И все-таки движение армии не останавливалось. Усталость, боль, потери не слишком ослабляли тех, кто пронес знамена своих войск от холмов Хаамандура до самого ледника. Хотя металл остывал так, что при неосторожном к нему прикосновении сдиралась кожа, никто из рахидианских солдат не снимал ожерелья Мужественности, с которым никогда не расставались; его заворачивали в какую-нибудь тряпочку, а потом грубо шутили, что хорошо еще, что его носят на шее, а не на каком-нибудь другом месте. Когда быки начинали спотыкаться от усталости, крестьянская выносливость рахидианских пехотинцев позволяла им самим тащить фургоны, в то время, как животные отдыхали. После того, как кончились запасы топлива и никто не знал, где и как его раздобыть, солдаты съедали свой скудный рацион в сыром виде, неподогретым, делились друг с другом чаем, который каким-то образом ухитрялись приготовить, спали, сбившись в кучку, причем с внешней стороны — по очереди. Зачастую на таких грубых бивуаках бароммианцы пускались в пляс, а рахидианцы начинали заунывным голосом петь свои песни.
Они дотянут, Сидир это знал. Скоро они доберутся до менее суровых мест, где смогут прийти в себя. Потом они снова овладеют Арваннетом, подвергнут справедливому возмездию предателей и еще до наступления лета устроят победный пир. И если они сначала встретятся с противником, каким бы многочисленным он ни был — орда против орды — и очистят землю от этих бродяг, что ж, на следующий год они будут обладать севером, как мужчина обладает женщиной.
Ему хотелось, чтобы эта мысль доставляла ему больше радости.
Перед рассветом Драконова дня, семнадцатого Ухаба, он понял, что сегодня состоится решающая битва. Накануне вечером он достиг верхнего рукава изгиба реки. Скача по земле между своим лагерем и вражеским, он внимательно исследовал местность от лесов до берега реки. Берег не казался особенно опасным для него и его охраны. Рогавикианцы знали о его прибытии, но кроме разведчиков никто не покидал их лагеря. Крошечные огоньки указывали, где они располагались — на целые мили вокруг острова вниз по реке. Он прикинул, что их численность примерно равняется количеству его солдат и что противник, видимо, лелеет дикую надежду использовать Рог Неза в качестве крепости, при необходимости подтягивая подкрепления с тыла.
— А пока, — насмешливо сказал полковник Девелькаи Сидиру, когда тот повернулся, — они очистили лед от снега. Теперь у нас очищенная дорога по западной стороне излучины.
Командующий нахмурился.
— М-м, они ведь не полные идиоты, — заметил он. — Из того немногого, что нам известно о падении Арваннета — чертовски немного! — ясно, что северяне не просто играли там вспомогательную роль — именно благодаря им и был взят город!
— Сэр, некто заранее все подготовил, кто-то сказал им, что надо делать, и дал им волю. Только и всего.
— Несомненно. Однако может быть так, что этот некто оставил город с тех пор. Нам нужно быть осторожными.
Спал Сидир неспокойно, что часто случалось с ним после того, как Донья покинула его. Просыпаясь ночью несколько раз, он вдруг ловил себя на том, что тревожится за своих людей. Его мучили угрызения совести, что он лежит в теплой и сухой постели, в то время, как они — под застывшим на морозе Серебристым Путем. Но, конечно, так должно быть. Несколько лишних больших куполообразных палаток стали бы для них непреодолимой обузой — их бы пришлось тащить через торосы, высотой в гору, без какой-либо помощи. И если во время сражения у Главнокомандующего все будет плыть перед глазами, то это приведет к лишним смертям среди них. И все равно комфорт причинял ему боль.
Ординарец принес ему кофе и зажег фонарь. Есть перед сражением было неблагоразумно. Он оделся: нижнее белье, толстая рубашка, колет, брюки, сапоги, шпоры, доспехи, портупея, шлем, копье, меч, латные рукавицы. Выйдя на улицу, он вдруг понял, что бароммианская одежда плохо защищает от холода. Воздух обжигал, когда он тяжело втягивал его через ноздри и выдыхал пар. Воздух окутывал его лицо, словно густая жидкость. Под сапогами скрипел снег. Никаких других звуков он не слышал. Верхний лагерь лежал еще в тени, освещаемый лишь последними звездами на западе и бледным предрассветным сиянием на востоке. Деревья были похожи на скелеты. Сидир стоял на крутом обрыве и все смотрел вниз, на реку. Там неясной массой вырисовывались фургоны со снаряжением и припасами: ящики со снарядами, пушки, тягловые животные и солдаты, присматривающие за всем этим. Он слышал ржанье лошадей, далекое, как сон. Блестели стволы орудий. Сегодня им предстоит горячая работенка — бросать камни по телам живых людей. Почти на милю до противоположного берега тянулся сверкающий лед. А дальше простиралась покрытая инеем земля, сливаясь вдали с сумраком ночи.
На него нахлынули воспоминания. Высокогорные пастбища Хаамандура, Зангазенг у подножия священных вулканов, Анг, жена, с которой он жил в молодости, шестеро рожденных ею детей — их воскрешала в его памяти луна. Наис с его великолепными дворцами, жена Недайин, на которой он женился недавно, когда достиг своего нынешнего положения — да существовали ли они вообще?
Он укротил биение своего сердца и двинулся меж рядов солдат и офицеров, приветствуя их, он сыпал шутками, отдавал распоряжения, ободрял их. Постепенно рассветало, и вот уже солнце показалось над горизонтом, и снег засверкал чистой мягкой голубизной, и лед заискрился, словно алмазные или хрустальные россыпи. Зазвенели рога, застучали барабаны, раздались резкие команды, которым ответил лязг металла — отряды выстроились, и армия двинулась вперед.
Сидир тоже уже готов был двинуться с места, когда один всадник, что-то сказав его охранникам, подъехал к нему и остановился.
— Сэр, кажется, они выслали парламентеров.
— Что? — Он был поражен: такого они никогда не делали.
— Их с полдюжины, сэр. Они покинули остров и взбираются по склону холма на лошадях, а в руках зеленый флаг, и они направляются прямо к нам. Никакой другой вражеской активности не замечено, и у них только ручное оружие.
— Переговорите с ними, — распорядился Сидир. — Если они действительно хотят переговоров, приведите их сюда.
Следующие полчаса ожидания он с трудом сохранял спокойствие, но кровь так и бурлила в нем, хотя он и пытался справиться со своим возбуждением и старался думать только о предстоящей битве. Его солдаты двигались быстро, и, когда прибыли рогавикианцы, рядом с ним почти никого не осталось.
Он сел, скрестив ноги, на лавочку в своей палатке. Сквозь открытый полог с южной стороны он видел голые стволы деревьев, утрамбованный снег, двух караульных на конях; мелькнул наконечник копья, потом появился красный флажок, после чего, наконец, возникли и сами парламентеры. Они ехали на лохматых пони, которые шли по снегу намного легче, чем лошади южан. Сами они были одеты просто: оленьи шкуры и накидки, с капюшонами на выпрямленных плечах; хотя была четко видна их худоба, и лица их были тронуты морозом, солнцем и ветром, но они не утеряли своей гордыни. Они даже не замедлили скорость, проезжая мимо охраны.
Их предводительница несла флаг. Ее капюшон съехал с волос, сверкавших на солнце как янтарь. Задолго до того, как он различил черты ее лица, ее имя вспыхнуло в сознание Сидира: Донья! Он уже и надеяться перестал, что увидит ее когда-нибудь еще. Хотя должен был! Он хотел было уже броситься ей навстречу, но что-то остановило его. «Нет, не перед моими людьми. Или ее». Он не тронулся с места. Лишь в висках зазвенели литавры.
Она остановилась у палатки, воткнула флаг в снег и спешилась. Мустанг фыркал, нетерпеливо бил копытами. Она улыбалась… улыбалась.
— Приветствую тебя, Сидир, старый боец! — громко произнесла она.
— Приветствую тебя, Донья из Хервара, — сказал он не своим голосом. — Если ты приехала с миром, это хорошо. Входи!
«Посадить тебя у моих ног, как собачонку? Не хотелось бы».
За ней в палатку вошли мужчины. Четверо из них были из ее племени возрастом от юношеского до средних лет. Кириан, Беодан, Орово, Йвен — ее мужья, сказала она. Пятый мужчина удивил Сидира. Сначала он подумал, что это рахидианец-перебежчик, но потом подумал, что, наверное, он с Фунвы, потом услышал, как его назвали Джоссереком Деррейном, и тут понял, что это киллимарейчанец. Да, он вспомнил это имя!
И различные слухи, которые приносили беженцы и шпионы сюда, на север… эти слухи доходили и до команд кораблей… На мгновение Сидир даже забыл о Донье.
— Садитесь, — резко сказал он. — Что вы намерены сообщить?
Сидя возле его правого колена, Донья посмотрела на него со смелостью, так хорошо знакомой ему, и ответила:
— Если вы сдадитесь, мы позволим вашим людям вернуться домой.
Он не сразу нашелся, что ответить:
— Донья, тебе не стоило бы дерзить.
— Нет, я говорю серьезно, — ответила она. Сегодня ее глаза казались изумрудными. — Конечно, мы не хотим, чтобы зря погибали наши люди. Но мы не держим на вас зла — даже сейчас, когда вы уходите из нашей страны. И жители Яира и Лено не станут вас преследовать, если увидят, что вы уходите. Уходите. Оставьте для верности свое оружие и уходите с миром. Не умирайте на чужой земле, не приносите скорбь своим людям. — Она положила мягкую, как мох, руку ему на бедро и оставила ее лежать там. Рука ее будто обжигала его огнем. — Мы некоторое время были друзьями, Сидир. Мне бы хотелось, чтобы мы искренне пожелали друг друг благополучия.
Он сжал кулаки, собираясь с силами, и выдавил усмешку:
— Мне нечего предложить вам, кроме того, что вы уже слышали: заключите мир с Империей. Но поскольку вы не желаете принять это, я дам вам хороший совет. Убирайтесь с нашего пути. Мы выполняем волю Престола, и если кто пытается стать у нас на пути, мы просто переедем через него.
— Дикие животные бьются о скалы, потому что не способны думать, — спокойно принес ее муж Йвен. — Вы полагаете, что с помощью своих пушек, кавалерии и сабель вы сможете подчинить нас себе. Но что, если раньше мы сами нападем на вас?