Дом имел тот же недостаток, что и город: если Айронвуды войдут во двор, у них с Софией не останется выходов. Кроме как…
Николас поспешил к лестнице, ведущей на второй этаж, а потом – на следующий. София пугающе обвисла у него на плече.
– София? София!
– Эй! – с улицы, заглушая весь остальной шум, раздался крик. – Картер!
Ноги горели, когда он мчался по неровной лестнице с Софией на плече, дрожа от напряжения, чтобы удержаться в вертикальном положении.
Третий этаж, четвертый, пятый… он чуть не потерял равновесие, оказавшись на крыше, на мгновение отвлекшись на тяжелый стук шагов за спиной.
Николас оглянулся, раскрутив Софию, как на карусели; он выглядывал ближайшую крышу, чтобы перепрыгнуть на нее. Дышал он так шумно и надрывно, что не услышал свиста стрелы – только почувствовал боль, когда она вошла в плечо. Николас пошатнулся, сбитый силой удара.
– Картер, стой! – крикнул один из мужчин. – Ты делаешь себе только хуже.
Хуже это как? Насколько он понимал, эти люди хотели доставить его к Айронвуду единственным способом: убив. А у него еще оставалось слишком много дел, которые хотелось бы доделать.
Например, найти Этту.
Николас собрался с силами, двинувшись к дальнему краю крыши, пытаясь прикинуть, получится ли перебросить Софию, когда услышал резкий свист.
Ему потребовалось мгновение, чтобы вычислить источник: небольшую темную фигурку, притаившуюся на соседней крыше; она призывно махала рукой. Его сердце затрепетало, понадеявшись, что это Роуз, которую он мечтал задушить за все, во что она их втянула, но, к удивлению Николаса, он был равно доволен, признав в таинственной фигурке Ли Минь. Если выбор стоял между людьми Айронвуда и воровкой, по меньшей мере, способной найти выход из Карфагена… то выбор была весьма простым.
– Извини, – сказал он Софии, снимая ее с плеча.
– … что…
Он бросил девушку, словно корзинку, поморщился, когда она ударилась о твердую крышу. Сжав зубы, отломил длинный конец стрелы, не обращая внимания на теплую влагу, пропитавшую тунику. Между двумя зданиями был от силы ярд, так что он с легкостью перепрыгнул с крыши на крышу. Ли Минь присела на колени, помогая поднять Софию.
– Мэм, вы пришли по каким-то таинственным причинам помочь или же убить ее за кражу ваших денег? – серьезно спросил он. – Потому что у меня нет времени на последнее, да и ваши конкуренты скоро прибудут.
Ли Минь подняла взгляд от посеревшего лица Софии.
– Что ей дали?
– Болиголов, – угроза, таившаяся в слове, от произнесения вслух словно бы материализовалась, получила новую жизнь.
– Тогда быстро, – скомандовала Ли Минь. – У нас мало времени.
Не имея других вариантов, ощущая быстро нарастающее бессилие, Николас поспешил за нею на соседнюю крышу.
– Пригнись, – велела она, глядя куда-то за его плечо.
Не успел он опуститься на колено, как она выхватила нож из глубин плаща с капюшоном и поразила первого нападавшего прямо в сердце. Тело покатилось вниз по ступенькам, увлекая за собой остальных. Один сумел устоять на ногах и получил ножом по горлу. Повернувшись к Ли Минь, Николас обнаружил, что она бежит вниз по ступенькам у задней стены здания.
– Сюда, сюда! – крикнула она. – Не отставай!
– Не отставай, говоришь… – пробормотал парень, пытаясь удержать темп и не рухнуть вместе с Софией.
Ли Минь оказалась невероятно подвижной, что неудивительно при ее миниатюрности, Николас же чувствовал себя неуклюжим животным, он едва ковылял за ней. Левая рука начала неметь: он ощущал, как наконечник стрелы скребет о кость. К горлу подступила тошнота; парень постарался сосредоточиться на том, чтобы не уронить Софию. Кричащие голоса по-прежнему раздавались очень близко, вспарывая неуютную тишину осажденного города.
Николас обрадовался, почувствовав под ногами твердую землю, но времени остановиться и попытаться стряхнуть темную пелену с глаз не было. Он следил за Ли Минь, скользящей через изумленную толпу, словно дельфин по волнам. Кто-то – женщина – коснулся его руки, когда он проходил мимо, но Николас, не останавливаясь, стряхнул ее. Живот скрутило, но они продолжили подниматься на холм к зданиям, венчающим Бирсу.
Незадолго до самой вершины, Ли Минь резко повернулась, юркнув между двумя последними домами, распахнув калитку, стоявшую у нее на пути. Там, прямо за лучом света, льющимся в узкий переулок, обнаружился мерцающий вход в проход.
Словно чувствуя их приближение, он гудел все выше. Николас почувствовал, что запинается, задыхаясь от пыли и металлического привкуса крови, но сделал последний рывок вперед и исчез, подобно мимолетному порыву ветра.
Петроград191918
Элис как-то учила Этту: если хочешь стать концертирующей скрипачкой, нужно превыше всего беречь четыре вещи: сердце – от критики, ум – от отупения, руки – от слабости и уши – от глухоты.
Но в ту минуту Этта ничего не слышала за резким, болезненным звоном, пронзавшим голову, словно тысяча ножей. Мир навалился на грудь и плечи всем весом, не давая вдохнуть.
Она с усилием разлепила глаза, поперхнувшись загустевшим воздухом.
Клубы дыма закрывали все сказочной дымкой, даже пламя, разбегающееся по шелковым гобеленам на стенах, опалявшее штукатурку. Люстра над столом разбилась, и осколки стекла рухнули ледяной лавиной на… Стола не было – вместе с частью пола он просто исчез, оставив неровную черную дыру. Этта моргнула, ища взглядом остальных среди тлеющих углей, и глаза защипало.
Все исчезли: царь, Уинифред, Дженкинс. Официант. Значит, их вывели – спасатели уже увели их оказывать помощь…
Нет.
По спине пробежал холодок внезапной уверенности, заталкивая крик обратно в горло.
Нет.
Их не вывели. У них не было времени уклониться от взрыва. Значит…
Они провалились сквозь пол. Или они… их тела… приняли на себя удар…
Этта снова задохнулась кашлем, грудь слишком сдавило, чтобы сделать вдох. В бок что-то упиралось, вонзаясь все глубже и глубже с каждым ее движением, с каждой попыткой сдвинуть неподъемный вес с груди и пропустить воздух в легкие. Одну руку придавливала ее собственная спина, вторая была зажата между ребрами и какой-то теплой массой сверху.
Генри.
«Генри… – Этта чувствовала, как слово вылетает из ее горла, но не могла расслышать его сквозь звон в ушах. – Генри! Генри!».
Он успел упасть на нее, почти полностью закрыв собой. Сердце Этты застучало по ребрам, колотясь так быстро и так сильно, что она испугалась, как бы оно не разорвалось.
Отец лежал лицом в сторону, одна рука распростерлась на ней, прикрывая. Но он не двигался.
Он не двигается.
Этта выдернула руку, зажатую между ними, превозмогая боль в еще не до конца зажившем плече. Лишенная слуха, окутываемая волнами удушливого дыма, она будто плыла под водой, глядя на искореженные картины жизни морских глубин. Пошарив рукой, Этта нащупала обнаженную, ободранную до мяса спину Генри – его обожгло взрывом. Трясущимися руками девушка нашла его шею, прощупывая пульс.
Не умирай, не умирай, пожалуйста…
Ей не сразу удалось разделить собственную дрожь и еле заметное подрагивание под его кожей, но оно прощупывалось. Генри был жив – возможно, находился на грани жизни и смерти.
Со всей заботой и силой, на какие оказалась способна, Этта качнула отца – ровно настолько, чтобы самой выскользнуть из-под него, но не перевернуть его на обожженную спину. От запаха обгорелой плоти и волос к горлу подкатила желчь. Когда она огляделась и увидела, что осталось от Уинифред, ей пришлось прижать кулак ко рту, чтобы сдержать рвоту.
О боже, о господи боже…
«Айрон…». Дженкинс успел выкрикнуть «Айрон…», не договорив имя убийцы до конца. «Айронвуд». Официант – террорист – прокричал слова, которых она не поняла, но Этта почувствовала мгновение, когда временная шкала снова изменилась.
Генри оказался прав: Сайрус Айронвуд в самом деле послал агентов, чтобы вернуть шкалу времени на круги своя… Но такого в привычной ей истории не происходило; это не могло быть временной шкалой Айронвуда. Значит, эта… какая-то новая?
Ненависть и отвращение обожгли Этту так, словно вся ее душа занялась огнем.
Пол под ее ногами трещал, она почувствовала, как проваливается целый кусок, и поняла, что после взрыва осталась без обуви. Осматривая комнату, Этта ощутила набегающую волну паники, грозившую смыть те немногие разумные мысли, которые еще у нее оставались. Яркие величественные цвета и сияющее золото сменились битым стеклом, брызгами крови и пеплом.
Она была жива. Она должна была оставаться в живых. Она должна… просто дышать… просто выбраться из…
В ушах звенело так, что ни о чем больше думать не получалось. Этта присела на трясущихся ногах и подсунула руки под плечи Генри, подхватывая его под мышками. Открытая рана на спине отца перепачкала кровью ее платье; от легчайшего касания он застонал и вздрогнул всем телом.
В иззубренный рот пола было видно тлеющий зал под ними. Осколки металла и дерева, разлетавшиеся как шрапнель, прорезали ей чулки, посекли пятки и щиколотки. Этта содрогнулась, глядя, как длинные ноги отца безвольно волочатся по полу, подскакивая на неровностях. Сдвинуть его получалось только резкими короткими рывками, и она уже едва не падала в обморок, когда, наконец, сквозь дым проступила распахнутая дверь с лежащим рядом опрокинутым подносом.
Дым постепенно заполнял и зал, но Этта, заботливо опуская Генри на мягкий ковер, почувствовала, что впервые может сделать нормальный вдох. Встав на колени, она искала на его лице признаки жизни. Он обо что-то стукнулся лбом – на правом виске вспухла шишка, по щеке стекала струйка крови.
Ей бы вскочить на ноги и бежать из дворца тем путем, каким они сюда попали, но Этта будто приклеилась к полу, не в силах пошевелиться. Казалось, какие-то части ее души погасли.
Она только-только нашла его, и вот…