Мало-помалу Мария и Клара начали представлять себе туманы, пока Тагор, Солон и Густаво старались понять, как их туда привести. Но попытки кончались неудачей одна за другой.
– Что ты чувствуешь? – спросил Густаво Марию, в очередной раз попытавшись провести ее при помощи чая туманов через красный мост.
– Ничего, – ответила она.
Густаво повернулся к Кларе:
– Можешь рассказать какую-нибудь историю Марии, играя музыку, как ты это сделала во время битвы в Бургундии?
– Вы хотите, чтобы я дала ей инструкцию, но небо тогда открылось благодаря грезе и рассказу, – ответила она.
Густаво на мгновение задумался, а Петрус хмыкнул.
– Она действительно твоя дочь, – сказал он Тагору.
Он подмигнул Кларе.
Петрус и Клара были знакомы с первых дней в Риме, и знакомство с Марией получилось очень теплым.
– Он никогда не бывает ни пьяным, ни трезвым, – по какому-то поводу сказала Клара.
И так лихо состроила глазки Петрусу, что тот только присел на свой беличий хвост. Затем эльф превратился в рыжеволосого толстячка, которого большинство людей считали безобидным и добродушным. Кто бы мог заподозрить, что этот неловкий человечек без устали трудится над созданием того, что во время войны станет гражданским сопротивлением, столь организованным и эффективным, что над его загадкой будут безуспешно биться самые высокопоставленные чины человеческих армий и государств? Петрус сновал по красному мосту, объединяя своих будущих товарищей по оружию в ряды, в которых были достойные люди обоих полов и, конечно же, немало виноделов. Они участвовали в сопротивлении на протяжении долгих лет войны и готовились завтра начать решающую операцию в поддержку Лиги. Алехандро провел несколько операций кое с кем из их руководителей, обычных людей без военного опыта, умеющих определить где, кто и что, прежде чем молча вернуться на свои заводы или поля. Они напоминали ему Луиса Альвареса таким, каким он явился в видении в подвале, идущим по летнему пеклу рядом со своими товарищами по борьбе, и Алехандро знал, что речь идет об ином сопротивлении, из иного времени и места, но которое, как и это, подпитывалось боярышником и розами.
И наконец, Петрус был не просто обжорой и выпивохой – по самому своему характеру он был создан для командования. Ему не раз приходилось биться и в туманах, и на земле, и его спокойствие, холодная от выпитого голова, неуклюжесть, превращавшаяся в виртуозность, всегда приносили ему лавры. На него смотрели с благодарностью, когда он шел, пошатываясь, и ценили его приветливость, за которой скрывалась редкая способность добиваться результата; он бился без ненависти, но никого не щадил, и именно такие бойцы выигрывают войны.
Что ж, случаев подраться было теперь хоть отбавляй. Враг поднял войска, собранные в Рёане, которые еще не стали армией; но все более частые стычки наводили на мысль, что грядущая война не будет рыцарской.
– Они ведут себя как орки, – с отвращением сказал Солон после налета вражеской ударной группы на пригород Кацуры, накануне первой битвы на полях Бургундии.
Эльфы Элия убивали без причины и без пощады, а потому пришлось усилить защиту провинций, но от необходимости рассуждать, как противник, становилось тяжело на сердце.
– Тут не место никаким сантиментам, – заметил Петрус. – Единственной целью боя является победа любыми возможными способами и уловками. Дух рыцарства несовместим с хорошей стратегией.
– Чему мы обязаны столь глубокими военными познаниями? – спросил Солон.
– Самому великому роману о войне из всех, когда-либо написанных, – ответил Петрус.
– «Война и мир», наверное? – предположил Солон.
Он не особо восторгался человеческими вымыслами, но Петрус подозревал, что Солон прочел их не меньше, чем он сам.
– «Унесенные ветром», – ответил он.
На следующий день Солон собрал малый эльфийский совет, чтобы принять решение о том, каким способом Нандзэн предполагает сделать основные фарватеры недоступными для врага.
– Что по этому поводу думает Скарлет? – спросил он у Петруса в конце заседания.
– Что Атланта была потеряна, когда янки захватили пути сообщения, – ответила белка.
Тагор расхохотался.
– Короче говоря, – сказал Петрус, – мы победим, если будем контролировать фарватеры. Я не уверен, что вражеский храм и мост обладают такой силой.
– Мы не знаем всей их мощи, – сказал Тагор, – но больше всего меня тревожит, что нам не удается их увидеть. Рёан предстает перед нами без храма и моста.
Петрус доложил о поисках серой тетради. Он побывал в Амстердаме, но все архивы, до которых ему удалось добраться, мало что поведали ему о сыне бывшего Стража Храма. Он жил там, стал известным художником, прежде чем почить в своем доме на Кейзерсграхт[42] в одна тысяча пятьсот шестнадцатом году, в почтенном для человека возрасте семидесяти семи лет. От него осталась только картина, которую Роберто Вольпе добыл ценой убийства.
Прошел год, и разразилась война.
Петрус, Маркус, Паулус, Сандро и отец Франциск еще больше укрепились в нерушимой вере в силу своего сообщества. Приходилось часто перебираться с места на место из опасения, что враг может их обнаружить. Петрус продолжал разъезжать повсюду, сплачивая силы сопротивления. Снова безуспешно попытались провести по мосту малышек, художника и священника, и так же безуспешно пытались понять, где же может находиться эта серая тетрадь, будь она неладна. Бои шли один за другим и различались только безудержностью резни. Европа стала одним огромным полем битвы, и война расползалась на другие континенты. Всевозможные чистки прошли во всех странах Конфедерации, страшнее любого кошмара и отвратительнее ужаса – Рафаэле Сантанджело преуспел сверх собственных ожиданий, сумев залить огнем и кровью целые нации, мечтавшие только о мире. Эльфы последнего альянса оставались в тени и не выдавали своего присутствия Лиге. Впрочем, им хватало дел и в туманах, разделившихся на два братоубийственных лагеря.
Шестой год войны. Последняя битва приближается, и ночь опускается на зал заседаний Кацуры.
– Что останется от миров, когда все будет кончено? – горько спрашивает Солон.
– Миры рождаются, потому что умирают, – отвечает Петрус.
Одиночество и дух
Яростные ветры и жирные хлопья
Книга картин
Тетрадь
И Петрус находит серую тетрадь. Видите ли, получилось так, что у Роберто Вольпе был в Монтепульчано маленький виноградник, где для него работали надежные арендаторы. Они производили хорошее марочное вино, благодаря чему он в молодости побывал в Йепесе. Именно туда он, не говоря никому ни слова, отнес серую тетрадь, которую унаследовал вместе с картиной.
Страж был уверен, что, как всегда, отправит Петруса к воротам замка, но эльф оказался в подвале, нос к носу с бутылкой петрюса 1918 года. Прямо рядом с ней лежала тетрадь. Двадцатью годами раньше благодаря болтливости одного из приказчиков семейства Вольпе Сантанджело снарядил в Йепес своего винодела, который скопировал ее содержание.
Записная книжка в сером веленевом переплете содержала всего несколько строк: Серый чай – ключ к изменениям. Он пролагает мосты и преображает проходы. Первый мост – плод серого чая и единого росчерка кисти, родившей линию. Тушь и чай – вот основа всех возрождений. Над дверью подвала в камне был выбит девиз: mantendré siempre. А рядом надпись, сделанная рукой художника из Амстердама: Сначала я пришел сюда.
Остается восемь дней до начала последней битвы.
Мост
Алессандро Ченти знал мост, хотя ни разу на него не ступал. Тридцать лет назад он написал его, никогда не видя. На полотне можно было различить только большое чернильное пятно и три черты, проведенные алой пастелью. Но те, кто проходил через мост, поражались чуду, которое описывало его, не изображая.
Таким же образом на первой картине, которую Сандро показал Пьетро, когда тот только приехал в Рим, не изображалось ничего знакомого, но торговец знал, что это идеограмма горы, используемая и восточными народами земли, и эльфами.
Сандро был создан, чтобы жить по ту сторону моста, точно так же как Петрус – чтобы жить на земле людей, и такие перетасовки желаний – единственное, что может вдохнуть новую жизнь в миры. Первый мост туманов в свое время восстановил задыхающуюся вселенную, его изменение эльфом-художником сыграло ту же роль во второй раз, и эльфы последнего альянса видели свою цель в том, чтобы укрепить переходы между двумя пластами мира.
Мост, сокрушитель льдов – и тем самым он и победа, и метафора.
Падение1938
Преамбула
За четыре дня эльфы последнего альянса сделали целую череду открытий и выводов.
Серый чай осуществлял желания, высказанные в храме.
Двадцать тысячелетий назад кто-то – возможно, страж – добавил в чай листья, изъеденные благородной плесенью, а потом возвел мост между двумя мирами.
Двадцать тысячелетий спустя тем же способом сын стража сумел преобразовать мост и навсегда перейти в мир людей.
Как они узнали про силу серого чая? Наверняка это получилось случайно, как слагаются все великие строфы в истории живущих.
Прошло еще четыре века, и предатель, помощник Тагора, помог Элию тайно прибыть в Нандзэн и создать там храм и мост, скрытые от глаз до тех пор, пока члены последнего альянса не узнали о силе этого чайного грибка и не смогли увидеть их, позолоченных, надменных и гибельных, после исчезновения туманов Рёана.
Серый чай готовился в специальных чайниках, в которых на протяжении двадцати четырех часов поддерживалась постоянная влажность. До последнего времени эльфы сжигали листья, которые заплесневели из-за дождливой погоды. В Рёане отныне их разводили на всех полях.