— Надеюсь, вы окажетесь правы, Главнокомандующий, — вздохнул Инил. — Для нашего же блага. Но вы, простите мне мою грубость, не выглядите человеком, понимающим их характер.
Сидир натянуто улыбнулся.
— Я ценю вашу грубость, человек Гильдии. Ложь и лесть не просто бесполезны, а вредны. — «Неужели Донья лгала или я просто не понял то, что она пыталась сказать мне? Или же ее искусность в любви ослепила меня, а может, она просто получала от меня наслаждение? Конечно, когда она обратилась ко мне за помощью, это было не рассчитанное предательство, а акт отчаяния. Что же из того, что я сделал, было неправильным, Донья?»
— Тогда объясни, — потребовал Сидир. — Как, ты говоришь, племена определяют свои территории?
— Во-первых, Главнокомандующий, они не племена, — ответил Инил. — И не кланы. Мы используем слово «семья», но оно лишь приблизительно соответствует их слову «рорскэй». Некоторые эти рорскэи утверждают, что у них общие предки, но это только предания, которые для нынешнего времени не имеют особого значения. Семьи внутри рорскэя имеют тенденцию заключать смешанные браки, но это не обязательно — просто результат соседства. В этих смешанных браках муж входит в семью жены — без предварительных церемоний, возможно, даже не испытывая глубоких чувств, хотя одному Господу известно, какие чувства есть у жителей Рогавики и что представляет важность для них — хотя сам я уже двадцать пять лет веду с ними торговлю.
Сидир потер подбородок.
— И тем не менее этот муж будет защищать семью, принявшую его, до самой смерти.
— Да. Как правило, народность — это группа семей, которые по традиции охотятся на определенной территории. Огромных размеров, конечно. На всем севере таких народностей меньше сотни, и, я думаю, ни одна из них численностью не превышает двух-трех тысяч человек. Стада, за которыми они кочуют, достаточно четко определяют зоны их обитания — у этих животных есть чувство территории.
«Неужели из-за этого и обезумела Донья? Из-за того, что эти стада — в ее первобытном представлении мира — воплощают в себе ее родину? Ее богов, духов ее предков?»
— Отдельные индивидуумы или группы путешествуют свободно, — продолжал Инил. — Они приветливо встречают гостей, которые приносят им новости и разнообразят их жизнь. Никто не запрещает им охотиться. Но никто не слыхивал о вторжении какой-нибудь крупной группы в чьи-либо охотничьи угодья. Я подозреваю, это вообще немыслимо.
— Даже в смутные времена?
— Их у них не бывает. Рогавикианцы держат свое население в жестских условиях, чтобы животных — ну, например, в особенно жестокие зимы — на еду им всегда хватало бы.
«И это тоже ненормально. Это признак упадка, признак вырождения народа, как это происходит в Арваннете. Вымирает лучшая, самая сильная как в физическом, так и в умственном отношении часть населения. Вот почему Империя завоюет северян. Но тогда Донья тоже слаба?»
— Полагаю, их религия запрещает завоевания, — предположил Сидир. — И много еще другого.
— Я не уверен, есть ли у них вообще то, что мы понимаем под словом «религия», — заметил Инил.
— Что?
— Да, я слышал предположения, что некоторые из них делают нечто подобное духовной карьере. Но мне кажется, что это больше философия, чем вера.
«Нет войн, которые могли бы дисциплинировать их. Нет руководителей, которые управляли бы ими. Нет веры, которая могла бы поддерживать их. Как же им удается побеждать и выживать?»
Инил закутался в свой плащ.
— Главнокомандующий, уже очень холодно, — пожаловался он. — Может, зайдем в дом?
— Иди, если хочешь, человек Гильдии, — ответил бароммианец. — А мне хочется… подышать свежим воздухом еще немного. Я вскоре присоединюсь к тебе.
— Ледник уже прикоснулся и к вам, верно? — прошептал Инил и удалился.
Сидир уставился вслед ему. «Что, черт побери, он имел в виду?»
Он снова переключил свое внимание на окружающее. Слишком много он должен сделать. Прежде всего нужно собрать сведения. Без местных проводников (некоторые туземцы всегда присоединялись к завоевателям — до последнего времени) его отрядам придется самим осуществлять разведку и составлять карты этих огромных территорий, где за каждым камнем может скрываться стрелок, а в каждой яме таиться смерть. И они смогут сделать это, его парни, и где-то они, наконец, отыщут дом Доньи, чтобы сделать его обитателей заложниками или уничтожить в назидание другим. Но он должен заставить их поскорее заключить мир — лето такое короткое в этих охотничьих угодьях.
Здесь охотилась она.
«Почему?»
Он попытался объективно оценить ее. «Красивая. Необычная. Великолепный характер. Мужской ум и самообладание. И, может быть, прежде всего загадочность — никогда не знаешь, что действительно скрывается за ее глазами. Но это не объясняет, почему я так страдаю от потери ее.
Но с чего это я вообще взял, что в ней есть какая-то загадочность? Вероятнее всего, она пустоголовая шлюха, готовая кувыркаться с кочегаром так же, как со мной или с кем-нибудь другим, не способная долго хитрить, ведь первая же случайно вспыхнувшая ссора привела ее в бешенство. Не саму Донью я не могу забыть, я не могу забыть свою мечту!
Почему я должен грезить о девушке-мечте?
Женщин Рогавики называют ведьмами».
Под слоем его рахидианского разума зашевелилась древняя дикость. По нему ударил холодный ветер. Сидир вздрогнул и направился к дому.
Глава 12
Несколько дней Донья и Джоссерек путешествовали, держа путь на север, чтобы присоединиться к ее семье в Херваре, когда, наконец, повстречались с первой группой охотников. Джоссерек не стал считать их. На этих огромных безлюдных просторах, где пространство было соединено со временем и где единственными событиями являлись: дождь, радуга, преследование антилопы, чтобы приготовить еду; бегство от стаи диких собак; красочный закат, отсвечивающий алым сквозь прозрачные крылья летучих мышей, кружащих над озером; глухарь, шумящий в ягоднике; рой бабочек, перелетающих через холодную реку; смех над играми лисят; находка улья в трухлявом пне; дикая любовь при лунном свете, а потом нежные объятия на рассвете и один раз — сумасшедшая любовь при сверкании молний и ревущих небесах во время громовой бури — все эти события были подобны простой ряби воды в бесконечном океане волн. Он замечал, как медленно меняется местность. Похоже, теперь побольше стало деревьев и мшистых лугов, потом пошли болота. Ночи стали холоднее.
Когда, наконец, Донья заметила клуб дыма слева, она направилась в ту сторону.
— Наверное, там есть новости, которых мы не знаем, — сказала она. — Да и у нас есть, что сообщить — и из-за наших новостей летом должно быть созвано Собрание Земель.
«Собрание Земель — это не Собрание Кланов, которое собирается в момент солнцестояния на территории каждой народности, — вспомнил Джоссерек. — Собрание Земель созывается на два месяца позже, и на нем может присутствовать любой из жителей севера. Акула! Неужели им потребуется столько много времени, чтобы начать организовывать оборону? Да к тому времени Рунг уже будет захвачен Сидиром!»
Но он знал, что спорить бесполезно.
— Где мы находимся? — спросил он.
— На чьей земле, то есть? Фераннианской. — Донья цокнула языком и ударила каблуками пони. Он понесся рысью. За ней последовал Джоссерек с двумя нагруженными поклажей конями.
К лагерю они приблизились незамеченными — их скрыл гребень горы. С вершины Джоссерек увидел стоявшие у ручья десять круглых палаток с коническими крышами. Было очевидно, что их владельцы принадлежат какому-то Братству — неформальному объединению семей, чьи зимние квартиры располагались совсем рядом друг к другу и большая часть их членов охотилась одной компанией (некоторые, особенно молодые, осуществляли совместные путешествия и зимой, и летом). День был теплым и солнечным, воздух пропах торфом. И взрослые, и дети собрались между палаток и готовили общий ужин — подвешенные над углями среди котелков жарились куски огромного степного орла. Рядом стояло несколько легких фургонов., на которых через долины перевозили грузы и которые использовали в качестве плавучих средств при переправе через реку. Прихрамывающие тягловые лошади паслись дальше. Ездовые лошади, гончие и ястребы были на охоте. Когда взгляд Джоссерека скользнул по зеленому склону холма в сторону восточного горизонта, он увидел там охотников. Они гнали стадо мунрогов — огромную волну желто-коричневых тел. Земля сотрясалась от топота копыт животных, которых подгоняли скакавшие галопом всадники, окружив стадо по краям, в руках они держали луки и копья.
— Неужели они смогут съесть такое большое количестве мяса, прежде чем оно испортится? — удивленно спросил Джоссерек. Снова и снова ему на память приходила та полурелигиозная забота, которую местные жители проявляли к этой земле и обитающим на ней животным.
— Большую часть они высушат и прокоптят, а потом отвезут домой, включая шкуры, кости, жилы, хвосты — для всего найдется применение, — ответила Донья.
— Но ведь ты сказала мне, что они также охотятся и зимой.
— Лишь немного, да и то рядом с садами. Заготовленная впрок еда помогает нам выжить во время метелей, или когда мы отправляемся в далекие путешествия, или когда мы занимаемся искусствами или просто бездельничаем. Ты ведь, разумеется, не думаешь, что мы проводим время снегов, как койоты. — Донья отвернулась от спутника, задорно смеясь над ним.
Джоссерек с удивлением увидел, что, заметив незнакомцев, люди в лагере схватились за оружие. Многие путешественники, бывавшие в Рогавики, отмечали доверчивость местных жителей. Донья, должно быть, тоже обратила внимание на такое их поведение: она распростерла вперед открытые ладони и остановилась у края стоянки. К тому времени люди в лагере опустили вниз оружие. Инициативу в свои руки взяла седовласая пожилая женщина, все еще сохранившая стройность и гибкость, — из одежды на ней был только кильт.
— Добро пожаловать, путники, — приветствовала она их. — Мы из Вороньего Гнезда, а имя мое — Дераби.