В очередном маленьком переулке София вдруг остановилась, преграждая ему путь.
– Пойдем другой дорогой, – быстро прошептала она.
Николас не послушался. Чувствуя, что София дергает его за плечо, он осматривался в поисках того, что ее так сильно расстроило. Наконец нашел – и не смог сдержать нервной дрожи. Там был ребенок – бледный, как морская раковина, он лежал прямо на камнях мостовой, свернувшись калачиком. Приглядевшись внимательней, Николас заметил и немигающие глаза, и кожу, усыпанную язвами. Болезненно исхудавшая рука ребенка сжимала тонкую ладонь, торчащую из-под груды других тел, уже отданных на милость мух и грызунов.
Пнув наглую крысу, крутившуюся под ногами, Николас подошел ближе, чувствуя, как болезненные спазмы дергают желудок. Его не стошнило лишь потому, что было нечем. Софию все-таки вырвало – раз, другой; прижав ко рту тыльную сторону ладони, она отвернулась.
– У них тут эпидемия, – высказал Николас то, что и так было ясно. – Лучше закончить свои дела побыстрее. И старайся ни к чему и ни к кому не прикасаться.
Девушка кивнула, отирая руки о тунику.
Когда они добрались до невысокого центрального холма и величественных сооружений на его вершине, к вони города стал примешиваться дым. Но он не заглушал запах экскрементов и болезни, скорее придавал ему какой-то дополнительный отвратительный оттенок. История, как выяснялось, пахла смертью и отчаянием, огнем и пеплом. Влажный от близости моря воздух, казалось, навсегда впитывается в кожу, оставляя отпечаток, доказательство, что он был здесь. И даже сюда, на такое расстояние, с невидимой в темноте воды доносился адский лязг.
Римская осада… Что они там делают? Что-то строят? Орудия, чтобы разрушить Карфаген? Звук раздавался неумолчно, без начала и конца, и Николас невольно задумался, сколько времени карфагенянам пришлось его выносить, день и ночь слушая тяжелую поступь хищника, подбиравшегося к их городу все ближе.
Раздавшийся впереди грохот заставил его замедлить шаг; они с Софией плотно прижались спинами к стене ближайшего дома.
Но едва Николас прикрыл сухие глаза и потер веки, стараясь не зацикливаться на безнадежность их затеи, как в нос ему ударил знакомый запах. Покрутившись, он попытался определить, откуда дует ветер. Так, ясно: надо идти на восток. Именно оттуда доносился запах свежего, теплого навоза.
– Мне кажется, где-то недалеко конюшня, – сказал он Софии, уже шагая в нужном направлении, только что не переходя на бег от нетерпения. Впереди возвышалось длинное двухэтажное здание; вдоль задней его стены были свалены кучи сена. Конюшня тоже имела вид аркады, похожей на ту, что они видели в гавани, и выходила во внутренний двор. Николас присел на корточки и, массируя правую руку, пытаясь хоть так унять жжение, пополз вперед, прячась за развешенными повсюду полотнищами.
Тяжелую железную дверь, прислонившись к ней спиной, охранял один-единственный солдат. Если Николас прав, это был боковой вход в конюшню. Он переглянулся с Софией, присевшей рядом, и, дождавшись кивка, скользнул в ночную тень, напоследок оглядываясь вокруг: убедиться, что никто на них не смотрит.
Он пришел к выводу, что мягкие сандалии, которые носили карфагеняне, ему очень нравятся – подкрадываться в них к часовому было куда легче, чем в кожаной обуви его родной эпохи. К тому времени как солдат очнулся от сморившего его сна, Николас уже крепко обхватывал рукой его горло.
От солдата несло потом и сладким вином, его дыхание тяжело вырывалось наружу вместе с брызгами слюны. Он бился, пинался, расцарапав Николасу руку, – так глубоко, что юноша забеспокоился, не останется ли шрамов. Надавил чуть сильнее – и охранник отключился. Даром что был на фут выше, Николас изрядно провозился с ним – словно тащил неповоротливый куль.
София бросилась вперед, углядев кольцо с ключами, висевшее на броне солдата. Руки девушки дрожали – то ли от усталости, то ли от волнения, – когда она поочередно вставляла в замок каждый из шести.
– Быстрее! – торопил ее Николас.
– Есть! – выдохнула она, когда верный ключ провернулся в отсыревшем замке. Толкнув дверь плечом, София придержала ее открытой, с завидным терпением дожидаясь, пока Николас втащит охранника в теплую темноту конюшни.
Юноша бросился к нескольким сваленным в углу бочкам, останавливаясь, только чтобы мечом вскрыть дерево и проверить, нет ли в них воды или вина.
Вино. София присоединилась к нему, чтобы набрать полный рот и, проглотив, тут же снова пить, если Николас пропускал свою очередь. Кислинки взрывались у него на языке; вино смачивало пересохший рот и саднящее горло.
Несколько свечей слабо мерцали, неверными пятнами освещая коридор, ведущий к стойлам. Николас на мгновение изумился их размерам: сколько же лошадей держали в каждом из них, если эти стойла такие громадные? Стены украшали яркие рисунки – в слабом свете свечей можно было разглядеть солдат, сцены жестоких битв. Ноги Николаса будто сами собой замедлили шаги, он уже было наклонился, чтобы получше изучить роспись с легионами солдат на ней, но в это мгновение до них донесся тяжелый топот.
Кажется, наверху кто-то проснулся: пыль сыпалась с потолка, отмечая движение.
София не сводила взгляда с дальнего конца стойл – там виднелась еще одна закрытая дверь, и она наверняка вела наверх. Николас подождал несколько секунд, чувствуя, как тело распирает от адреналина, но никто так и не появился. Он махнул Софии рукой.
– Давай поищем хранилище, – прошептал Николас. – Если там есть овес или ячмень, нам будет что пожевать, пусть это и лошадиный фураж.
София кивнула и быстро двинулась вперед. Ее внимание явно привлекало стойло в середине длинного ряда. Свеча выхватила край ее лица, когда девушка поглядела наверх, потом еще раз – сначала с удивлением, затем с чистейшим восторгом.
Николас ускорил шаги, догнал ее.
– Что с то…
Изумленный, он отступил, упираясь спиной в стену.
Длинный, кожистый серый хобот изгибался между опор стойла, едва не задевая лицо Софии. Слон наблюдал за ними, темные глаза осветились интересом. Уши хлопали по шее, как крылья исполинской бабочки, а из хобота вырвался негромкий трубный звук. Николас никогда не видел слонов вживую – только на гравюрах да по рассказам моряков, – и просто не мог отвести от него глаз. Он подался вперед, но отшатнулся, когда длинные бивни громко ударили в дверь стойла.
– Они же используют слонов на войне, – мягко пробормотала София – Николас никогда не слышал, чтобы девушка говорила таким голосом; ее пальцы гладили хобот – нежно, словно она перебирала собственные локоны. – Прости нас, красавчик.
Потянувшись между прутьями решетки, она аккуратно, мягко, словно поднимала лепесток цветка, отперла дверь.
– София! – громко прошептал Николас. Отскребать ее бренные останки из-под туши высотой в два с половиной метра точно не входило в его планы на вечер. – Прекрати!
София протянула руку и скользнула в стойло. Слон сдвинул тяжелое тело на шаг назад, давая девушке войти внутрь и пробраться к огромной кормушке, наполовину заполненной, как показалось Николасу, зерном и травой. Взяв свою сумку, София начала горстями пересыпать в нее пищу из кормушки, а потом жестом велела Николасу передать ей другую сумку.
– Ну вот, – заполнив зерном и ее, она перебросила сумку обратно владельцу. – А теперь пошли.
Легко поймав сумку, Николас повернулся к двери. София в последний раз похлопала зверя по хоботу, потом вышла и закрыла стойло. Привычно обшаривая глазами пол и стены в поисках того, что могло оказаться полезным, Николас едва не упустил кое-что. То, чего не было.
Стражника.
Николас вцепился в руку Софии, зажал ей рот ладонью, заглушая протест. Потом кивнул на то место, где они оставили отключившегося солдата, и почувствовал, как она, удивленная, резко втягивает воздух. Отпустив девушку, он вернулся ко входу в конюшню и впился глазами в дверную скважину, вглядываясь в темноту.
Снаружи ощущалось движение – тени скользили одна за другой, то возникая, то пропадая во мраке ночи. Затылок Николаса обсыпало испариной, губы сложились в беззвучную предупреждающую ухмылку. Ближайший к ним стражник был обездвижен в мгновение ока и рухнул на землю; тени закрутились вокруг него, закрыв собой и куда-то унеся.
Избавились от улик.
Не убили его, чтобы не изменить временную шкалу? Они с Софией, конечно, играют в опасную игру, столь беспечно рискуя вызывать изменения истории, лишь бы выжить самим. Но эти… путешественники? Эти воины, мужчины и женщины, явно не страдали излишней беспечностью.
Николас напрягал слух, стараясь уловить за дверью хоть малейший шепот. Когда его глаза привыкли к темноте, он насчитал четыре фигуры разного роста, несущиеся к дверям, как приливная волна. Кольцо на пальце теплело с каждым их шагом – хотя, может, то была лишь игра разгоряченного страхом воображения.
София ткнула было пальцем вверх, но Николас покачал головой, лихорадочно пытаясь поспеть за бегающими в голове мыслями. На втором этаже может оказаться еще больше солдат, чем внизу, а из конюшни остается только один путь – прыгать на крышу соседнего здания. Но ни одно из них не стояло вплотную, к тому же все были выше. Николасу не хотелось ломать себе шею в ту же ночь, как он чуть не утонул и не был зарезан.
В бою можно сходиться с врагом в лобовую и сражаться до последнего, пока ваши с ним корабли не превратятся в щепки. Но когда у врага преимущество в маневренности, всегда можно придумать, чем отвлечь его, и сбежать на полной скорости, надеясь на попутный ветер.
Идея казалась почти нереальной. Но, несмотря на все, что произошло, – или, может, благодаря? – Николас чувствовал, как его губы кривит мрачная улыбка. Он все никак не мог взять в толк, зачем хранить вино в конюшне. Разве что спрятать его от жаждущих снаружи? Но что, если вино предназначено вовсе не людям, а слонам?
«Они лили вино слонам в глотки, понимаете? – рассказывал Холл им с Чейзом, для убедительности жадно «глотая». – Доводя их до нужной кондиции. Вино вызывало в слонах ярость, и они могли затоптать любого, кто попадется им на пути».