Но более глубокий духовный момент в романе кроется именно в размышлениях Франсуа о своем научном интересе. Уэльбек (как и многие его литературные критики) предполагает, что его читатели будут незнакомы с творчеством Гюисманса, но значительная часть из них читала или хотя бы слышала о романе «Против природы» (A Rebours), одном из центральных текстов французского декаданса конца XIX века. К моменту начала действия романа Франсуа устает от своего увлечения Гюисмансом, как многие ученые устают после того, как их первая любовь перекрывается годами одинаковых лекций и вопросов. Но выбор Гюисманса в качестве постоянного присутствия в романе очень важен, потому что по мере его развития Франсуа не только заново открывает для себя часть своей страсти к Гюисмансу, но и сталкивается с одной из центральных проблем жизни Гюисманса. Как и многие его современники-декаденты по всей Европе, Гюисманс в конце концов был принят в Римско-католическую церковь. Этому пути Франсуа пытается подражать, в то время как вокруг него все рушится, а намеки, а затем спорадические и шокирующие вспышки насилия становятся обычным делом во всей Франции.
Франсуа даже возвращается в монастырь, в котором Гюисманс обрел свою веру и в котором молодой Франсуа провел некоторое время в поисках своего литературного кумира в юности. Он сидит перед той же Мадонной, и его размышления устремлены к той же цели. Но ему это не удается: он может вернуться к истокам, может даже открыться моменту, но не может совершить необходимый прыжок веры. И тогда он возвращается в Париж, где университетские власти — теперь уже исламские — объясняют Франсуа (которого они щедро одарили пенсией) логику ислама. И не только логику того, что он вернет себе карьеру в Сорбонне, если обратится в ислам, но и логику того, как это отразится на других сферах его жизни. У него будут жены (до четырех, и моложе — если он захочет — даже чем его обычные вкусы). И, конечно, он впервые станет частью сообщества, имеющего смысл. Он сможет продолжать наслаждаться большинством из тех немногих удовольствий, которые у него были, и получит гораздо больше, чем считал возможным, в плане комфорта. В отличие от прыжка, необходимого для того, чтобы стать католиком, логика ислама практична и в обществе, созревшем для подчинения, становится неопровержимой.
Еще до выхода романа в свет вокруг «Представления» стоял вопрос о том, насколько правдоподобно видение романа. С момента публикации на этот вопрос, кажется, был дан ответ. Бесконечные мелкие детали рифмуются. Например, в преддверии решающих выборов французские СМИ и ведущие политики намеренно замалчивают истории, представляющие реальный интерес. Французские читатели вспомнят события декабря 2014 года во Франции, когда мусульманские экстремисты с криками «Аллаху Акбар» въезжали в толпы людей, а политики и СМИ отмахнулись от этих событий как от бессмысленных дорожных инцидентов. Есть и портрет лидеров еврейской общины, которые остаются рядом, чтобы льстить своим врагам и вести переговоры в свою пользу, несмотря на то что все предвещает уничтожение их общины. И, конечно, самый правдивый замысел романа — это изображение класса политиков, которые так хотят казаться прежде всего «антирасистами», что в итоге льстят и отдают свою страну в руки самого страшного и быстрорастущего расистского движения своего времени.
Но важнее политического анализа — диагноз общества. Если Уэльбек и возвышается над большинством современных романистов, то только потому, что он осознает глубину и масштабность вопросов, стоящих сейчас перед Западной Европой. Самое удачное стечение обстоятельств в его карьере — то, что его творчество достигло художественной зрелости вовремя, чтобы запечатлеть общество, переходящее от перезрелости к чему-то другому. Но во что именно? К декадансу и варварству или к спасению? И если спасение, то какое и чье?
Конец
Спустя год после важного решения канцлера Меркель политики, звезды СМИ, знаменитости и другие люди продолжали настаивать на том, что Европа должна продолжать принимать мигрантов по всему миру. Те люди, в том числе широкая общественность, которые продолжали сомневаться в этой политике, неоднократно назывались холодносердечными и, возможно, расистами. И вот даже через год после того, как ситуация в Европе была признана катастрофой, военно-морские патрули в южном Средиземноморье продолжали забирать людей тысячами. Действительно, по данным собственных агентств ЕС, число мигрантов, прибывших в Италию в июле 2016 года, на 12 процентов превысило показатели июля 2015 года. Спустя год после того, что должно было стать пиком, более десяти тысяч человек были подобраны у побережья Северной Африки всего за 48 часов. Всякий раз, когда СМИ сообщали об этих событиях, они описывали мигрантов как «спасенных» или «спасшихся» из Средиземного моря. В большинстве случаев европейские суда просто подплывали все ближе к североафриканскому берегу и забирали людей из лодок, на которых они были высажены несколькими минутами ранее. Но на самом деле подразумевалось, что их «спасают» и «вызволяют» из ужасных ситуаций, из-за которых они изначально отправились на лодках. И, как и прежде, все детали не имели значения.
Среди отсутствующих деталей был тот факт, что в потоке мигрантов в Италию почти не было сирийцев, участвовавших в гражданской войне. Вместо этого они почти все были молодыми африканцами из стран южнее Сахары. Еще один момент, который мог бы заинтересовать, заключается в том, что то, от чего они бежали, вполне возможно, было не хуже того, от чего сотни миллионов других людей захотят бежать в ближайшие месяцы и годы. Как только мигранты были «спасены», доброжелательные европейцы, призывавшие продолжать эту политику, потеряли интерес к своим новым прибытиям. Когда кризис 2015 года был в самом разгаре, многие люди в Великобритании, от лидера Шотландской националистической партии до теневого министра внутренних дел Лейбористской партии, а также многочисленные актеры и рок-звезды, заявили, что приняли бы у себя семью беженцев. Более года спустя ни один из этих людей так и не сделал этого. Как и в случае с щедростью и благожелательностью во время кризиса, легко было ожидать, что другие проявят благожелательность от вашего имени, как только вы дали понять, что вы на стороне бедных и угнетенных людей Земли. Последствия вашей благожелательности можно было оставить на усмотрение других.
Фактические детали оставались такими же тревожными и плохо организованными, как и прежде. В сентябре 2016 года, через месяц после моего последнего пребывания на Лесбосе, мигранты, находившиеся в Мории, сожгли лагерь. Искрой могло послужить практически все, что угодно. Люди оставались там почти полгода, пока другие европейские страны, которые все еще настаивали на важности спасательных миссий, закрывали свои границы и оставляли Грецию разбираться с последствиями спасения. Среди обитателей лагеря ходили слухи о скорой репатриации в Турцию. Другие говорили, что беспорядки, приведшие к поджогу лагеря, были вызваны ссорами из-за очередей за едой. Причиной могло стать как это, так и разгоревшееся межэтническое насилие. На видео, снятом в момент поджога лагеря, слышны крики «Аллаху Акбар».
Через неделю после сожжения Мории я снова был в Германии. Повсюду были видны последствия прошлогоднего решения канцлера. По телевидению показывали комедийные шоу с участием мигрантов, которые развлекали небольшую аудиторию немцев перед камерами. Мигранты придавали потоку человеческое лицо, а их зрители отчаянно приобщались к этому зрелищу. Но телезвезда не была реальностью для подавляющего числа новоприбывших. В подвале одной евангелическо-лютеранской церкви в пригороде Берлина я обнаружил 14 беженцев, живущих на двухъярусных кроватях. Все мужчины в возрасте около двадцати лет, в основном из Ирана, приехали в 2015 году. Один из них признался, что заплатил 1200 долларов за переправу через море в Грецию и сначала добрался до Норвегии, но там ему не понравилось. Эти люди заявили, что приняли христианство, поэтому церковь предоставила им кров. Хотя их утверждения могли быть искренними, бизнес по обращению в христианство к этому времени превратился в хорошо известную шумиху. Заявление об обращении в христианство практически гарантировало, что прошение о предоставлении убежища будет удовлетворено.
В Бундестаге у меня была возможность поговорить с членом парламента, который был главным сторонником канцлера Меркель и ее позиции во время кризиса. Он представил проблему как исключительно бюрократическую. Например, нехватка жилья — это «не катастрофа, а задача». Как страна может обеспечить лучшую интеграцию? В настоящее время мигранты получают 60 часов курсов по изучению немецких ценностей. Депутат считает, что это количество следует увеличить до 100 часов. Самым поразительным, как я уже много лет слышу в Германии, было его убеждение, что проблемы возникают именно у немецких граждан. По его словам, те, кто обеспокоен переменами в своем регионе, «проводят слишком много времени в блогах и недостаточно времени в реальности». А когда его спросили о преступной деятельности мигрантов, он разгрузил свое мнение о том, что «беженцы менее преступны, чем средний житель Германии».
Что касается приема одного миллиона человек за год, то, по словам члена парламента, это «не такая уж большая проблема». Представьте себе, — сказал он в какой-то момент, — что в этой комнате сидит 81 человек, и тут раздается стук в дверь. Оказалось, что кто-то говорит нам, что если он останется в коридоре, то его убьют. Что мы делаем? Конечно, мы впустили его. А что делать, задался я вопросом, если после того, как в комнату впустили 82-го человека, в дверь снова постучали. Нужно ли впустить и 83-го человека? Конечно, говорит депутат. Кажется, нет такого момента, когда дверь нельзя продолжать открывать. Поэтому мы меняем направление. В 2015 году Германия отдала приоритет прошениям сирийцев о предоставлении убежища. Почему, — спросил я, повторяя слова афганцев на Лесбосе, — приоритет должен быть отдан сирийцам? Почему бы Германии также не сделать приоритетным въезд афганцев в Германию. А как насчет других? Несомненно, ситуация в Эритрее и многих других странах Африки была плохой. А как насчет людей с Дальнего Востока, из Бирмы, Бангладеш и других стран? Почему бы Германии не сделать приоритетным привлечение и этих людей?