Этта хорошо знала этот прием: София славилась умением находить щель в броне противника и вонзать клинок точно в больное место. Будь у Этты с собой что-нибудь мало-мальски острое, София бы уже вогнала его ей в горло.
– Лжешь, – просто сказала Этта.
– Да неужели? Я путешествовала с ним несколько недель, знаешь ли. И видела, как он радостно приполз обратно в руки старика. Добровольно. Он сейчас следит за всеми делами Айронвуда, устраняя изменения, вызванные смещением временной шкалы, давая ему советы. Просто прелесть, как они сработались. Старик буквально счастлив. Он оставляет Картера за старшего, пока сам будет на аукционе.
Джулиан проглотил комок в горле, кинув взгляд на Этту, словно прося подтвердить, насколько такое возможно. Девушка покачала головой.
– Но ведь искать-то он тебя не стал? – продолжала София.
Этта почувствовала, словно ей между ребрами продергивают тонкую горячую нитку.
– Он считает ее мертвой, – вмешался Джулиан. – Как считала и ты.
– И при этом работает на виновника ее гибели. Наглядная демонстрация того, что он за человек, разве нет? Это у тебя в голове он такой хороший, такой герой, а на деле он не лучше любого из нас. Все эти ваши «отношения», любовь – влечение, если точнее, – основывались на сделках и обмене. Привести тебя к Айронвуду – за плату. Не дать тебе завладеть астролябией – за плату. Продолжать?
У Этты так сильно скрутило живот, что она ощутила вкус желчи. Неправда. Неправда! София ничего не понимает. Ее не было там, она не видела его раскаяния. Она совсем не знает Николаса!
– Хочешь знать, почему я здесь? Потому же, почему и ты: я хочу то же золото, чтобы попасть на тот же аукциончик, где выставлена украденная у меня вещь.
Разумеется. Она всегда думала лишь о себе. Внезапно у Этты закончились остатки терпения, за которые она цеплялась. Девушка бросилась вперед, вырывая нож из руки Софии, и от души приложила ее спиной о скалу, прижимая клинок под подбородком.
– Боже правый! – воскликнул Джулиан наполовину восхищенно, наполовину в ужасе. – Да вы обе будите друг в друге самое худшее!
На него не обратили внимания.
– Слишком высоко, – заметила София, обвивая Этту словами, словно колечками дыма. – Пониже. Забыла уже, чему я тебя учила?
Этта не ослабила хватки.
– Ты все еще не понимаешь, да? Астролябию надо уничтожить!
София засмеялась – буквально расхохоталась.
– Интересно, как бы ты заговорила, если бы знала, к чему это приведет?
– Я приняла то, что мое будущее не вернешь, – ответила Этта. – Ты – единственная, кто еще думает, будто может получить от жизни все и сразу.
– Уничтожив астролябию, ты не получишь от жизни ничего. Ну, конечно, ты не знаешь – ты же всего лишь маленькая кудрявая овечка, которая дает водить себя за нос, блея что-то про добро и зло. Проснись, Линден! Нет добра и зла, есть только выбор. И ты приняла решение, не зная всей картины.
– О чем это ты? – спросил Джулиан, безуспешно пытаясь расцепить двух девушек. – София, да ладно тебе. Пойдем вместе – между нами говоря, неужто мы не знаем, где Айронвуд хранит свои сокровища, чтобы не наскрести на входную плату? Есть очень плохой выбор – это позволить дедуле заграбастать ту штуку. Ты не видела будущее, каким его видели мы, не видела, что поставлено на кон. Понятия не имею, что задумал Ник, но явно не помогать старику. Ник до жути благородный.
«Николас не может помогать Айронвуду», – подумала Этта, сжимая кулаки. Но ведь… он заключил с ним то соглашение за ее спиной, не так ли? Николас согласился сопровождать ее и проследить, чтобы она вернулась с астролябией. В обмен на все владения Айронвуда в восемнадцатом столетии.
Она выпрямилась. Нет. Он расторг то соглашение. Он признался ей во всем, сказал, что любит ее. Он любит ее.
В голове послышалось мрачное дуновение внутреннего голоса: «Влечение».
– От тебя, чертов эгоистичный трус, я не хочу больше слышать ни слова, – рявкнула София. – Ты утратил право даже думать обо мне. Честно говоря, почему бы тебе не спрыгнуть с того утеса прямо сейчас, закончив начатое? Дедуле, по крайней мере, будет что хоронить.
– Ты же так на самом деле не думаешь, – Этта поразилась, как спокойно Джулиан отвечал, не тушуясь под злобным взглядом и шипением Софии. – Скажи мне, в чем дело, что тебя так задевает? Мы же были друзьями всю свою жизнь – ты что, всерьез веришь, будто я не способен понять, когда ты впустую кипятишься?
– Не важно, – София, вырвавшись, наконец, из рук Этты, принялась собирать оброненные сумки. – Все это не важно. Прыгай с обрыва или уничтожай астролябию – твоя жизнь в любом случае кончена. Поскольку вы, судя по всему, не способны что-либо сделать сами, позвольте мне обрисовать вам полную картину: шкала времени Айронвуда не просто исчезнет. Нас всех выбросит в наше истинное забытое богом время, и проходы захлопнутся у нас за спиной навсегда.
– Боже, ну ты и лгунья! – выдохнула Этта.
София повернулась и пошла по тропе, отмахнувшись от Джулиана, протянувшего к ней руку. Но на Эттины слова обернулась:
– Я? Увидишь…
– Подожди, – крикнул Джулиан, догоняя Софию. – Софи, пожалуйста…
Они оба исчезли за поворотом каменистой тропы, и с ними исчезла последняя необходимость держать себя в руках. Этта тяжело выдохнула, словно ее толкнули в грудь, и прижала кулаки к глазам, пытаясь остудить холодными пальцами скачущие в голове мысли.
Влечение.
Выбросит.
Захлопнутся.
Навсегда.
Если то, что сказала София верно, – а у Этты были все резоны ей не верить, – то Генри, очевидно, не знал всей картины. Он бы никогда не рискнул разлучить членов семей Тернов. Подумать только: что, если ребенок рожден в совершенно другом столетии, чем его родители? Что, если кто-то из таких детей, играя дома в Сан-Франциско, окажется запертым во враждебном времени, в месте, где у него нет друзей, а все вокруг говорят на незнакомом языке, так что даже помощи не попросишь?
Этта вспомнила теплые руки Николаса на своем лице, пальцы, пробегающие по коже, словно рисуя на ней чувства. Вспомнила, как он дрожал, совсем чуть-чуть, когда она легла рядом с ним в темноте. Тепло его губ на своих щеках, веках, на каждом сантиметре кожи. Как он делился с нею своими секретами. Она вспомнила, как ее страх рассыпался на кусочки и растворился рядом с ним, как бережно он поддерживал ее всякий раз, когда она была готова сломаться.
Как быстро работал его ум, как ревностно верило сердце, как отчаянно он боролся за каждый шаг в своей жизни, включая убеждение, что они смогут быть вместе. В ее сердце Николас был песней в мажорном ключе, дерзкой и прекрасной.
Но Этта помнила и то, что она чувствовала, когда ее взяли к себе Терны, приняли ее, встретили тысячью улыбок и вопросов, пытаясь одолеть время, проведенное в разлуке. Вспомнила, как игра отца сплеталась с ее игрой. Вспомнила свой город, превращенный вместе со всеми жителями и деревьями в клубящееся облако пепла.
Ей нужно поговорить с Николасом, прикоснуться к нему, поцеловать, узнать, как он поранился, как ему помочь. Но сейчас их разделяли сотня людей на берегу и, что еще страшнее, сотни вопросов, на которые Этта не могла начать отвечать.
«В этой истории столько всего темного, что порой я чувствую, как она душит меня», – признавался Генри. И все это возвращалось и возвращалось, кружило вокруг астролябии. Снова, и снова, и снова.
Сценарий.
«Нет!» – Этта тряхнула головой, отбрасывая эту мысль подальше.
Джулиан, тяжело дыша и теребя волосы, прибежал обратно.
– И слушать не хочет! Происходит что-то еще, но она не говорит нам, я уверен.
Этта кивнула, огибая скалу по стеночке и выглядывая из-за утеса на берег под ними. Николаса она нашла сразу – трудно было бы не заметить его рядом со стариком недалеко от входа в пещеру. Он подошел чуть ближе, чтобы лучше расслышать Айронвуда, затем, кивнув, шагнул вперед и, приложив здоровую руку ко рту, передал приказ остальным.
«Что ты делаешь? – удивлялась Этта. – Что же ты такое задумал?»
В их совместных странствиях ей много раз казалось, что она понимает его лучше, чем саму себя. Но понять, почему он согласился на эту роль в игре, в которую никогда не хотел играть, она не могла, хоть убей. Разве что нечто направляло его руку.
– Что нам делать? – начал Джулиан. – Если она права, то мы вернем исходную временную шкалу, но потом… это конец для всех нас, правда? Без астролябии, способной заново создать проходы, мы пропали.
Внезапно Николас поднял голову и посмотрел прямо в их направлении, словно заметив что-то сквозь туман и снег. Этта присела прежде, чем осознала, что делает. Сердце стучало в груди, когда она опустилась на жесткую неровную землю. Она плотно зажмурилась.
В одном она никогда не сомневалась – в постоянстве своих чувств к Николасу – эта часть ее сердца всегда билась ровно и размеренно, отбивая мелодию, слышимую только ей. Возможно ли, что, оставив Николаса в погоне за астролябией, она обрекла его на такой выбор, на выживание единственным доступным способом: через извращенную верность?
Снег, крупинка за крупинкой, покрывал черные скалы и искореженные пласты горных пород белым покрывалом, сглаживая складки и трещины. Пришедшая вдруг мысль была не новой, просто приспособленной к новой цели.
– Сколько займет путь отсюда до Сан-Франциско?
Джулиан нащупал в кармане куртки свой дневник.
– Если поспешим, дня три-четыре. А что? Хочешь попробовать снова соединиться с Тернами?
– А отсюда до аукциона? – нажимала Этта.
– Если использовать прямой проход в Рио-де-Жанейро… еще три дня, наверное, – он снова пролистнул страницы, проверяя свои расчеты.
– Значит, не успеваем, – вздохнула она, садясь на корточки и вытирая измазанные в грязи руки о шершавую шерсть плаща. – Особенно если собираемся искать сотню фунтов золота. Тебе часом не случалось приметить тайники Тернов?