– Что случилось? – тихо спросил он.
– Что-то идет не так, – негромко ответила она. – Но я не знаю, что именно.
Тагор показал им догорающие поля, где прошла битва двух миров. Огненный прах пожрал оружие и тела; выжившие солдаты Ирландии и иного мира, рыдая, бродили под снегом. Алехандро смотрел на пшеницу Синнёдо, заполоненную черной кровью, на поле, где орки, луки, мечи и мертвецы исчезли в земле, ставшей пламенем, и ему показалось, что он слышит новый гул. Страж протянул ему флакон почти черного чая, который разлился во рту знакомым вкусом, и он пробормотал: херес. Гул, поднимавшийся с полей Синнёдо, все усиливался, и серый чай раскрывал его сущность.
Знаете ли вы, что значит жить в краю жизни и смерти? Это странная страна, но истинная человечность только в тех, кто говорит на ее языке. Они могут обращаться к живым и к мертвым, как если бы те были единым существом, и Алехандро был знаком этот говор. Ребенком, на какую бы дорогу он ни ступал, она неизбежно приводила его к стенам кладбища Йепеса. Там, среди камней и крестов, он чувствовал, что находится среди своих. Сам он не умел говорить с ними, но мирная тишина этого уголка шелестела для него их речами. Впрочем, даже когда значение ускользало, музыка мертвецов проникала в него, добираясь до какой-то точки в груди, где становилась понятна без слов. В такие моменты великой наполненности он замечал краем зрения яркое мерцание и знал, что видит свет иной формы сознания, неизвестной и мощной. Сегодня в Нандзэне оно приняло новый облик, и он понимал, какую силу дает ему серый чай.
Он посмотрел на Марию, которая в ответ медленно кивнула, и Клара, впитав их немой диалог, сыграла псалом, отражающий наследия, посланные небом.
КНИГА ОТЦОВ
Мертвые Синнёдо возродились первыми. Зрелище было фантастическим, и не только потому, что желание Алехандро в сочетании с музыкой Клары и подкрепленное даром Марии воскрешало покойных, но и потому, что вселенная наполнилась особой атмосферой и все ощутили, что парят в реальности великого слияния, где живые и мертвые едины. Мы живем в атмосфере, подумал Петрус, и в мире, ставшем текучим, где прошлое, настоящее и будущее сошлись на бесконечной пяди мгновения, мертвые всех времен восстали и присоединились к солдатам стана последнего альянса. Они увидели, как появляются мужчины, женщины и эльфы давно прошедших эпох, и не такими, какими их застала смерть, но в самый счастливый час их жизни, в одеждах и с манерами, принятыми в те времена; они представали цельными и реальными воплощениями, без следа некоторых странностей, которые приписывает призракам бытующее суеверие.
На всех полях появилась эта толпа, вернее, армия мертвецов, и выжившие упали на колени от потрясения. Это была армия без оружия, не желающая сражаться, она проходила по снегу битв, оставляя за собой цветы сливового дерева, становилась глашатаем невидимых наследий и вызывала стыд за безумие войны. В недрах этой толпы чувствовалось легкое дыхание, облеченное в форму розы или снежинки, – и словно журчание речной воды, струящейся в умах, слышалось особое послание женщин. Они шептали: мы с вами, и каждому было дано ощутить мощь рода, его текучую силу и благость соприродного материка. Потом фортепиано Клары смолкло.
Двое мужчин появились в храме, и Алехандро сжал в объятиях Луиса Альвареса и Мигеля Ибаньеса, которых великое смешение вернуло ему в последние часы. Я вложил в свои молитвы милосердие поэзии и принял на себя миссию, подумал он. В награду за преданность я вижу жизнь своих мертвецов – и действительно, они вернулись к нему после кончины, а заодно ему стали понятны причины, в свое время связавшие их судьбы. Он видел убийцу Мигеля, наемника того же пошиба, что и убийцы де Йепесов, все они были завербованы предателем, а потом посланы им в небытие, откуда никто не возвращается: он направил их в туманы так же, как направлял в Нандзэн или в Рим, и несчастные исчезли навсегда. Именно так врагу удалось, не оставив следов, убить генерала, который мог развалить Конфедерацию, а в Йепесе уничтожить свидетелей поиска серой тетради.
Снаружи новый мост дрожал от наплыва всех форм жизни. Внизу снова взбухало озеро времен. Его берега были затоплены водами, которые уходили в пустоту, а по другую сторону этой пустоты возвращались на землю людей. Видно было, как они разлились вокруг замка де Йепес и омыли равнину Эстремадуры, создавая картину великой красоты, потому что озеро, наложившись на пейзаж, также меняло его рельеф. Из-за того ли, что черные воды являли глазу простоту форм, из которой рождалась ткань волшебства, или же мир ощущался менее заполненным в его избавленной от всего лишнего жидкой летучести? А может, они рисовали историю без Церкви, притчу, отвечающую пожеланиям каждого сердца?
Битва заканчивалась.
– Нам придется уйти, так и не узнав, кто победит, убийство или поэзия, – сказал Луис.
– То, что началось с одного убийства, заканчивается другим, – сказал Мигель.
– То, что случилось благодаря предательству, порождает предательство, – добавил Луис.
– Что-то идет не так, – снова проговорила Клара.
– Что-то идет не так, – сказал Солон.
Сандро Ченти встал.
Переданная Тагором сцена у замка де Йепес менялась.
Озеро горело.
Яростные языки пламени вздымались над водой, и по мере того как они с ревом распространялись по поверхности, мир заполнялся – да, мир становился более полным и плотным до такой степени, что панорама, перегруженная городами, домами, заводами и толпами, проходящими с полным безразличием к окружающему, вызывала удушье.
Луис и Мигель исчезли. Сандро зашатался.
Он рухнул на пол храма.
Все кинулись к нему, а Мария и Клара, встав на колени, взяли его за руки.
Его сжигала лихорадка.
– Он умирает, – сказала Клара.
Густаво, Солон и Тагор резко выпрямились и окинули взглядом вселенную – бросив в битву все могущество их духа гигантов, они обыскивали вселенную силой чая, не пропуская ни пяди, ни тропы, выглядывая любое семя предательства, любую прореху, через которую утекает сила, любое содрогание грезы.
Всегда именно провидца убивают первыми же выстрелами. И, падая в снег, понимая, что умирает, он вспоминает об охотах своего детства, когда дед учил его уважению к косулям.
Кто сказал мне это? – подумал Петрус.
Потом вспомнил.
– Это писатель, – сказал он.
И тоже встал на колени рядом с художником.
– Дай ему снега, – велел он Марии.
Она посмотрела на него, не понимая.
– Он умирает, – сказал Петрус. – Дай ему успокоение снега.
– Он не может умереть, – сказала она.
Сандро открыл глаза.
– Малышка, вот уже десять лет, как ты рядом всякий раз, когда я воскресаю и умираю, – прошептал он. – Сколько еще это может длиться?
С усилием он добавил:
– Я жил лишь ради этого покоя.
В Храме Туманов пошел снег, налетело дуновение, и в мыслях мелькнул образ косули на опушке заснеженного леса, потом водопада спелых слив в летнем саду.
Воздух снова стал неподвижным.
– Он мертв, – молвил отец Франциск.
Медленно падал снег.
По новому мосту, как ящерицы, побежали золотистые трещины.
– Какими же мы были слепцами, – сказал Тагор, – враг с самого начала обыграл нас.
– История пишется не желанием, а оружием отчаяния, – сказал Петрус. – Серый чай смертелен.
Кем надо быть – ясновидящим или слепцом, чтобы расстроить козни судьбы? Из всех именно Петрус предчувствовал, что самое для нас важное мы понимаем в последнюю очередь, – утомленные, мы видим прежде всего несущественное, в сети которого и попадают наши надежды, а мы, не замечая, проходим мимо сада наших душ. Серый чай смертелен. Согласившись, чтобы он управлял их видениями, Кацура и Нандзэн обрекли себя на гибель. Активировал ли Элий его токсичность в самом конце, или же так было задумано с самого начала? Слишком поздно искать ответы на загадки. Враг предпочел самоуничтожение победе альянса. Все, кто пил серый чай, умрут сегодня, враги и союзники, смешавшиеся в финальной трагедии.
Почему некоторые рождаются для того, чтобы нести бремя других существ? Таково наше царствие и наш доступ, наше служение, которое воплощает в жизнь силы смерти, их владения и наследство. Эта вечность и ответственность отныне возложены на вас, потому что сегодня вы выпили тысячелетний чай.
– Кто это сказал? – подумал Петрус.
Потом он понял.
Выпившие тысячелетний чай выживут, поборов яд, потому что с того момента их мертвецы всегда рядом с ними. Благодаря тому, чем одарил перевозчик из Южных Ступеней трех эльфов, едва выбравшихся из своего Сумеречного Бора, Петрус, Паулус и Маркус продолжат жить.
Те, кто не пил его, умрут.
– Мы потерпели крах, – сказал Солон.
– Нет никаких пророчеств, – сказал Петрус, – только надежды и мечты.
– Те, кто выпил тысячелетний чай, будут жить, – сказал Тагор. – И возможно, наши дочери, которые принадлежат сразу обоим мирам.
На полях обоих миров воскресшие исчезли, а бойцов каждого лагеря пожирал невидимый огонь. Слышались крики страдания, и Тагор на мгновение задержал видение, пока ужас этого зрелища не уступил место озеру в Эстремадуре. Пожар стих, и бурая грязь, мерзость, заполонившая черные воды, выползала на берега озера. Она распространялась по миру – по земле и по воздуху, под слоем почвы и в слоях неба, отравляя поля и облака на столько лет вперед, что их было не сосчитать. Деревья плакали, и они услышали, как от прозрачной ткани дороги поднимается мучительный погребальный стон. Наконец воскресшая листва начала медленно таять, пока окончательно не исчезла с глаз.
– Люди узнали о нашем присутствии, – сказал Солон.
– Каким будет исход войны? – спросил Алехандро.
– На земле опять начнутся бои, – сказала Мария.
– Чай прожил свое, – сказал Солон, – и у нас больше нет возможности влиять на ход истории.
– Возникнут новые лагеря, – сказал Тагор.