Вот оно, письмо! Теперь, когда опасность миновала, Билодо почувствовал в душе облегчение. Вместе с тем его охватило и какое-то смутное разочарование, хотя почему — он и сам не знал. Как бы там ни было, любопытные глаза Робера успели углядеть на конверте адрес. Не поверив в путаные объяснения Билодо и учуяв, что здесь кроется история любви, он настойчиво стал спрашивать приятеля, какой такой Сеголен он пишет на Гваделупу. Тот тут же машинально сунул письмо в карман куртки. И, несмотря на всю свою признательность Роберу, наотрез отказался говорить, объяснив, что все это слишком личное. Тот, против всех ожиданий, настаивать не стал, но предупредил, что друг просто так не отделается, и предложил после работы выпить по стаканчику, чтобы отметить это событие. Билодо застыл в нерешительности, прекрасно зная, чем рискует закончиться подобного рода приглашение, но как тут откажешься после того, что для него сделал Робер?
Пятнадцать
Во сне Билодо услышал чей-то смех. Он проснулся, ошалело огляделся по сторонам и обнаружил, что лежит полностью одетый на футоне, а через отдернутые шторы ему яростно хлещет по лицу утреннее солнце. Почтальон хотел было встать, но тут же отказался от этого намерения, сраженный пульсирующей под черепной коробкой болью. Урывками стали возвращаться воспоминания. Вот бар на улице Онтарио, куда они отправились вечером, вот стаканчики с виски, сменявшие друг друга на цинковой стойке. Остальное уже не так отчетливо: стриптиз-клуб на улице Стэнли, этот альков, где чувственная красота крупным планом виляет бедрами, потом массажный салон, куда Робер затащил его силой, затем гавайская пицца, которую они ели на сиденье какого-то ярко освещенного ресторана, и, наконец, совсем уж непонятное место, то ли бар, то ли дискотека, где память окончательно отказалась ему служить. А еще были вопросы. Робер, позабыв о всякой скромности, все допытывался у него о содержании письма, о Сеголен и, по мере того как они пьянели все больше и больше, все чаще возвращался к этой теме. Приятель явно хотел воспользоваться его хмельным состоянием, чтобы выудить под шумок как можно больше сведений. И что ему рассказал Билодо? Он вынужден был признать, что не имеет об этом ни малейшего понятия. Что же он сообщил Роберу? Что произошло в черных промежутках между кадрами мысленного фильма о вчерашних событиях?
Вновь послышался смех, тот самый, что Билодо слышал во сне, хотя теперь это уже было наяву. Источник его находился в соседней комнате. В гостиной кто-то ржал. Изумленный почтальон тут же узнал характерный ослиный рев Робера и понял, что тот где-то совсем рядом. В мозгу полыхнул искрами новый сноп воспоминаний: Билодо вдруг припомнил, как под самый конец их вылазки, далеко за полночь, он самым глупым образом позволил другу отвести его домой. На новую квартиру! В его тайную обитель! Память воскресила удивление, с которым приятель сначала воспринял новость о том, что он, ни слова никому не сказав, сменил место жительства — экий, право, скрытный! — а затем увидел выдержанный в японском духе декор его новой берлоги. Перед мысленным взором встала картина: вот Робер рыщет по комнатам в поисках гейши, вот выпивает бутылочку саке, мочится в ванну, опрокидывает чайный столик, обрушивается на татами и начинает храпеть, будто «Б-52», заходящий на цель, чтобы сбросить на город атомную бомбу. Голову пронзила новая вспышка боли. Какая непростительная глупость! Теперь тайна его сокровенной крепости раскрыта. Робер все знает. Он совсем рядом, ржет в гостиной. Интересно, что его могло так развеселить?
Хотя его здорово штормило, Билодо встал и выплыл в коридор. До его слуха вновь донесся хохот Робера. Хватаясь за стену, почтальон добрался до гостиной и застыл на пороге. Друг, в трусах и рубашке, развалился в кресле на колесиках, подкатив его к письменному столу. Он что-то пробегал глазами, явно хохоча над прочитанным. И это «что-то» было не что иное, как хайку Сеголен.
Ящичек стола был открыт. Разбросав по столу стихи молодой женщины, Робер по очереди брал их в руки, осквернял своим кощунственным взглядом и даже осмеливался читать вслух хриплым голосом питекантропа:
— Одеваясь в лавины/они ощетиниваются острыми камнями/но сердце у них доброе, — произнес Робер, прыская со смеху. — Ну не умора ли?
При виде коллеги, который сидел в нижнем белье, держал в своих неуклюжих пальцах нежные творения Сеголен, марал их взглядом косых глаз и сальным смехом, Билодо почувствовал, что кровь в его жилах застыла. Бесцветным голосом робота, собирающегося вот-вот преступить Первый закон, он приказал Роберу вернуть ему письма, но тот, похоже, даже не думал подчиняться.
— Погоди, — ответил он, перебирая бумаги, — тут есть еще прикольнее.
И вновь взялся за свое, прочитав очередное хайку крикливым фальцетом. Билодо рванулся вперед. Предвидя, что друг вот-вот на него набросится, Робер вскочил на ноги и отбежал в противоположный угол комнаты. Почтальон ринулся за ним, желая во что бы то ни стало отнять бесценные вирши. Разгадав наконец маневры злобного паяца, он все же ухватил их, но тот, как последний идиот, ни за что не хотел с ними расставаться… И неизбежное случилось… Билодо ошеломленно посмотрел сначала на порванные страницы в руке Робера, потом перевел взгляд на те, что сжимал он сам.
— Опаньки! — фыркнул Робер.
— Пошел вон! — лишенным эмоций голосом бросил Билодо.
— Расслабься! — нахально ответил коллега. — Не стоит так нервничать из-за пары-тройки дерьмовых стишков.
Что он там сказал? «Дерьмовых»? Кровь почтальона в мгновение ока достигла точки кипения — с той же скоростью, с какой до этого застыла в жилах. Его кулак сжался, ринулся вперед и въехал прямиком в нос Роберу, который пробил головой цветки сакуры на ширме и рухнул на чайный столик по другую ее сторону. Билодо подошел и вырвал у него из рук обрывки страниц. Коллега кое-как поднялся на ноги, держась за расквашенный нос. Ему даже хватило наглости на это разозлиться — ругаясь и жестикулируя, он хотел в ответ тоже нанести удар, но тот цели не достиг и лишь скользнул по уху Билодо, который врезал ему справа прямо под дых. Робер тут же сдулся, растеряв вместе с кислородом всю свою агрессивность. Воспользовавшись этим, Билодо схватил его за шкирку, потащил к выходу, открыл дверь и вышвырнул на улицу. Три ступеньки лестницы Робер проехал на пятой точке. Билодо бросил ему вдогон одежду и запер дверь.
Молодой человек никак не мог прийти в себя от изумления. Он, никогда даже мухи не обидевший, не пожалев, что не смог ее предварительно усыпить, ударил своего лучшего друга! Хотя если уж совсем откровенно, то друга бывшего. Впрочем, в тот момент у него были дела поважнее. Для него настал час суровых испытаний: многие самые очаровательные хайку Сеголен были разорваны в клочья. Не обращая внимания на крики и оскорбления, которыми Робер осыпал его на лестнице, равно как и на неистовые удары в дверь, он взял моток скотча и принялся склеивать страницы, ставшие для него предметом такого поклонения. Робер снаружи перешел к угрозам, клялся, что бывший приятель просто так не отделается и еще за это поплатится, но Билодо ничего не слышал, поглощенный сложной хирургической операцией, имевшей целью воскресить изуродованные стихи.
И только много позже, когда крики Робера стихли, а хайку Сеголен были восстановлены, Билодо, сунув в карман куртки руку за письмом, чуть не отправленным накануне, обнаружил, что его больше нет. Оно исчезло. Вместе с написанной им танкой.
Он не мог припомнить, что с ним случилось. Может, он банально потерял его во время злоключений минувшего вечера? Или это мерзавец Робер его спер?
Шестнадцать
Переступив в полдень порог «Маделино», Билодо увидел, что Робер, в компании своих неизменных дружков, сидит в давно облюбованном почтовыми служащими углу. Не заметить его распухший, сизого цвета нос было очень и очень трудно. Билодо почувствовал, что в него выстрелил целый залп враждебных взглядов — Робер наверняка выдвинул свою собственную версию нападения на его драгоценный орган обоняния. Стараясь не обращать внимания на злобную атмосферу, Билодо уселся за стойкой. Таня поставила перед ним тарелку супа, и он погрузил в него ложку, думая, как поделикатнее разузнать об исчезнувшей танке. Неужели письмо действительно взял Робер? О том, чтобы спросить его напрямую, не могло быть и речи, тем более в присутствии посторонних. Как же все выяснить, ничем себе не навредив? Как сделать так, чтобы бывший друг не воспользовался ситуацией, а если стихи действительно у него, то как избежать унижения, извинений, а может, и чего похуже — в зависимости от его настроения? Билодо рассеянно жевал китайский пирог, надеясь, что Робер сам внесет ясность, подойдет к нему и назначит выкуп, но ничего подобного не случилось — поведение коллеги недвусмысленно свидетельствовало о том, что все его намерения по отношению к бывшему другу сводятся лишь к одному — ненавидеть его до скончания веков.
После обеда Билодо, выходя из туалета, чуть не столкнулся с Таней, дожидавшейся его у двери. Молодая женщина, лучезарно улыбаясь, заявила, что хотела бы его отблагодарить. Как за что? За стихотворение конечно же. В этот момент почтальон увидел в ее руке лист бумаги. Танка!
Со слезами счастья на глазах девушка рассказала, как приятно была удивлена, когда увидела стихи на стойке, рядом со счетом и деньгами. Призналась, что была очень тронута, стыдливо опустила глаза, покраснела и добавила, что испытывает к нему сходные чувства. Билодо, который долго не мог прийти в себя от изумления, наконец понял: она подумала, что танка посвящена ей, что он, как и обещал, написал ей стихотворение и что… Все это было так дико, что у него перехватило дух. Не в состоянии связать и пары слов и уж тем более не желая лишать Таню иллюзий, он лишь изобразил на лице глуповатую улыбку. Посчитав, что его замешательство объясняется единственно робостью, молодая женщина проявила такт, ни на чем настаивать не стала, довольствовалась лишь тем, что в последний раз взглянула на него горящими глазами, и вернулась к своим обязанностям. Билодо вновь обрел способность нормально дышать. Ситуация не только вышла из-под контроля, но и набирала обороты. Автора этой гнусной затеи далеко искать было не надо: дьявольская улыбка Робера, сидевшего на противоположном конце зала, с лихвой все объясняла. Как же он наслаждался своей местью, мерзавец! Било до схватил куртку и поспешил к выходу, попутно ответив на приветственный, проникнутый самыми сладостными намеками взмах рукой, адресованный ему Таней. Почтальон в бешенстве подошел к фургончику Р