Остерегайтесь болеть слишком долго; окружающие вас люди, вследствие скучной обязанности выражать вам участие, скоро начинают чувствовать нетерпение – так как им трудно долго поддерживать в себе это состояние, – и тогда они вдруг приходят к нелестному мнению о вашем характере и к заключению, что вы заслуживаете быть больным и что им нечего больше принуждать себя к состраданию.
315
Намек энтузиастам. Кто легко увлекается и любит возноситься под облака, тот не должен быть чересчур тяжелым; иначе сказать: не должен много учиться и переполнять себя наукой. Последняя делает человека слишком неповоротливым! Примите это к сведению, энтузиасты!
316
Уметь застигать себя врасплох. Кто хочет видеть себя таким, каков он есть, должен уметь застигать себя врасплох с факелом в руке; ведь в духовной области происходит то же, что и в телесной: человек, привыкший смотреть на себя в зеркало, всегда забывает о своем безобразии; только художник, изобразив его на портрете, снова напоминает ему об этом. Но, привыкнув к портрету, он вторично забывает о своем безобразии. Согласно общему закону, человек не выносит ничего неизменно безобразного дольше одного момента, затем он или забывает о нем, или, во всяком случае, отрицает его. Моралисты должны рассчитывать на этот момент, когда провозглашают свои истины.
317
Мнения и рыбы. Человек владеет своими мнениями, как и рыбами, если у него есть рыбный пруд. Нужно приняться за ловлю; тогда, в случае удачи, будет и своя рыба, будут и свои мнения. Я говорю о живых мнениях и о живых рыбах. Многие довольствуются кабинетом ископаемых и тем, что в их голове таятся «убеждения».
318
Признаки свободы и несвободы. По возможности, если и не вполне, самому удовлетворять всем своим необходимым потребностям есть признак стремления к свободе духа и личности. Однако стремление насколько возможно полно удовлетворять многим излишним потребностям свидетельствует уже о несвободе. Софист Гиппий, который все, что он носил в себе и на себе, приобрел и сделал сам, может служить образцом стремления к высшей свободе духа и личности. Дело здесь не в том, чтобы все было выполнено в совершенстве и одинаково хорошо: гордость сумеет исправить недостатки.
319
Верить себе. В наше время люди относятся с недоверием к тому, кто верит в себя; прежде же этого было достаточно, чтобы заслужить доверие. Рецепт, по которому теперь можно приобрести доверие, состоит в следующем: «Не щади себя! Если желаешь заслужить доверие, то подожги прежде всего свою собственную хижину!»
320
Богаче и вместе с тем беднее. Я знаю человека, который с детства привык с уважением думать об уме людей, об их нелицемерной преданности умственным интересам, об их бескорыстном предпочтении всего признаваемого за истинное и т. п. О собственной же голове (о суждении, памяти, уме, фантазии) он имел самое скромное и низкое понятие. В сравнении с другими людьми он считал себя ничтожеством. Однако с течением времени, благодаря сотне фактов, он вынужден был изменить это мнение – к великой, надо полагать, своей радости и к немалому удовольствию. Он действительно испытывал эти чувства, но «к ним, – говорил он, – примешивалась такая сильная горечь, какой раньше я никогда не испытывал; так как с тех пор, как я стал в умственном отношении более верно оценивать себя и людей, ум мой кажется мне менее полезным. Я думаю, что вряд ли я могу доказать им что-нибудь полезное, так как полезное трудно усваивается умом людей. Постоянно передо мною рисуется теперь бездна, отделяющая людей, желающих оказать помощь, от нуждающихся в ней, и меня мучает необходимость обладать умом только для себя и только самому, насколько возможно, пользоваться им. Но давать отраднее, чем иметь. И к чему человеку все богатства, если он находится в уединенной пустыне!»
321
Как нужно нападать. Только у чрезвычайно редких людей вера или неверие поддерживается на твердых основаниях, обычно же для того, чтобы поколебать веру, нет никакой надобности прибегать к помощи тяжелых орудий. Нередко можно достигнуть этого, производя побольше шуму, для чего достаточно и простых хлопушек. Против очень тщеславных людей довольно притвориться, будто готовишься к сильному нападению; это убеждает их в серьезном отношении к ним, и они охотно сдаются.
322
Смерть. Уверенность в неизбежности смерти должна была бы подмешивать к жизни драгоценную, благоухающую каплю легкомыслия, а вы, аптечные души, сделали ее горькой каплей яда, вследствие чего вся жизнь становится противной.
323
Раскаяние. Никогда не следует предоставлять полного простора раскаянию, а наоборот – твердить себе, что раскаиваться означает к одной содеянной глупости присоединять другую. Если пришлось причинить какой-нибудь вред, то надо подумать, как возместить его добром. Если же за свой поступок подвергаешься наказанию, то к наказанию следует отнестись так, как к источнику чего-нибудь хорошего, как к предостережению, например, других от такого же глупого поступка. Каждый наказанный преступник может смотреть на себя как на благодетеля человека.
324
Сделаться мыслителем. Как может кто-нибудь сделаться мыслителем, если он хотя бы треть дня проводит без людей, без книг и предаваясь страстям?
325
Лучшее лекарство. Лучшее средство для больного – немножко поубавить и затем прибавить здоровья.
326
Не касаться! Есть страшные люди, которые, вместо того чтобы разрешать проблему, только путают ее и затрудняют других, желающих заняться ее разрешением. Кто не знает, как следует взяться за дело, пусть уже лучше не берется за него.
327
Забытая природа. Мы говорим о природе и забываем при этом о себе: ведь мы сами природа quand même[77], – следовательно, природа есть нечто более совершенное, чем то, что мы подразумеваем, говоря о ней.
328
Глубина и скука. В глубоких людях, как в глубоких колодцах, все, что в них ни попадает, долго не достигает дна. Зрители, которые обыкновенно недостаточно долго ждут, легко принимают таких людей за неподвижных и черствых или даже за скучных.
329
Когда наступает время присягнуть себе в верности. Мы иногда подчиняемся такому умственному направлению, которое находится в противоречии со всей нашей природой. Долгое время мы геройски боремся против течения и ветра, то есть, в сущности, против самих себя; нас это утомляет, и мы задыхаемся от усталости. Выполняя что-либо, мы уже не чувствуем истинной радости; нам кажется, что успехи наши достаются нам слишком дорого. Мало того, даже одерживая победу, мы отчаиваемся в плодотворности своей деятельности, в своем будущем. Наконец-то, наконец мы сворачиваем в сторону; ветер надувает наши паруса и направляет нас в наш фарватер. Какое счастье! Какая является в нас уверенность в победе! Только теперь мы сознаем, что́ мы такое и чего мы хотим; только теперь клянемся мы в верности себе и имеем на это право, как люди знающие.
330
Предсказатели погоды. Как облака дают нам понятие о направлении ветра там, высоко над нами, так самые легкие и свободные умы своим направлением возвещают нам наступление вероятной погоды. Ветер в долине и ходячие мнения сегодняшнего дня ничего не значат по отношению к будущему, а указывают только на то, что уже было.
331
Постоянное ускорение. У людей, медленно начинающих дело и с трудом осваивающих его, развивается иногда способность к ускоренной деятельности, – так что никто в конце концов не может угадать, куда унесет их поток.
332
Три хорошие вещи. Величие, спокойствие, солнечный свет – вот три вещи, обнимающие всё, вот то, чего желает и требует от себя мыслитель: вот все его упования и обязанности, все его притязания на интеллектуальность и нравственность при обычном его образе жизни и даже в деревенском уединении. Каждой из этих трех вещей соответствуют, во-первых, возвышенные идеи, во-вторых – успокаивающие, в-третьих – просветляющие и, в-четвертых, наконец, такие идеи, которые играют роль во всех трех случаях и преобразуют все земное: это область, где господствует тройственность радости.
333
Умереть за «правду». Мы не дали бы сжечь себя за свои мнения – не настолько мы уверены в их справедливости. Но может быть, мы согласились бы на эту жертву, чтобы иметь свои мнения и пользоваться правом изменять их.
334
Иметь свою таксу. Человек, желающий пользоваться заслуженным уважением, должен представлять собой нечто, имеющее определенную таксу. Но только заурядное имеет таксу. Поэтому желание это свидетельствует или о благоразумной скромности, или о глупом нахальстве.
335
Мораль для строителей. Когда дом выстроен, надо убрать леса.
336
Софоклизм. Никто больше греков не подмешивал воды в вино! Воздержание в соединении с грацией было отличительным признаком благородного афинянина во времена Софокла и после него. Пусть кто может подражает этому в жизни и в творчестве!
337
Героическое. Героическое состоит в том, что человек совершает великое (не по обычному шаблону), не думая о соревновании с другими в глазах других. Героя, где бы он ни был, везде отделяет священная неприступная граница.
338
Двойник в природе. В некоторых местностях мы со сладостным ужасом открываем самих себя – это наш прекраснейший двойник. Как счастлив должен быть тот, кто испытывает это чувство здесь, при этом солнечном октябрьском свете, при этом резвящемся счастливом ветерке, играющем с утра до вечера, при этой чистейшей прозрачности и умеренной прохладе, на этой равнине с присущим ей благоговейно серьезным видом, с ее холмами, озерами и лесами, – на равнине, которая без страха раскинулась рядом с ужасами вечных снегов; здесь, где Италия и Финляндия как будто смешались и где как бы находится родина всех серебристых оттенков природы. Как счастлив тот, кто может сказать себе: «В природе, разумеется, есть еще много более величественного и прекрасного, но то, что здесь, передо мною, мне ближе, родственнее, я не только кровно связан с окружающим меня, но даже более того!»