Ведь еще прошлой ночью я думал, что ничего не могу с собой поделать. А такого еще никогда не случалось, чтобы я не мог с собой справиться».
Глава 9
Когда Джоссерек проснулся, солнце уже поднялось достаточно высоко над горизонтом. Воспоминание о случившемся сразу же вышибло из него остатки сна: тревога, схватка, полмили, которые им пришлось преодолеть до берега, пытаясь не утонуть в сильном течении, когда он поддерживал ослабевшую Донью; бегство от высланных на их поиски групп людей, поднятых по тревоге звуком горна и световыми сигналами, и тут уже ее искусство опытного охотника вело их; долгие, длившиеся, казалось, целую вечность часы, когда они шли в направлении, выбранном Доньей по звездам, пока рассвет не застал их у замерзшего пруда, и они, обхватив друг друга, чтобы удерживать тепло, провалились в глубокий сон… Джоссерек присел на корточки.
— Пусть этот день принесет тебе радость, — приветствовала Донья его на мягком рогавикианском наречии. Когда это она уже успела проснуться? Сейчас северянка резала ножом траву.
Джоссерек встал и осмотрелся. Из безграничной небесной голубизны лился свет, тепло пронизывало его обнаженную грудь, растворяя боль и смазывая царапины и ссадины своим целебным бальзамом. Долина простиралась до самого горизонта. Вокруг всюду росла трава высотой по пояс, она неохотно раздвигалась, когда они двигались вперед, и, подобно морю, переливалась на солнце самыми разнообразными оттенками, начиная от темно-зеленого вблизи и кончая серебристым вдали. И, подобно морским волнам, ее поверхность колыхалась под дуновениями ветра. Дикие цветы плавали в ней, словно рыба, поодаль были разбросаны группки-островки старого высокого чертополоха, а вдали виднелось стадо рогатых животных — численность их, как показалось Джоссереку, достигала нескольких сотен, а в движениях чувствовалась величественность китов. В воздухе порхали пестрые бабочки. А еще выше кружили птицы, но не все из них были ему знакомы: луговые жаворонки, дрозды, краснобровые тетерева, ястребы да дикие гуси образовали клин. Ветер гудел, трепал одежду, приносил запахи растений, глины, животных, разогретой солнцем пыли. «Не видно никого из людей. Это хорошо. — Джоссерек расслабился, на минуту совершенно позабыв, что за ними устроена охота. — Кроме, конечно…»
Донья оставила свое занятие и направилась к нему. От вчерашней тигрицы-людоедки, как и от молчаливой, безжалостной, бегущей вприпрыжку лисицы не осталось и следа. К нему двигалась женщина, одетая лишь в одеяние из воздуха начала лета, улыбку и грудь которой закрывали длинные локоны. «Клянусь Дельфином! — В пояснице у него что-то стрельнуло. — Я… — Однако здравый смысл возобладал в нем. — Она ведь пока не приглашает меня. И в руке у нее мой нож».
Впрочем, она вернула его Джоссереку. Чисто автоматически он сунул его в ножны. Брюки с поясом — вот и все, что было на нем, когда он работал внизу. Его ноги ныли от кровоподтеков и ссадин. У нее же, казалось, все было в порядке, и сама она не выказывала ни капельки утомления.
— Как ты? — спросила она.
— Выживу, — пробурчал он. Большая часть его разума еще была поглощена сражением со своим телом. — А ты?
Радость хлынула наружу, словно высвобожденная из ловушки.
— Йи-и-а! Свободна!
Она прыгала, махала руками, кружилась, делала пируэты среди шуршащих стеблей, которые то скрывали, то показывали ее быстрые ноги и крутые бедра.
— Свободные лососи, свободные соколы, свободные пантеры, — пела она, — где ветер ревет и где солнце сияет, где все танцуют и танцуют, где душа пребывает в мире… — Глядя за ней и слушая эту песню, он забыл о самом себе. И лишь какая-то частица его задавалась вопросом, сама ли она только что сочинила ее, или же это песня какого-нибудь древнего барда. Она пела ее на каком-то диалекте, который он до конца не понимал, и потому Джоссерек решил, что она сама ее придумала.
«Разве не про северян говорили, что они — гордый народ?»
Через несколько минут Донья вернулась к действительности. Она вдохнула поглубже, и Джоссерек тут же заметил крупинки пота на ее коже, но от этого ее тело показалось ему еще более благоуханным. Чтобы отвлечься и утолить жажду, он подошел к пруду и напился из него. Дождь наполнил углубление среди серых валунов водой, которая, хотя и была мутноватой, но все равно чище, чем в любом колодце в Арваннете. Когда он поднял голову, то увидел, что Донья, найдя какой-то заостренный камень, величиной с ладонь, принялась внимательно рассматривать его.
— Пока я приготовлю пищу, ты сложи костер и нарежь еще травы. Делай это так, как я.
Он сдержанно подчинился приказаниям, отданным женщиной. Снова разум взял верх над порывом. «Она знает эту страну, а я нет».
— А что у нас будет в качестве топлива? — поинтересовался Джоссерек. — Эта зелень не годится. Да и к чему ее портить?
Она пнула ногой белый комок.
— Собери кизяк, вроде этого. Сначала раскроши его для растопки. А что касается травы, то она послужит нам в качестве одежды и одеял, чтобы укрыться от жары, холода да и мух тоже. Я умею плести из нее. Таким образом одетые, нам лучше всего передвигаться в самое холодное время ночи, а отдыхать — в самое пекло, пока мы не подберем себе подходящую одежду на стоянке… М-м, да, я еще сплету тебе что-нибудь и на ноги.
Она пошла.
— Подожди! — крикнул ей Джоссерек. — Ты забыла нож. И сколько тебе понадобится времени?
К Донье вернулось ее веселое настроение.
— Если мне не удастся раздобыть чего-нибудь до тoro, как ты сложишь костер, ты уж не выгоняй меня, если я принесу канюка, хотя ими обычно и брезгуют.
Оставшись один, Джоссерек задумался. Его ножу, похоже, придется много потрудиться. Большую помощь в разведении костра оказало ему и оказавшееся в кармане небольшое колечко. Охотничий камень, который нашла Донья в этой местности, напрочь лишенной валунов, оказался куском бетона, оставшимся, возможно, от древней дороги, существовавшей, быть может, еще до наступления ледника. Это было удачей для них. Но он подозревал, что ей не нужна удача, чтобы выжить здесь.
Верная своему слову, Донья вскоре принесла убитого кролика и несколько перепелиных яиц.
— Да эта земля богата разной живностью, — заметил он.
Как внезапный налет облачка в безоблачном небе, ее настроение в миг изменилось. Она помрачнела.
— Да. Потому что мы бережем ее. Превыше всего мы поддерживаем нашу численность на достаточно низком уровне. — Потом гневно выкрикнула: — А если придут имперские подонки? Нет!
— Что ж, — рискнул заметить Джоссерек, — во мне ты, кажется, нашла союзника.
Донья сузила глаза.
— Кажется, — повторила она. — Насколько мы можем доверять какой-либо… цивилизованной… расе?
— Э-э… Клянусь, Морской Народ не притязает на территории Андалина. Сама подумай, насколько далеки мы от вас. В этом не может быть никакого смысла.
Волей-неволей он был вынужден перейти на арваннетианский, но не тот древний язык образованных людей, а на жаргон торговцев и докеров.
Тем не менее Донья поняла и спросила:
— Тогда в чем же состоят ваши интересы? Почему вас заботят наши дела?
— Я же сказал тебе…
— Это не достаточно веская причина. Во время наших коротких свиданий на борту корабля у меня было мало времени, чтобы попытаться выведать у тебя истинные причины. Но вот сейчас… Если Морской Народ просто хотел понаблюдать за нами, то ведь можно было открыто послать кого-нибудь. Этот человек мог бы назваться… э-э… искателем знаний ради самих знаний… ученым, ведь ты сам в тот день, когда мы гуляли по городу, говорил, что у вас их много. К чему рисковать, если только у вас нет других побудительных причин?
Джоссерек почувствовал облегчение.
— А ты проницательная! — «Не слишком ли проницательная для доверчивой дикарки?» — подумал он и продолжал: — Вы побеждаете. Но мы не теряем надежды. Думающих людей в Океании интересует сера.
— Сера? — Донья вскинула вверх брови. — Ах да, желтое горючее вещество, которое мы называем «зевио».
— Самые известные из обнаруженных на нашей планете месторождений расположены вдоль залива Дельфинов, — объяснил он. — Большую часть своей серы мы получали из Арваннета, когда тот контролировал побережье. Сегодня там вновь хозяйствует Империя, но она запрещает экспорт. Из серы изготовляют порох. Скейрад провозгласил себя Верховным Повелителем бароммианских кланов — и уже его внук-Император называет себя Властелином Мира. — Джоссерек пожал плечами. — Я не думаю, что его потомкам удастся когда-либо на самом деле завоевать всю планету. Но ты можешь понять, почему в Ичинге недовольны тем, как в последнее время идут дела.
— Да. В этом есть смысл. Мы можем доверять вам. — Донья опустила вниз кролика и хлопнула его по плечу. Потом ослепительно улыбнулась: — Я рада.
В висках у него стучало. Он мог бы прямо сейчас сгрести ее в охапку, но она отошла, с большой осторожностью положила на землю яйца и произнесла:
— Если ты умеешь готовить, то тогда я примусь за нашу одежду.
— Что ж, я проголодался, — признался он. Они оба занялись работой, каждый своей. Пальцы Доньи с ловкостью связывали вместе стебли.
— Куда же мы отправимся отсюда? — спросил Джоссерек. — И, во-первых, где мы вообще находимся?
— К западу от Джугулара и к северу от Яблоневой реки, на расстоянии одного дня пути на пароходе от того места, где эта река впадает в Джугулар. Я следила за нашим маршрутом. Ближайшая стоянка отсюда находится в Баллгоре, в двух днях пешего ходу. Хотя нет, я ведь совсем забыла о твоих раненых ногах. Скорее всего, четыре дня. Будь осторожен, когда начнешь сдирать шкуру с кролика — я хочу сшить из нее мокасины для тебя. Невыделанная шкура скоро начинает трескаться и вонять, но мы успеем раньше добраться туда. А уж оттуда — домой на лошадях, чтобы предупредить об опасности.
— Твой дом находится далеко, правильно? Неужели ты так великолепно знаешь все земли Рогавики?
Прекрасная головка кивнула.