Жив.
– Ты… Ты в порядке? – спросил он, робкой рукой придерживая ее за голову.
За ним и вокруг него в шатер врывались мужчины и женщины в одеждах от двадцатого до первого веков, сжимая в руках оружие. Вела нападающих Ли Минь, закутанная в черные шелка. Она рвалась вперед, скользя через схватку, явно кого-то высматривая. Николас и София оказались заперты за кровавым валом трупов, непрерывно растущим, отсекая их от остальных: и нападавших, и их жертв, от мужчин и женщин, сжимавших своих мертвых, кричавших, пока и им самим не выпадал черед замолчать. В дыму, заполнявшем помещение, было не отличить тень от Тени.
Николас споткнулся, удар в спину бросил его на колени. Ли Минь выгнулась назад, словно тетива лука, и вот она уже летела вперед, прямо к нему. Вытянув маленький кинжал из сапога, она вогнала его в шею Тени, прижавшей Николаса и Софию к столу. Размах эмоций, взорвавшихся на лице девушки при виде своей спасительницы, было не описать никаким словами.
– Я все равно тебя не прощаю! – прокричала она.
Ли Минь ударом ноги подкинула вверх серебряное блюдо, лежавшее на куче парусины и дерева. Человек – один из Айронвудов – выхватил пистолет и прицелился, но тяжелое блюдо отвело пулю от Николаса и Софии, а затем сшибло стрелка с ног. Следующим движением Ли Минь достала меч из воздуха и вогнала его в спину Тени, оправившейся настолько, чтобы нацелить свой коготь и меч в лицо Софии. Николас, с окаменевшим от сосредоточения лицом, вырвал меч, засевший между лопаток, и начал рубить им Тень с холодным бесстрастием человека, прошедшего – и победно – намного больше битв, чем противник мог себе вообразить.
София схватила Ли Минь за плащ, притянула к себе и крепко обняла под треск огня, перекинувшегося со свечей на полотнище и охватившего весь шатер.
– Терны! – выкрикнул кто-то, перекрывая общий шум, модуляции речей Темного, стоны умирающих и визг путешественников, в панике пытающихся убежать.
Другой голос:
– Хемлок!
Генри отшвырнул Этту в сторону. Она скорее услышала, чем увидела выстрел, прорвавшийся сквозь лязг металла. Генри дернулся, но не упал – Этта кинулась поддержать его, одновременно пытаясь сдвинуть, чтобы увидеть, куда его ранило, но увидела лишь, что одетый с иголочки человек за его спиной осел на пол с дыркой в черепе.
Дым от горящего шатра начал вытеснять воздух, но рассеялся, когда вперед вышла ее мать – без маски, с винтовкой в руке, теперь нацеленной прямо на Генри, который спокойно поднял меч и так же спокойно приставил его к месту, где тонкая бледная шея Роуз переходила в плечо. На ней тоже была белая аукционная мантия, правда, теперь живописно украшенная красным и черным: кровью и сажей.
Этта отскочила от отца, тревожно вскрикнув.
При виде них холодная маска на лице Роуз чуть треснула, приоткрывая облегчение.
– Сможешь вывести ее отсюда? – спросил Генри.
Роуз ничего не сказала, только кивнула.
– Нет! – Этта вырвалась из его рук. – Вы не понимаете… Астролябия – ее нельзя уничтожать…
Знакомый крик заставил Этту резко обернуться. Николас с Софией и Ли Минь укрылись за перевернутым столом. Навалившись разом, они подняли его и направили, как таран, на двоих Теней, по очереди вонзавших свои когти в поверженное тело одного из Тернов, пытаясь доползти до раненого юноши.
Взглянув на мать, Этта едва признала ее в побледневшей от ужаса женщине.
Этта медленно повернулась.
Наибольший ужас внушала тишина вокруг него, засасывавшая все звуки, словно вакуумом. Стены, казалось, кланяются ему, сгибаясь, как будто с каждым шагом он отъедал от мира очередной кусочек. Человек в золотом облачении скользил через погром в шатре, битва облетала его, закутанные в тени нападающие загоняли добычу в кабинки, будто хищники, жаждущие вонзить клыки в плоть добычи. Подол его мантии был до колена пропитан кровью.
Генри протянул было к ней руку, но первой Этту схватила Роуз. Девушка обнаружила, что ее затолкали за мамину спину, прижав к стенке шатра. Сияющий человек шел мимо них. Вблизи его лицо напоминало рисовую бумагу. На одно ужасное мгновение Этта вообразила, что видит, как черная кровь течет по его ветвящимся словно корни жилам.
Но она не дрогнула – это тряслась ее мать. Роуз Линден – охотница на тигров, беглянка из плена Айронвудов, покорительница неизвестного будущего – дрожала мелкой дрожью. И, как будто этот животный страх распространялся по воздуху, сияющий человек внезапно остановился и повернулся к ним, ища их глазами. Во взгляде зажглось узнавание, когда он, наконец, увидел Роуз. Мертвенные губы изогнулись в пугающей пародии на улыбку.
– Приветствую тебя, дитя мое.
Шепот.
Проклятие.
Понимание залило Этту, заполняя пробелы в картине жизни ее матери, которую она недавно начала собирать. Генри заслонил собой их обеих, но старик не проявил к нему ни малейшего интереса. Когда он проходил мимо, отец отшатнулся, словно сияющий человек задел его душу. Что-то было в том, как сам воздух завивался и дрожал вокруг человека, кланяясь ему, от чего у Этты вновь засосало под ложечкой.
– Боже мой, Рози… – пробормотал Генри, поворачиваясь к ней.
– Теперь… веришь? – ранимость, сквозившая в маминых словах, пугала.
– Прости, – сказал Генри. Так тихо, что Этта сомневалась, услышала ли его мама среди грохота сражения. Девушка чувствовала себя стоящей между двух ураганов, готовых столкнуться в вихрях звонких мечей и потоках крови, бьющих вокруг.
– Этта!
Услышав крик Софии, Этта вырвалась из объятий матери. София теперь стояла спина к спине с Ли Минь, отбиваясь от двух Тернов с мечами.
– Айронвуд схватил ее!
Вглядевшись сквозь пылающее пламя в темноту, Этта, наконец, нашла дырку, прогрызенную огнем в стене шатра. В нее она увидела старика, все еще в маске, устремившегося во двор, лавируя между синтоистских священников, поливавших шатер из ведер, чтобы огонь не перекинулся на храм.
Однако между нею и той дырой был Николас с Тенью, не отпускавшей его. Рука с когтем уже подбиралась к горлу, несмотря на все старания Николаса отбросить нападающего. Он закрылся от очередного выпада ладонью, и там, где коготь глубоко вонзился в плоть, хлынула кровь. Этта кинулась к нему, но тут откуда-то из воздуха возник Джулиан, выстрелив в Тень из кремневого пистолета, очевидно, принадлежащего Софии. Пуля не остановила Тень надолго, но этой задержки хватило, чтобы Николас подобрал меч с земли.
Тень бросился вперед, но Николас отпрыгнул, а из-за мантии выскочил кожаный шнурок со стеклянным оберегом, который он носил на шее. Этте, должно быть, привиделось: уж больно густой дым собирался вокруг, погружая весь мир в серебро, но когда Тень ударил Николасу прямо в сердце, острие меча принял на себя оберег. Тень казался завороженным необыкновенным зрелищем, а Николас, не упуская своего шанса, отвел клинок назад со всей силой, какая в нем еще оставалась, и обрушил его на врага.
«Астролябия! Айронвуд!» – напомнила она себе.
Последнее, что видела Этта перед тем, как устремиться во двор, была Белладонна, стоявшая там же, где простояла весь вечер, наблюдая, как кровь течет по камням, впитывая пепел под ногами Джулиана и Николаса, созерцая битву многострадальным взглядом матери. Потом повернулась и ушла через стену огня и дыма, погружаясь в инкрустированное звездами чрево ночи.
Луна горела высоко и ярко; Этта бежала, выискивая глазами фигуру Айронвуда – на тропе, среди деревьев, в любой щели, куда мог заползти старый змей. Проход у подножия горы должен был схлопнуться со смертью первого путешественника, но у него же астролябия, он может сотворить собственный путь к спасению, а потом запечатать вход, не дав никому пройти за собой.
Легкие наполнились чистым и свежим воздухом, но Этта не могла перестать кашлять, на бегу выхаркивая дым, слюну и желчь из глубины тела, спотыкаясь на мягкой земле.
«Проклятие», – подумала она. Чтобы он забрал астролябию! После всего…
– Этта! Этта, ты где? – донесся голос Николаса с вершины, но она не остановилась – ветер принес и другой голос.
– … посмотри мне в глаза! Посмотри мне в глаза раз и навсегда! Покончим с этим!
Этта заспотыкалась по разбитой тропе, останавливаясь лишь для того, чтобы удержать равновесие и вновь поспешить вперед. Крики Айронвуда разбудили птиц, разлетавшихся теперь из безопасных ветвей.
Старик сорвал с себя маску и мантию, открыв изящный костюм под нею. Он вышагивал по тропе взад-вперед, неровно дыша и нервно теребя пальцами остатки волос. По лицу катились ручьи пота, смешиваясь с запахом крови.
– Я знаю: ты тут! – кричал старик деревьям и мраку. – Она моя, слышишь? Приди за ней снова, и я порву тебя на части!
Этта лишь раз имела несчастье по-настоящему говорить с ним, но сейчас безумная манера речи, лихорадочное вышагивание, вопли, словно каждое слово вырывали из него с мясом, заставляли думать, будто она видит его впервые. Его власть над собой, своей семьей, бесконечными интригами, которые он плел, была всегда такой крепкой и безупречной – сейчас же она не узнавала Сайруса Айронвуда в этой сложной смеси страстного желания и отчаяния. Это точно тот самый человек, чьей воле подчинялось даже время? Покоривший целые семьи своей бесконечной жестокостью?
– Ты слышишь меня, эй, дьявол? – выкрикнул он.
Она подошла почти вплотную, на считанные футы, но Сайрус, кажется, не замечал ее. Пустой ларец лежал рядом вверх дном, а он размахивал астролябией, подняв ее над головой под холодным взором луны, словно приглашая некие силы спуститься с небес и схватить ее. Факел в другой руке заковывал его в мелкую лужицу света.
– Айронвуд, – позвала Этта, медленно приближаясь к нему, прижимая нож, стиснутый в руке, к бедру.
Старик резко обернулся, сверкая глазами. Он выглядел как ребенок, которого уже били однажды и собираются бить снова. Ярость душила его, отравляя холодный горный воздух.
У нее был нож. У него – только факел.