Николас склонился над замком, в последний раз глянув в скважину: не сменил ли кто из преследователей свое положение. Один из мужчин – тот, что стоял ближе всего к двери, – что-то крикнул, словно они с Софией могли его услышать. Девушка прищелкнула языком – скорее всего, из-за злобы, сквозившей в бессмысленных для Николаса словах.
– У меня есть идея, – объявил Николас. – О том, что нам делать…
– Я надеюсь, это не о том, как дать им нас убить, раздавить нам головы слоновьими ногами, отравить и так далее?
Он недовольно покосился на девушку, но та сделала вид, что не заметила, и заняла его место у замочной скважины.
– Приглядывай за ними пока – надо убедиться, что они не планируют идти на приступ.
Она небрежно отсалютовала и склонилась к двери, чтобы заглянуть в скважину.
– И все-таки: что ты задумал, Картер?
Николас поднял меч и, замахиваясь, стал вскрывать винные бочки одну за другой. София подскочила.
– С ума сошел? – зашипела она.
Снова взяв девушку за руку, Николас бросился к ближайшему слоновьему стойлу. Так и не дав Софии допытаться, что он задумал, юноша отодвинул задвижку и распахнул дверь.
Слон не двигался.
На долю секунды Николас рассердился сам на себя, что зря перевел хорошее вино. Но, когда воздух плотнее пропитался запахом, слон издал оглушительный рев, словно предупреждая собратьев, и чуть ли не выпрыгнул из стойла. София с воплем отскочила в сторону, да и сам Николас попытался укрыться за дверью. Зверюга, должно быть, весила не меньше пяти тонн. Здание затряслось, когда слон галопом ринулся к озеру вина.
– О Господи, – пробормотала София. – Здешние слоны умеют расставлять приоритеты.
– Пойдем, – настойчиво позвал Николас, для верности махнув рукой.
В слоновнике оставалось еще двое страдальцев, метавшихся по стойлам и ревевших, требуя, чтобы их выпустили. Их огромные уши болтались вдоль головы, как корабельные флаги. Николас, откинувшись подальше от хобота, который ощупывал его, словно поторапливая, открыл второе стойло.
Третьему слону, по размерам даже больше первого, терпения не хватило – он просто высадил дверь бивнями. София отскочила в сторону, едва увернувшись от разлетающихся по каменному полу досок.
Где-то там, впереди, за серыми живыми горами, распахнулась дверь и тени-нападающие попытались прорваться внутрь – именно что попытались, потому что один из слонов поднял голову и затрубил, предупреждая, что лучше бы им не приближаться, если не хотят оказаться в могиле. Двое передних на мгновение отступили, но в следующую секунду слон встал на дыбы, царапая бивнями потолок, и выскочил на улицу, проломив дверь и исчезнув в ночи.
– И что теперь? – София поправила повязку на глазу.
Николас молча указал на ближайшее стойло, из которого можно было выбраться на открытое пространство – не то тренировочную слоновью площадку, не то место для прогулок. Оставалось надеяться, что там найдется и выход в город. Войдя в стойло, Николас переложил полную сумку с одного плеча на другое. Мягкая трава, льнущая к ногам, приглушала шаги, но сейчас это уже не имело значения – хватало и трех пьяных слонов.
Николас не стал далеко ходить: забрался на ближайшую стену и устроился между двумя высокими зубцами, спрятавшись от взглядов с улицы. Несколько секунд спустя появилась София. Юноша откинулся назад, прислоняясь затылком к камню, поглядел на нее, поднял брови. Она ухмыльнулась в ответ.
– Значит, слоны. Недурно. А ты молодец, Картер.
Николас склонил голову, принимая столь редкий в ее устах комплимент. Он не считал себя дураком и понимал, что это только начало; на войне все средства хороши, и порой она сводит вместе даже самых невероятных союзников. Как только развеется дымка волнения, они вернутся к своим прежним отношениям – как две полуголодных акулы, кружащие друг вокруг друга.
И их краткий союз пожрет сам себя.
– Надо найти Жакаранд, – прошептала София. – Прямо сейчас. Не хочу, чтобы они учуяли что-нибудь странное и сами догадались о том, что в городе появились путешественники. Нам надо появиться первыми.
– Ну допустим, – пробормотал он. – И как ты предлагаешь…
Кривое, как коготь, лезвие поймало отблеск факела где-то наверху, совсем рядом; отраженный свет упал на темные волосы Софии. Николас сильно, как мог, толкнул девушку – но не успел: закутанная в плащ тень, сиганувшая с крыши здания за их спинами, все-таки дотянулась, ударив ее кулаком в лицо.
– Видимо, ответ «нет» вас не устраивает? – прорычала София, схватившись за щеку.
От падения он должен был переломать себе ноги, но мужчина поднялся, сдвигая капюшон назад – ровно настолько, чтобы Николас разглядел сияние залысин и заостренные черты лица. Это был мужчина в самом расцвете жизни – жизни, исполосовавшей его лицо сеткой шрамов.
– Отдай ее мне, – скрипуче приказал он. – Женщину я пощажу. Отдай ее мне…
В самом центре его горла появился и вырос острый металлический наконечник стрелы. Из раны струей хлынула кровь, воздух захлюпал в легких мужчины, коготь заскреб по липкому металлическому наконечнику. Страх, спиралью свернувшийся вокруг груди Николаса, не желал его отпускать – ни тогда, когда София, пошатываясь, поднялась на ноги; ни тогда, когда из темноты ночи выступил хилый старичок в домотканой тунике с луком в руке.
– Идемте, – сказал он, и в голосе его слышался страх. – Тени питаются по ночам. И не остановятся, пока не сожрут нас всех.
Петроград191914
Через парадное крыльцо в Зимний дворец вошла престранная процессия. Маленькую группу возглавлял Генри, тихо переговариваясь с пожилым сутулым мужчиной – кем-то вроде посыльного. Этта наблюдала за ними из-под ресниц, прислушиваясь к приглушенной русской речи. Перед ними расстилался длинный, казавшийся бесконечным красный ковер, бежавший меж изразцов и мрамора, словно зазывая внутрь потаенного сердца дворца.
Этта постепенно отходила от холода и потрясения, с удивлением обнаружив, что дворец, несмотря на огромные размеры, хорошо отапливался – настолько, что она скинула нелепую шубу, отдав ее кому-то из людей в костюмах.
Позади нее Джулиан насвистывал какой-то вялый мотивчик, достаточно громко, чтобы это раздражало. Уинифред держалась за ним, выговаривая стражам Тернов за их «возмутительную непредусмотрительность» в выборе пути ко дворцу. Стражи как могли замедляли ход, словно пытаясь отодвинуться подальше от брызжущей ядом пасти.
– А ее нельзя как-то выключить? Какой-нибудь тайной кнопкой?
Этта не обернулась и даже не подала виду, что слышит Джулиана. Ему приходилось растягивать шаг, чтобы не отставать от девушки. Когда рукав его смокинга мазнул Этту по руке, и она отодвинулась на целый шаг в сторону, красавчик посмотрел на нее с усмешкой.
– Последняя девушка, за которой я приударял, по крайней мере, подарила мне поцелуй за труды, – негромко сказал он, воровато глянув в сторону Генри.
– И часто ты отовариваешься поцелуями «девушек не в себе»? – поинтересовалась Этта.
Рот Джулиана скривился.
– Да ладно тебе дуться, детка! На мгновение мне и вправду показалось, что ты готова вступить в последний и решительный бой. С моей стороны это было просто самосохранением.
«Больше похоже на уязвленное самолюбие», – подумала Этта. Не ожидал, что девушка попытается силой вырваться из той комнаты в Сан-Франциско, а тем более загонит его в угол.
– Ну, как тебе все это? – сменил тему Джулиан. – Изменения, я имею в виду. Я знавал только мир, созданный Дедулей, как и ты, насколько я понимаю?
Она глядела перед собой, вдыхая воздух с легким ароматом, впитывая окружающее. Все казалось ненастоящим – она знала, что это не ее шкала времени, но не думала, что отличия будут буквально ощущаться на уровне органов чувств, словно бы она глядела не на мир, а на его отражение в зеркале. Ей открылся лишь отблеск того, чего лишились Генри и все остальные. Чего лишился весь мир.
Но, вместо того, чтобы наслаждаться этим, Этта не могла выбросить из головы воспоминания, как была в России в прошлый раз во время международного конкурса Чайковского. Поездку с Элис. Состязания. Победу вчистую. Статью в «Таймсе» о «самом тщательно скрываемом секрете классической музыки».
Все это вытаяло из ее жизни, словно снег во внутреннем дворике дворца, оставив только полный карман блескучих воспоминаний, да и те, казалось, могли в любое время окончательно исчезнуть.
«Мое будущее – это не настоящее будущее, – приходилось ей напоминать самой себе. – Оно существовало только из-за ненасытной алчности одного старика».
Этта отбросила эту мысль, заправляя выбившуюся прядку волос. Джулиан вышагивал с легкой беспечностью человека, не подозревающего, что его ведут в пасть волку. И та мягкая часть ее, которую она некогда столь ненавидела, та, что теперь так резко отличала ее от матери, отзывалась болью. Выстоять перед Айронвудом менее часа казалось триумфом мужества, а каково же было расти рядом с ним?
– Знаешь… – начала она, – ты сможешь засвидетельствовать ему свое почтение лично. Скоро, я полагаю.
– Засвидетельствовать ему… – Джулиан затих в тот же миг, как глаза его слегка округлились. Он отвернулся, кашляя в кулак. – Послушай. Ты думаешь… в общем, уверен: ты думаешь, что предупреждаешь меня, но я и так уже знаю. Конечно, знаю. Мой главный талант – чувствовать, когда сбегать с вечеринки, пока скандал не начался.
– Не сомневаюсь: он часто тебе пригождался…
– Этта? – она повернулась к Генри, который остановился и протянул ей руку. – Позволишь ввести тебя?
Кинув последний взгляд на Джулиана, она подошла к отцу, и тот взял ее под руку. Посыльный пошел впереди, подавая сигнал двум караульным, стоявшим у величественных дверей, открыть их. Войдя в следующую комнату, Этта почувствовала, что с трудом удерживается на невысоких каблуках.
– Ты уже нашел того своего человека? – спросила она. – Кадыра?
Генри покачал головой, но успокаивающе похлопал ее по руке.