Обожженная половина лица Октавии растянулась в болезненной улыбке. Этта едва ли могла отличить ее кашель от смеха.
– Ты – мой любимец, малыш, – фыркнула она. – Я бы любила тебя… еще больше… раздобудь ты мне бутылочку чего-нибудь стоящего.
– Я принесу тебе полную бутылку скотча, – поклялся он, – даже если придется отправиться в саму Шотландию, обещаю, она будет еще запотевшей после подвала вискарни.
– Расскажи… что случилось, – попросила она. – Такого не должно было случиться.
Джулиан принялся объяснять тихой скороговоркой.
– Многое можно сказать о Сайрусе Айронвуде, – признала Октавия. – Многого… можно стыдиться. Прежде всего, того, как он относится к своей семье. Он был так суров с тобой… за то, что ты не стал тем, кем он тебя видел. За то, что не смог вернуть… своего отца.
Этта впилась пальцами в мышцы, обхватив себя руками. Отец Николаса и Джулиана – Огастес – был подонком. Оставалось только удивляться, неужели он был тем, кем Сайрус «видел» Джулиана.
Тень, налетевшая на лицо Джулиана, рассеялась, когда взгляд женщины метнулся к нему, а потом – к спящим вокруг пациентам. Она говорила так тихо, что Этте пришлось пододвинуться поближе, чтобы расслышать.
– В нем живет… безумие. Ой, да не делай ты круглые глаза. Те из нас… те из нас, кто были особенно близки к нему, видели, как он все ближе и ближе… подходит к краю. Но он создал мир лучше, чем тот, что… получался ранее. Все это… всего этого не должно было произойти. Однако Роуз Линден – она и ее отверженные ни за что не хотели с этим смириться.
– Так этого не было в исходной временной шкале? – уточнил Джулиан таким же тихим голосом. – Я и не думал так, но просто хочу убедиться. После того, как дед затеял войну со всеми семьями, случалось столько изменений.
– Нет, – убежденно ответила Октавия. – Я бы не выдержала. Я бы не… допустила, чтобы дети… чтобы кто-либо погиб… я бы не позволила случиться такому.
Сердце Этты оцепенело. Если Октавия думала – верила, – что была в силах предотвратить это или хотя бы спастись самой, тогда, значит…
Она все поняла неправильно. Этта решила, что стражи, в отличие от путешественников, не могли распознавать изменения временной шкалы, что они лишь следовали за ними в блаженном неведении, что их жизни и воспоминания изменялись по сравнению с исходными. Но все оказалось совсем иначе. Стражи Айронвуда, служа старику, знали, как должны развиваться события. И, если им удавалось выжить при изменениях, они осознавали и то, что временная шкала изменилась, и терпели последствия этих изменений. У Этты перехватило дыхание от невыразимой жестокости этого: люди, рожденные в их тайном мире, находились в его власти так же, как обычные мужчины и женщины. Но при этом знали, что потеряли и чего страшиться.
– Не сомневаюсь, нянюшка, – Джулиан ласково обхватил ее руку своими. – Ты бы спасла весь этой чертов город, если бы знала.
– Ты тоже не знал… так зачем же… зачем же пришел? – спросила Октавия, поворачивая голову и вглядываясь в лицо.
– Хотел кое-что выяснить, – ответил Джулиан, лишь немного соврав, – а ты – единственная, кому я доверяю.
Еще одна болезненная улыбка, натянувшая кожу под бинтами.
– Говори. Но эта – пусть выйдет.
– Нянюшка, – ласково пожурил ее Джулиан. – Этта – не ее мать. До прошлого месяца ей даже не говорили, что она – одна из нас. Если ты судишь о ней по ее матери, то можешь и обо мне судить по моему отцу.
– Именно из-за ее матери твой отец стал… таким жестоким. Это она сделала его таким…
– Давай не будем… – оборвал ее Джулиан, потом, спохватившись, смягчил резкий тон. – Она не делала его тем, кем он был, лишь выпустила то, что уже сидело внутри него. Давай просто… Я только хотел сказать, что мы пытаемся выяснить, что происходило с семьей. Дедуля пытался разыскать свою старую пассию, а теперь нам нужно найти его самого.
Джулиан наклонился, вглядываясь в лицо Октавии, и свет свечей прочертил глубокие тени на его лице. Он неловко поерзал, скрип стула прорезал бормочущий спор жизни и смерти в палате.
«Она не станет говорить, пока я здесь», – догадалась Этта. Но она не хотела выходить и полагаться исключительно на пересказ Джулиана.
– Спокойно, нянюшка, – улыбнулся он. – Этта – нормальная. Сам проверял, иначе не привел бы ее к тебе.
Октавия явно не доверяла его суждению, но решила махнуть рукой.
– Будь осторожен… хорошо? Он… снова путешествовал. Был здесь буквально несколько дней назад… созвал семейный совет. Не дай ему… тебя найти, – Октавия пристально поглядела на Джулиана.
– Он? – повторил Джулиан. – Дедище? С чего вдруг? Старик сходит с места раз в двадцать лет в лучшем случае.
– Если я скажу тебе… – Октавия глубоко хрипло выдохнула, – в какой переплет… ты попадешь?
– В хороший, – заверил ее Джулиан, – В такой, что ты будешь мною гордиться, даже если, как всегда, поставишь в угол.
Звук, изданный Октавией, очевидно, считался смешком, но слышать его было больно.
– Грядет… аукцион. Сведения… по семейной линии. Он прибыл забрать… золото из своего здешнего сейфа. В качестве вступительного взноса.
– Аукцион? – повторил Джулиан, покосившись на Этту. – А он не сказал, что выставлено?
– Что еще… он может жаждать… так отчаянно?
Астролябия.
– Так она еще не у него? – удивилась Этта. Кто же тогда отобрал ее у Кадыра во дворце?
Джулиан, очевидно, подумал о том же, но сразу высказал догадку:
– Белладонна. Я мог бы догадаться, что чертова штука окажется у нее. Она наверняка послала одну из своих сошек выкрасть ее, или же кто-то из дедулиных головорезов кинул его и за вознаграждение сдал «товар» ей. А место аукциона ты знаешь? Год?
Октавия покачала головой, и Этта почувствовала, как опускаются руки. Старушка схватила Джулиана за запястье, удерживая на месте.
– Беги… возвращайся назад. Как можно… дальше.
– Сперва мне нужно кое-что сделать, – возразил он. – Но я сбегу. В свое время.
– Нет, Джулиан! Тени – даже до стражей доходят слухи о… о таких вещах… об убийствах…
– Тени? – Джулиан наморщил лоб. – Шутить изволите, нянюшка?
Несмотря на свое состояние, она смерила его взглядом, отточенным годами работы воспитательницей.
– Ты же вечно говорила мне, что у меня волосы выпадут, если я не перестану есть сладкое, так что уж прости мне, что я не верю в существ, похищающих непослушных детей по ночам.
– О чем вы говорите? – спросила Этта, переводя взгляд с одного на другую.
– Помнишь, мама с детства стращала тебя людьми, которые живут в тени и похищают маленьких детей путешественников, которые не слушаются взрослых? – Джулиан поскреб щетину на подбородке, и Этта в который раз изумилась: почему как бы он ни сел, что бы ни сказал, всегда выглядит, будто он выделывается. – Ах да! Ты не помнишь. Конечно, как я мог забыть. Твоя мамаша держала путешествия в тайне и все дела. Должен сказать, я впервые тебе завидую. «Из тени придут они…»
Только потому, что он упомянул ее мать, только потому, что произошедшее в Зимнем дворце было еще свежо в памяти, обжигая болью каждые пять минут, только поэтому слова Роуз снова всплыли в сознании, и она уловила связь между ними и тем, что сказал Джулиан.
– Поправь меня, если ошибаюсь, – Джулиан повернулся к Октавии. – Но есть такая старинная страшилка про секретную группу, что держится в тени и подбирает отбившихся от семьи отпрысков путешественников. Я всегда думал, что сказочку придумали, дабы объяснять случаи, когда дети пропадали в далеком прошлом или становились сиротами. Так значит, дело не в этом?
– Убийцы… – Октавия тяжело закашлялась, на губах выступила кровь. Джулиан кинулся к ней, бережно промокая рот влажной тряпочкой.
– Не нервничай, – попросил он.
– Убийцы… все они, – продолжила Октавия. – Мы знали о них. Сайрус – он хочет то же… что и они. Стер все упоминания о них. Не хотел… чтобы кто-либо знал… иначе все были бы слишком напуганы… чтобы помогать ему в поисках… этой штуки.
Этой штуки. Астролябии.
«Ты не знаешь, что на подходе, что преследовало меня долгие годы! Я сбила их с твоего следа на несколько недель, когда тебя выкрали, но Тени..!»
Но Тени…
Что там говорил Генри насчет видений Роуз? Что она стала бояться темноты, что ее «посетил» сияющий человек, наславший на нее Тени?
– Как они выглядят? – спросила она. Во дворце Роуз отвлекли нападавщие в черном. Этта тогда приняла их за Айронвудов в форме дворцовой стражи, но… мысли крутились слишком быстро, перебирая возможные варианты. В головоломке не хватало еще одного куска, найдя который, можно сложить картину воедино. Все могло оказаться очень просто… нет, не могло.
Генри не ошибался. Ее мать нуждалась в помощи. Она была убийцей, застрелившей члена собственной семьи – лучшую и единственную подругу дочери.
– Я не… знаю… – сказала Октавия. – Я не… просто держитесь подальше…
– Хорошо, хорошо, – забормотал Джулиан, бросая быстрый взгляд на Этту.
«Но Тени… То, что преследовало меня долгие годы…»
Грудь Октавии мелко трепетала, она снова повернулась к Джулиану, глядя на него круглыми от ужаса и отчаяния глазами и хватая ртом воздух. Джулиан вскочил с табуретки, и Этта успела прийти в бешенство при мысли, что он сейчас кинется к выходу, но он лишь достал из складок одежды все ту же потрепанную записную книжку, вынул огрызок карандаша, привязанный к корешку веревочкой, и бросил дневник на кровать. Блокнотик в мягкой коже раскрылся на незаконченном наброске улицы.
А ведь он художник! Этта уже успела об этом позабыть. Или просто никогда не хотела видеть в нем кого-либо еще кроме труса и бабника, потому что это разрушало удобную картину мира, когда весь ее мир и так рухнул. Будь он изображением, одним из тех, что восстанавливала ее мама в Метрополитене, счищая наслоения времени и грязи, сколько бы ярких красок нашлось под ними?
– Помнишь наш старый дом, нянюшка? Где мы жили рядом с парком, на Шестнадцатой? – его правая ладонь держала ее руку, но левая быстро рисовала на чистом листе.