рмании Томас де Мезьер похвастался в парламенте: «Это гораздо больше, чем в прошлые годы», он лишь показал, насколько мизерными были усилия предыдущих лет.
Ведь если цифра Тиммерманса/Фронтекса верна, а оценки немецкого правительства о количестве прибывших в 2015 году верны, то это означает, что Германия должна готовиться к депортации около 750 000 человек, прибывших только в 2015 году. Никто в бюрократическом аппарате немецкого правительства не был и никогда не будет готов к подобным действиям. Точно так же, как шведское правительство действительно собиралось депортировать 80 000 фальшивых просителей убежища из своей страны только в 2015 году. Все в Швеции и Европе знали, что они даже не попытаются сделать это. Массовые депортации из Европы не стояли на повестке дня ни в 2015, ни в 2016 году, как не стояли они и в любое другое время в послевоенный период. Европейские политики не могли признать того, что знает каждый мигрант, пересекающий Средиземное море, и что осознало большинство европейских граждан, а именно: как только вы попали в Европу, вы там останетесь.
Более того, Европа остается мировым лидером в том, что не только позволяет людям оставаться, но и помогает им бороться с государством, даже если они находятся там нелегально. К 2016 году Британии так и не удалось депортировать человека, разыскиваемого в Индии за два взрыва в 1993 году. Болтонский зеленщик Тайгер Ханиф прибыл в Британию нелегально в 1996 году и сумел получить от британских налогоплательщиков более 200 000 фунтов стерлингов в виде юридической помощи, чтобы избежать репатриации.[189] И на этом безумие континента не заканчивается. Когда бельгийские следователи изучили исполнителей многочисленных террористических заговоров, осуществленных бельгийскими гражданами, они обнаружили, что многие из них замышляли свои нападения, находясь при поддержке государства. Так, Салах Абдеслам, главный оставшийся в живых подозреваемый в совершении парижских терактов в ноябре 2015 года, в период, предшествовавший терактам, получил пособие по безработице на сумму 19 000 евро. Последнее пособие он получил всего за несколько недель до нападения. Таким образом, европейские общества стали одними из первых в истории, кто платит людям за нападения.
Разумеется, речь идет лишь о самых громких случаях — о людях, о которых становится известно, потому что они занимались террором. Из сотен тысяч людей, прибывших в Италию в 2015 году, около половины попросили убежища в стране. Было издано около 30 000 распоряжений о высылке, но даже половина из них не была приведена в исполнение. Это те, о ком знает Италия. Никто в Европе не имеет ни малейшего представления о том, где сегодня находятся 50 процентов людей, которые не просили убежища в Италии в 2015 году. Как только границы начали закрываться, давление стало нарастать на всех них. На итальянско-австрийской границе людей, которые явно не были итальянцами, не пускали в Австрию — вопреки протоколам, но как стандарт новой Европы. Другие продолжали пытаться ускользнуть от французских войск и попасть во Францию. Когда эти два маршрута были заблокированы, появилась возможность перебраться через горы в Швейцарию. Но в остальном эти узкие места продолжали оставаться проблемой Италии. Греция тоже оказалась запружена прибывающими иммигрантами. Там, где раньше поток высаживался и беспрепятственно двигался дальше, теперь от Болгарии до всех северных районов правительства пытались изменить свою политику. Но именно Греция и другие принимающие страны больше всего пострадали от последствий этих реверсов. Именно Греция не могла перевезти мигрантов на север и не могла отправить их обратно домой.
А что сказала по этому поводу женщина, которая больше всех виновата в этой неразберихе? В сентябре 2015 года канцлер Германии получала почетную докторскую степень в Бернском университете в Швейцарии. После короткой речи присутствующим было предложено задать вопросы. Женщина, примерно ровесница канцлера, вежливо спросила о том, что сказала Ангела Меркель. Минуту назад канцлер говорила об ответственности, которую несут европейцы перед беженцами. Но как насчет ответственности европейцев за благополучие других европейцев? Увеличение числа выходцев из исламских стран, прибывающих в Европу, явно беспокоит многих европейцев, сказала женщина. Как канцлер защитит европейцев и европейскую культуру от этого наплыва?
Меркель прочистила горло и сказала, что из-за большого количества боевиков из Европы, которые уехали в такие группировки, как Изида, европейцы не могут сказать, что все это не имеет к ним никакого отношения. Это было не то, о чем спрашивал ее собеседник. Но канцлер продолжила: «Страх — плохой советчик, как в личной, так и в общественной жизни». Затем, ссылаясь на свои собственные высказывания о том, что ислам является частью Германии, она сказала: «Мы обсуждаем, является ли ислам частью Германии. Когда у вас в стране четыре миллиона мусульман, я считаю, что не нужно спорить о том, являются ли мусульмане частью Германии, а ислам — нет, или же ислам также является частью Германии». То, что последовало за этим, было самым необычным.
Конечно, у всех нас есть возможность и свобода поклоняться своим религиям, — сказал канцлер:
И если я что-то упускаю, то это не значит, что я осуждаю кого-то за то, что он верен своей мусульманской вере, а скорее то, что тогда мы должны быть достаточно смелыми, чтобы сказать, что мы христиане, быть достаточно смелыми, чтобы сказать, что мы вступаем в диалог. Но при этом, пожалуйста, не забывайте о традициях — время от времени ходите на молебен, немного разбирайтесь в Библии и, возможно, умейте объяснить ту или иную картину в церкви. А если бы вы попросили написать в Германии эссе о том, что такое Пятидесятница, я бы сказал, что знания о христианском Западе не так велики. И впоследствии жаловаться на то, что мусульмане лучше знают Коран, мне кажется несколько странным. И, возможно, эти дебаты иногда приводят к тому, что мы задумываемся о своих собственных корнях и получаем немного больше знаний об этом.
Европейская история настолько богата драматическими и ужасными конфликтами, что мы должны быть очень осторожны, чтобы сразу же не начать жаловаться, если что-то плохое происходит где-то еще. Мы должны идти против этого, пытаться бороться с этим, но у нас нет абсолютно никаких оснований для высокомерия, я должен сказать. Я говорю это сейчас как канцлер Германии.[190]
В немецких СМИ Меркель высоко оценили смелость и мудрость этого ответа.
Усталость
Как это часто бывает, у немцев есть для этого слово: Geschichtsmüde, что означает «усталость от истории». Это то, что современный европеец может почувствовать практически в любой момент. Кто-то чувствует ее постоянно, а кто-то — волнами, часто в неожиданные моменты. Во время недавнего полета в Будапешт меня накрыла внезапная волна этого чувства после того, как я включил карту бортовой навигации на экране перед собой. Мы пролетали над Германией, и на движущейся карте мы оказались в центре треугольника городов: Нюрнберг, Регенсбург, Байройт.
В тот раз было легко определить слои: Нюрнберг, очевидно, из-за послевоенных процессов, а также «Мейстерзингеров»; Регенсбург — из-за недавнего внимательного и судьбоносного обращения Папы Бенедикта; Байройт — из-за высот и глубин культуры. Но больше всего наплыв многослойных мыслей вызвали две вещи: напоминание о том, как стар наш континент и как много на нем слоев истории. А следом за этим — то, что вызывает усталость: страх, что от всего этого никогда не удастся убежать и что эти истории всегда рядом, способные не только вырваться наружу, но и утянуть нас за собой. Не обязательно быть немцем, чтобы почувствовать это, хотя это и помогает.
Это не совсем новое явление. На протяжении столетий в Европе существовали термины, в том числе псевдомедицинские, для описания личной вялости и усталости, включая разновидности нервного истощения. В XIX веке возникла мода на диагноз «неврастения». Но даже в девятнадцатом веке истощение было связано не только с расшатанными нервами, но и с экзистенциальной усталостью. Она стала предметом обсуждения в немецкой мысли и литературе задолго до катастроф двадцатого века. В конце XIX — начале XX века об этом писали Фридрих Ницше, Зигмунд Фрейд, Томас Манн и Райнер Мария Рильке. В то время сложилось единое мнение, что скорость и разнообразие нагрузок означают, помимо прочего, истощение духа, характерное для современной жизни. Те, кто обращался к этой проблеме или страдал от нее, искали не только диагноз, но и лечение, и находили его в целом ряде изменений физического образа жизни — от физических упражнений до повышения культуры санатория, изменения диеты и евангелизации употребления мюсли. Другие искали решение проблемы за границей, определяя, что их вялость проистекает из особой «европейской усталости». Некоторые из этих людей искали ответы на свои проблемы на Востоке. Там уставшие европейцы могли искупать свои нервные души вдали от давящего груза собственного прошлого и настоящего.
В последующие десятилетия внимание к этой проблеме часто переосмысливалось, но никогда не исчезало. Сегодня в современном технологическом, глобальном рабочем пространстве одно из современных представлений экзистенциальной усталости было перефразировано в Германии в «выгорание». Возможно, этот термин прижился потому, что он более лестен, чем «усталость», освобождая страдальца от последствий снисходительности, которая сопровождает тех, кто говорит, что страдает от «усталости» или «эннуи». В конце концов, помимо всего прочего, «выгорание» предполагает, что страдалец, возможно, бескорыстно отдал слишком много себя, подразумевая, что он сделал это ради общего блага. Однако, несмотря на то, что термин изменился, симптомы и причины старой усталости и нового выгорания остались прежними. Они включают в себя усталость, вызванную особой скоростью и сложностью изменений в современном мире и привычками работы, которые являются результатом современного капитализма и информационных технологий. Но выгорание также связывают с неурядицами, вызванными современным секуляризмом. В последние годы в немецкой прессе появилось так много книг и статей о «выгорании», что некоторые люди даже жалуются на «выгорание».