— Не беспокойтесь, милорд, — ответил Джим. — Криар преувеличил. Я в порядке.
И для пущей убедительности Джим улыбнулся. Может быть, лорд Райвенн не очень ему поверил, потому что, целуя Джима, он заглянул ему в глаза своим добрым проницательным взглядом, в котором сквозило искреннее беспокойство.
Чтобы предстать перед Фалконом в достойном виде, Джим расчёсывал у зеркала волосы; в это время фигура в длинном чёрном плаще с капюшоном поднималась по мраморной лестнице, выстланной ковровой дорожкой. Положив расчёску, Джим взял щипцы для завивки, включил их и накрутил на них первую прядь; фигура в плаще вышла на лоджию и направилась по ней к комнате Джима. Она шла не с пустыми руками: из-под чёрного плаща виднелся нож в кожаном чехле и стеклянная банка. Джим как раз накручивал на щипцы вторую прядь волос, когда рука в чёрной перчатке легла снаружи на ручку двери его комнаты. Дверь открылась, впустив в комнату струю прохладного воздуха, пахнущего осенью; коснувшись кожи Джима, дыхание осени заставило его вздрогнуть. Вместе с холодным осенним запахом в комнату проник чёрный плащ с капюшоном, чёрные сапоги бесшумно прошли по ковру, а рука в чёрной перчатке поставила на туалетный столик Джима рядом с расчёсками и флаконами запечатанную банку с бесцветной жидкостью, в которой плавал отрезанный белый язык с бахромой по краям, на срезе серый. На её крышку лёг нож в кожаном чехле, украшенном крестиками из тонких цветных полосок — нож Зиддика, тот самый, которым пиратский капитан грозился выколоть Джиму глаз, если он не будет паинькой.
Щипцы для завивки упали к ногам в чёрных сапогах, но сильные руки крепко обхватили Джима и не дали ему осесть на пол. Лицо под капюшоном было скрыто чёрной маской, в прорезях которой блестели голубые глаза со смелыми искорками. Обвив руками шею фигуры в плаще, Джим уткнулся лицом в прохладную чёрную ткань, пропитанную запахом осени. Руки, крепко державшие его, были тёплыми и сильными, их родные объятия прогнали испуг и отвращение, охватившие Джима при виде заспиртованного языка в банке — уже мёртвого, не могущего причинить Джиму абсолютно никакого вреда, но ещё способного вызывать гадливое содрогание в его душе.
Эта банка и этот нож означали одно: Зиддик был мёртв. А Фалкон был жив и крепко обнимал Джима.
Минуту Джим молча вдыхал запах осени от холодного плаща Фалкона, сквозь чёрную ткань его костюма чувствуя живое тепло его тела. Фалкон тоже молчал, прижимая Джима к себе.
— Как ты себя чувствуешь, детка? — спросил он через минуту. — Я слышал, что тебе нездоровится.
— Пустяки, — прошептал Джим. — Всё уже прошло.
Он дотронулся дрожащими пальцами до маски, делавшей лицо Фалкона таким жутким и незнакомым.
— Это сделал он?
— Да, — сказал Фалкон. — Он оставил свой след.
— Сними её… Я не испугаюсь, — пробормотал Джим, гладя его лицо через маску. — Даже если там тысяча шрамов, я всё равно буду тебя любить…
— Я знаю, моё сокровище, — сказал Фалкон ласково. — Но это не самое приятное зрелище, поверь. Лучше тебе на это не смотреть.
Джим покосился на банку и нож.
— Что мне с этим делать?
— Что хочешь, — ответил Фалкон. — Это твоё.
— Можно, я не буду это хранить? — пробормотал Джим с содроганием.
— Как тебе будет угодно, малыш. Я сдержал своё обещание, а дальше решать тебе. Ты дрожишь… Тебе холодно, детка? Прости, я не закрыл дверь. Сейчас закрою, подожди…
Джим вцепился в него.
— Не отпускай меня… Я упаду.
Фалкон сел на кушетку и усадил Джима к себе на колени.
— Всё хорошо, любовь моя. Я с тобой.
Что Джим мог сказать?
— Фалкон, я люблю тебя…
— И я тебя люблю, солнышко.
— Я не знаю, что сказать…
Палец Фалкона лёг на его губы.
— И не надо. Скажешь всё сегодня ночью, детка.
О Зиддике они не сказали больше ни слова. Фалкон ни о чём не рассказывал, а Джим не расспрашивал. Приехал учитель, разлучив Джима с Фалконом на два часа, а потом приехал врач — по поручению лорда Райвенна. Он обследовал Джима и нашёл, что с его здоровьем всё в порядке. В обед лорд Райвенн приехал с двумя друзьями, и Фалкон, как чёрный призрак, скрылся в доме.
Позже Джим позвал Криара и, показав на банку и нож в чехле, попросил:
— Пожалуйста, выбрось это.
Криар, осторожно взяв банку руками в белых перчатках, брезгливо поморщился.
— Какой ужас… Что это, сударь?
— Неважно, — пробормотал Джим. — Не спрашивай… Просто выбрось.
— Охотно, сударь. А это? — Криар взял нож в чехле, повертел, рассматривая. — Это тоже прикажете выбросить?
— Да, Криар. И это тоже.
— Гм, занятная вещичка… — Криар чуть выдвинул нож из чехла, снова задвинул. — Я бы её оставил.
Джим замотал головой.
— Нет, нет… Выбрось, я так хочу. Так надо. Пожалуйста, Криар, я тебя прошу… Я не смогу спать, если эта вещь останется в доме.
— Разумеется, господин Джим, как скажете, — ответил тот мягко. — Не извольте волноваться. Я выброшу то и другое.
— Пожалуйста, сделай это сейчас же! — прошептал Джим.
Криар поклонился.
— Да, сударь. Незамедлительно.
— Эту гадость выбрось вместе с банкой.
— Слушаюсь. Что-нибудь ещё?
— Нет, Криар, всё.
Криар унёс банку и нож, их больше не было на столике, и Джим вздохнул с облегчением. Но долю секунды он сомневался: правильно ли он поступил, распорядившись выбросить эти трофеи, добытые Фалконом с таким трудом и таким риском для жизни и стоившие ему лица? Нет, у него просто не хватило бы духу их хранить: они напоминали ему о том, что он хотел бы навсегда забыть. Пусть Фалкон не обижается, по-другому Джим поступить не мог.
Джим еле дождался ночи. Он не сводил глаз с двери на лоджию, но Фалкон пришёл через другую дверь, закутанный с ног до головы в чёрный плащ. Прикрывая лицо капюшоном, он сразу выключил свет и закрыл занавески, и в наступившем мраке его плащ соскользнул на пол, а потом послышался нежный призывный полушёпот:
— Иди ко мне, детка.
Попав в его объятия, Джим понял, что плащ был единственным, что прикрывало Фалкона. Все слова, которые Джим хотел ему сказать, Фалкон заглушил поцелуем, ненасытно впиваясь в его губы снова и снова, но Джим всё же сказал, что хотел, — крепкими до боли объятиями и исступлённой лаской. Сплетённые воедино, они изъяснялись друг с другом без слов.
Они так устали, что заснули, не разъединяясь, едва утих последний выплеск наслаждения. Но Джим спал недолго, его разбудил шёпот Бездны: бодрствуй, наслаждайся каждой драгоценной минутой, пока он с тобой. Джим улыбнулся: Фалкон был всё ещё у него внутри и при этом безмятежно спал. Джим боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть это единение; он просто лежал, улыбаясь и ощущая Фалкона каждой своей клеточкой. Победа над Зиддиком придавала Фалкону в глазах Джима ещё большую притягательность, Фалкон был его героем и кумиром, и Джим с восхищением и трепетом обнимал его стройное тело, поражаясь, как ему удалось справиться с таким ужасным громилой, как Зиддик.
Когда забрезжил синий утренний свет, Джим всё-таки рассмотрел порез на лице Фалкона. Толстый, длинный и бугристый, как горная гряда, пересекающая гладкую равнину, он обезображивал его прекрасное лицо, разделяя его наискосок пополам, и единственным утешением было то, что нанёсшая его рука опустилась навеки. Джим с болью коснулся губами свежего, ещё не зажившего шва, и брови Фалкона дрогнули и нахмурились. Джим сразу же лёг и притворился спящим.
Фалкон проснулся быстро и тихо. Он приподнялся на локте, заглядывая в лицо Джима, и долго смотрел на него с нежностью, улыбаясь в синих сумерках. Потом он поднялся с постели и накинул на голое тело плащ, но сразу уйти не смог. От двери он вернулся, откинул капюшон, склонился над Джимом и поцеловал его очень осторожно и нежно, погладил по волосам и прошептал:
— Я люблю тебя, детка.
После, низко надвинув на лицо капюшон, он выскользнул на лоджию.
К завтраку он не вышел — скрывался в своей комнате. Лорд Райвенн спросил Криара:
— Ты звонил в клинику?
— Да, милорд, — ответил дворецкий. — Доктор Хеокс ждёт господина Фалкона завтра в десять утра.
— Хорошо, — кивнул лорд Райвенн. — Он, наверно, не будет завтракать с нами, отнеси ему его завтрак в комнату.
— Слушаю, милорд, — ответил Криар.
— А можно, я сам отнесу? — вызвался Джим.
— Не знаю, удержите ли вы поднос, сударь, — с сомнением ответил Криар.
— Я удержу! — заверил Джим. — Можно?
Лорд Райвенн улыбнулся и кивнул.
— Да, дружок, сходи, подбодри его.
Криар собрал на поднос всё для завтрака, но не для одного человека, а на двоих. Вручая его Джиму, он спросил:
— Не тяжеловато?
— Нет, в самый раз, — заверил Джим.
Веса подноса он почти не чувствовал: сил ему прибавляла радость от того, что Фалкон был с ним, живой и невредимый, если не считать пореза на лице. Остановившись у двери комнаты Фалкона, Джим позвал:
— Фалкон, это я! Я принёс тебе завтрак.
Тот открыл ему дверь уже в маске. Удивлённо улыбнувшись, он спросил:
— Криар уволен? Теперь за дворецкого ты?
— Нет, он не уволен, просто я хотел сам отнести тебе завтрак, — ответил Джим. — Можно войти?
Посуда на подносе звякнула, и Фалкон, тут же подхватив его из рук Джима, поставил на кровать, но заметил, что еды на нём вдвое больше, чем нужно было ему одному.
— Спасибо, детка, — сказал он. — Но здесь, кажется, многовато.
— Это для нас двоих, — ответил Джим. — Если позволишь, я хотел бы позавтракать с тобой.
— Боюсь, это не очень хорошая идея, любовь моя, — вздохнул Фалкон. — В маске есть неудобно, и мне придётся её снять. А то, что под ней… У тебя может пропасть аппетит.