BLM в Америке, в Британии почти нет условий для возникновения такого движения. В 2016 году я наблюдал за протестом BLM, когда несколько тысяч человек маршировали по центру Лондона, отдавая салюты черной власти и скандируя, среди прочих тем BLM, «Руки вверх, не стреляйте». Все это время их сопровождали по маршруту шествия британские полицейские, которые, разумеется, не носят оружия. Все, что было в этом комичного, исчезло несколько недель спустя, когда в одну из самых жарких ночей года большая толпа, скандирующая лозунги BLM, собралась в Гайд-парке. К концу вечера один полицейский был зарезан, а четверо других получили ранения. В других местах протест перекинулся на одну из самых оживленных улиц Лондона, где на мужчину напали трое вооруженных мачете людей. Это было самое серьезное насилие в столице за последние годы.
Никто не может предположить, откуда возьмутся подобные движения в будущем. Но если в непосредственной близости от вас живет множество людей из разных уголков мира, которые испытывают разную степень недовольства, то вполне вероятно, что в какой-то момент различные мировые проблемы обрушатся на эти сообщества. А проблемы у мира будут всегда. Между тем нет уверенности, что европейские общества навсегда перестанут сопротивляться расовому вопросу. Если все остальные группы и движения в обществе способны идентифицировать расу и открыто говорить о ней, то почему бы европейцам этого не делать? Точно так же, как не неизбежно, что европейцев будут вечно убеждать в нашей исторической и наследственной неправоте, так же возможно, что мы в конце концов скажем, что расовая политика не может быть для всех остальных, но не для нас.
Похоже, что пока все будет продолжаться в том же духе. Даже сейчас на европейцев по-прежнему возлагается обязанность решать мировые проблемы, привлекая людей из разных уголков мира. Только мы, когда говорим «хватит», подвергаемся порицанию, а затем испытываем беспокойство от такого порицания: реакция, которую многие другие страны и деспотии с удовольствием поощряют. Ни одна из стран Западной Европы не сыграла значительной роли в дестабилизации режима в Сирии и затягивании последующей гражданской войны. Но те страны, которые это сделали — например, Катар и Объединенные Арабские Эмираты, — не платят за это никакой гуманитарной цены. Иран, чья «Хезболла» и другие военизированные формирования сражаются за иранские интересы в Сирии с 2011 года, даже попрекает Европу за то, что она не делает больше для помощи беженцам. В сентябре 2015 года президент Ирана Рухани имел наглость прочитать нотацию венгерскому послу в Иране по поводу якобы «недостатков» Венгрии в кризисе с беженцами. То же самое можно сказать и о Саудовской Аравии, которая с самого начала гражданской войны в Сирии поддерживала наиболее предпочтительные для себя стороны внутри страны. Саудовская Аравия не только не сделала ни одного сирийца гражданином Саудовской Аравии, но и отказалась разрешить использовать 100 000 палаток с кондиционерами, которые устанавливаются только на пять дней в году для паломников, совершающих хадж. В разгар кризиса 2015 года единственным предложением саудовцев было строительство 200 новых мечетей в Германии для вновь прибывших в страну.
Кроме того, что европейской доброй волей продолжат пользоваться, можно с определенной долей уверенности предсказать еще одну вещь: общественные настроения среди европейцев будут продолжать ухудшаться. Хотя новейшая история показывает, что политики, конечно, могут десятилетиями игнорировать мнение большинства населения, нельзя сказать, что такая ситуация будет продолжаться бесконечно. Типичный опрос, проведенный в 2014 году, показал, что всего 11 процентов британцев хотели бы, чтобы население их страны увеличилось.[252] Тем не менее за два последующих года население выросло в огромной степени. С 2010 года число жителей Соединенного Королевства, родившихся за его пределами, выросло на 1,4 миллиона человек. За тот же период в Великобритании родилось 940 000 детей от матерей иностранного происхождения. И это в стране, которая избежала худших последствий кризиса 2015 года.
Могут ли правительства и дальше уклоняться от последствий своих действий и бездействия? Возможно, в некоторых странах так и будет. Другие могут цинично сменить курс в одну секунду. Во время этого кризиса я разговаривал с одним французским политиком из правого центра, который с трудом находил какие-либо остаточные различия между иммиграционной политикой своей партии и политикой Национального фронта. На вопрос о том, как он будет решать конкретные проблемы, связанные с людьми, которые уже являются гражданами страны, он с удивительной невозмутимостью ответил, что «вероятно, придется изменить некоторые пункты конституции». Возможно, циничные захваты земли в борьбе за политические позиции станут обычным делом. Вместо какой-либо более значимой политики немецкие политики уже предложили, чтобы граждане с двойным гражданством, воюющие с иностранными террористическими группировками, лишались немецкого гражданства. Дания ввела закон, позволяющий властям изымать у мигрантов ценные вещи, чтобы покрыть расходы на их пребывание в стране. И везде вопрос о том, что делать с людьми, которые подрывают государство, проходит через различные итерации дебатов. В настоящее время все страны отказываются нарушать международное право, делая людей апатридами, но преобладает ощущение, что до полного изменения правил игры в Европе осталось не более одного теракта. В этот момент европейцы могут выбрать в качестве судьи практически кого угодно.
Возможно, в одной из европейских стран в ближайшем будущем к власти придет партия, которую раньше называли «крайне правой». Возможно, впоследствии к власти придет еще более правая партия. Одно можно сказать наверняка: если политика станет плохой, то это произойдет потому, что идеи становятся все более плохими. А если идеи станут плохими, то это произойдет потому, что риторика станет еще более плохой. После нападения в Кельне и других подобных терактов можно было услышать, как ухудшилась риторика на периферии. Уличные движения стали говорить о всех прибывающих в Европу как о «насильниках». В Париже я встретил выборного чиновника, который назвал всех мигрантов «рефу-джихадистами». Это были не только забавные, но и оскорбительные термины для тех, кто не понаслышке знал, что некоторые из прибывших спасались от изнасилования или джихада. Но такое ухудшение языка кажется неизбежным после периода нечестности с другой стороны. Если долго притворяться перед лицом очевидных доказательств, что все прибывающие на континент — это просители убежища, то в конце концов возникнет движение, которое будет считать, что никто из них таковым не является.
В некотором смысле удивительно, что такое движение еще не началось всерьез. При этом общественное мнение продолжает неумолимо двигаться в одном направлении. В 2010 году немецкий политический класс как можно громче забеспокоился по поводу опросов общественного мнения, согласно которым 47 % немцев не считали, что исламу не место в Германии. К 2015 году число мусульман в Германии снова выросло, но вместе с ним выросло и число людей, считающих, что исламу там не место. В 2015 году эта цифра выросла до 60 процентов. К следующему году почти две трети немцев заявили, что исламу не место в Германии, и только 22 процента населения отметили, что эта религия является неотъемлемой частью немецкого общества.[253] В феврале 2017 года, после того как новый американский президент попытался ввести временные ограничения на поездки граждан из семи нестабильных стран с мусульманским большинством, Chatham House опубликовал исследование мнений европейцев. Лондонский аналитический центр спросил 10 000 человек в десяти европейских странах, согласны ли они или не согласны с утверждением: «Вся дальнейшая миграция из стран с преобладающим мусульманским населением должна быть остановлена». Большинство населения в восьми из десяти стран, включая Германию (), согласились с этим утверждением. Британия оказалась одной из двух европейских стран, где желание остановить дальнейшую миграцию мусульман в страну осталось мнением меньшинства. В Великобритании только 47 % населения согласились с этим утверждением.[254]
Европейцы оказались в положении, когда они недостаточно верят в свою историю и с недоверием относятся к своему прошлому, зная при этом, что есть и другие истории, которые им не нужны. Повсюду растет ощущение, что все варианты закрыты. Кажется, что все пути отхода уже испробованы и не могут быть использованы вновь. Возможно, единственной страной в Европе, которая могла бы вывести континент из такого застоя, была бы Германия. Однако еще до начала прошлого века у европейцев были все основания опасаться идеи немецкого лидерства. Сегодня молодые немцы боятся этого даже больше, чем их родители. И поэтому ощущение общего дрейфа и отсутствия лидеров сохраняется.
Тем временем выборные чиновники и бюрократы продолжают делать все возможное, чтобы как можно быстрее ухудшить ситуацию. В октябре 2015 года в небольшом городе Кассель в земле Гессен состоялась встреча с общественностью. В ближайшие дни должны были прибыть восемьсот иммигрантов, и обеспокоенные жители собрались, чтобы задать вопросы своим представителям. Как показывает видеозапись встречи, граждане были спокойны, вежливы, но обеспокоены. Затем в какой-то момент глава района, некто Вальтер Любке, спокойно сообщает им, что все, кто не согласен с политикой, могут «свободно покинуть Германию». На пленке можно увидеть и услышать прерывистое дыхание, изумленный смех, улюлюканье и, наконец, крики гнева.[255] В их страну привозят целые народы, а им говорят, что если им это не нравится, то они всегда могут уехать? Неужели никто из европейских политиков не понимает, что может произойти, если они и дальше будут так обращаться с европейским народом?