и зарезали священника, отца Жака Хамеля. Одна из присутствовавших при этом монахинь рассказала, что двое 19-летних убийц — Адель Кермиш и Абдель Малик Петижан — улыбались, перерезая ножом горло священника, давая ему истечь кровью и записывая, как они скандируют арабские лозунги над его умирающим телом. Последними словами умирающего священника были «Уходи, сатана».
Некоторые из этих нападений были совершены людьми, прибывшими в Европу во время волны мигрантов последних лет. Другие нападения были совершены людьми, родившимися в Европе. Поиск простых ответов был как всегда неуловим. Те, кто хотел свалить вину за терроризм на отсутствие интеграционных стратегий в Европе, не могли объяснить, какой смысл ввозить такое количество новых людей на континент, который так плохо интегрирует своих прежних соотечественников. Те, кто хотел говорить только о недавней волне мигрантов, не могли объяснить, почему даже люди, родившиеся и выросшие в Европе, могут совершать такие теракты. Те, кто пытался объяснить мотивы, были поражены широтой охвата целей. Те, кто считал, что сотрудники бурно секуляристского и антитеистического журнала Charlie Hebdo в каком-то смысле «получили по заслугам» в январе 2015 года, не могли объяснить, чем священник, читающий мессу, заслужил быть убитым у своего алтаря восемнадцать месяцев спустя. 46-летняя парижанка, опрошенная после парижских терактов в ноябре 2015 года, нечаянно подвела итог той кривой обучения, на которой находилось ее общество. Неудачно употребив слово «только», она сказала: «Эти нападения затронули каждого парижанина. Раньше это касалось только евреев, писателей или карикатуристов».[180]
Если все это и было ужасно для представлений Европы о себе и своем будущем, то ей еще предстояло обнаружить и худшее. Террористические атаки, возможно, дали обществу самый явный повод для растущего беспокойства. Но не менее, а в чем-то даже более серьезные опасения возникли из-за чего-то, что, возможно, было еще более неприметным. Почти все могли распознать террористический акт, когда он произошел, даже если они могли спорить о его причинах. Но наряду с растущими опасениями по поводу безопасности, которые, как все согласились, требовали решения, возникла другая тема, которую никто не хотел обсуждать и все боялись затрагивать.
На протяжении 2000-х годов вопрос о сексуальных нападениях на местных женщин со стороны банд иммигрантов был открытым секретом. Об этом никто не хотел говорить и слышать. Даже упоминать об этом было как-то низко и неприлично. Даже намек на то, что темнокожие мужчины склонны к насилию над белыми женщинами, казалось, настолько явно исходил из какого-то одиозного расистского текста, что, во-первых, невозможно было даже представить, что это может происходить, а во-вторых, что это следует обсуждать. Британские чиновники были настолько напуганы даже упоминанием о подобных преступлениях, что в течение многих лет все ветви власти не реагировали на них. Когда те же явления происходили на континенте, возникали точно такие же опасения и проблемы.
Даже упоминание того факта, что в 2015 году большинство прибывших в Европу в последнее время были молодыми мужчинами, вызывало осуждение. Вопрос о том, могли ли все эти люди привезти с собой современные взгляды на женщин, был неуместен (точно так же, как и в Британии), потому что, казалось, это говорило о каком-то низком, расистском обвинении. Страх впасть в расовые клише или пострадать от обвинений в расизме не позволял властям и европейской общественности признать наличие проблемы, которая распространилась по всему континенту. И чем больше беженцев принимала страна, тем острее становилась эта проблема.
Даже в 2014 году в Германии росло число сексуальных нападений на женщин и мальчиков. Среди них изнасилование 20-летней немки в Мюнхене 30-летним сомалийским просителем убежища, изнасилование 55-летней женщины в Дрездене 30-летним марокканцем, попытка изнасилования 21-летней немки в Мюнхене 25-летним сенегальским просителем убежища, изнасилование 17-летней девушки в Штраубинге 21-летним просителем убежища из Ирака, изнасилование 21-летней немки под Штутгартом двумя просителями убежища из Афганистана и изнасилование 25-летней немки в Штральзунде 28-летним просителем убежища из Эритреи. Хотя эти и многие другие дела дошли до суда, многие другие, разумеется, не были рассмотрены.
Одновременно с ростом числа случаев изнасилования немцев увеличилось количество изнасилований и сексуальных нападений в приютах для беженцев. В 2015 году немецкое правительство испытывало такую нехватку жилья для размещения мигрантов, что поначалу не смогло обеспечить изолированные приюты для женщин. Несколько женских правозащитных групп обратились в региональный парламент Гессена с письмом, в котором сообщили, что последствиями такой организации приютов стали «многочисленные изнасилования и сексуальные нападения». «Мы также получаем все больше сообщений о принуждении к проституции. Следует подчеркнуть, что это не единичные случаи». В последующие недели изнасилования были зафиксированы в приютах для беженцев по всей Баварии. И, как и в Британии за десять лет до этого, власти были настолько обеспокое