— Видите, — сказал капитан Мах-Кою, — нельзя заставить матросов покинуть безопасную землю и итти в море на горящем корабле. Он был для них пловучим гробом больше двух педель. Они измучены и голодны и не хотят больше оставаться на нем. Мы пойдем на Питкэрн.
Но ветер был легкий; киль «Пиренеев» был грязен, и шкуна не могла итти против сильного западного течения. К концу двух часов ее отнесло обратно на три мили. Матросы работали ревностно, как будто силой могли удержать «Пиренеи» в ее борьбе с могучими стихиями. Но неуклонно, и на левом и на правом гальсах, ее относило к западу. Капитан беспокойно ходил взад и вперед, останавливаясь по временам, чтобы наблюдать за блуждавшими струйками дыма и прослеживать места их появления на палубе.
Плотник все время разыскивал эти места и, когда ему удавалось их найти, законопачивал их все плотнее и плотнее.
— Ну, что же вы думаете? — спросил, наконец, капитан Мак Коя, который следил за плотником с детским интересом и любопытством.
— Я думаю, что было бы лучше итти на Мангареву. С ветром, который подымется, вы будете там завтра вечером.
— Но что, если огонь вырвется наружу? Это может случиться каждую минуту.
— Держите ваши лодки наготове. Тот же ветер пригонит их к Мангареве, если огонь вырвется наружу.
— У меня нет карты Мангаревы. На общей карте только мушиное пятно. Я не знаю, где искать прохода в лагуну. Не поедете ли вы с нами, чтобы ввести судно в лагуну вместо меня?
— Да, капитан, — сказал он с тем же спокойным безучастием, с каким принял бы приглашение к обеду. — Я поеду с вами на Мангареву.
Снова команда была созвана на корме, и капитан обратился к вей с речью:
— Мы пробовали подойти к берегу, но вы видите, насколько нас отнесло; это течение обладает скоростью в два узла. Этот джентльмен, достопочтенный Мак-Кой — главное должностное лицо в губернатор острова Питкэрна. Он идет с нами на Мангареву. Итак, вы видите, что положение не так опасно. Он не сделал бы такого предложения, если бы думал, что лишится жизни. Кроме того, какова бы ни была опасность, если он по своей доброй воле идет с нами и подвергается ей, — мы не можем сделать меньше. Что же вы скажете о Мангареве?
На этот раз не было шума. Присутствие Мак-Коя, уверенность и спокойствие, исходившее от него, произвели свое действие. Матросы вполголоса совещались между собой; убеждать почти не пришлось.
— Раз он идет, и мы идем, — крикнул один из матросов с сверкающими глазами.
Команда пробормотала свое согласие и двинулась на бак.
— Одну минуту, капитан, — сказал Мак-Кой, когда тот поворачивался, чтобы отдать распоряжения штурману. — Я сначала должен съехать на берег.
Мистер Кониг был точно громом поражен и глядел на Мак-Коя, как будто тот был сумасшедшим.
— Съехать на берег, — воскликнул капитал. — Для чего? Это отнимет у вас три часа, если вы поедете туда в вашем челноке.
Мак-Кой измерил глазами расстояние до берега и кивнул головой.
— Да, сейчас шесть часов. Я доеду не раньше девяти. Население острова не может быть собрано раньше десяти. Так как ветер посвежеет ночью, вы можете подняться против течения и подобрать меня завтра на рассвете.
— Во имя разума и здравого смысла, — прорвало капитана, — для чего вам нужно собирать народ. Разве вы не понимаете, что судно под нами горит?
Мак-Кой был спокоен, как море летом, и гнев капитана не произвел на него ни малейшего впечатления.
— Да, капитан, — проворковал он своим голубиным голосом. — Я понимаю, что ваше судно горит. Потому-то я и иду с вами на Мангареву. Но я должен получить разрешение итти с вами. Это наш обычай. Население имеет право подавать голос за или против моего отъезда. Но они дадут разрешение, я знаю.
— Вы в этом уверены?
— Вполне.
— В таком случае, если вы уверены, что вам дадут разрешение, к чему затруднять себя его получением? Подумайте о задержке на целую ночь.
— Это наш обычай, — был невозмутимый ответ. — Кроме того, я — губернатор, и я должен сделать распоряжения об управлении островом в мое отсутствие.
— Но ведь до Мангаревы всего двадцать четыре часа ходу, — возразил капитан. — Вы вернетесь к концу недели.
Мак-Кой улыбнулся своей широкой, благосклонной улыбкой.
— В Питкэрн приходит очень мало кораблей, а когда они приходят, то обыкновенно по дороге из Сан-Франциско иди кругом мыса Горна. Мне повезет, если я попаду назад через шесть месяцев. Я могу пробыть в отсутствии год, и мне может быть придется ехать в Сан-Франциско, чтобы найти судно, которое доставит меня обратно. Кроме того, у вас недостаток в нище. Если вам придется пересесть в лодки, и погода будет плохая, может пройти много дней прежде, чем вы достигнете земли. Я могу привезти завтра две лодки, нагруженные съестными припасами. Лучше всего будут сушеные бананы. Когда ветер посвежеет, идите к берегу. Чем ближе вы будете, тем больший груз я могу захватить с собой. До свидания.
— Почем я знаю, вернетесь ли вы утром? — спросил капитан, пожимая ему руку и не выпуская ее. Он, казалось, цеплялся за нее. как утопающий моряк цепляется за спасательный круг.
— Да, вот именно, — воскликнул штурман. — Почем мы знаем, может быть, он удирает, чтобы спасти свою шкуру?
Мак-Кой не говорил. Он глядел на них ласково и благосклонно, и им казалось, что его огромная духовная уверенность сообщается им.
Капитан отпустил его руку, и, окинув команду прощальным благословляющим взглядом, Мак-Кой перелез через борт и спустился в свой челнок.
Ветер свежел, и «Пиренеи», несмотря на грязный киль, ушла на полдюжины миль от западного течения. На рассвете, имея Питкэрн на расстоянии трех миль к наветру, капитан Давенпорт различил две лодки, приближавшиеся к нему. Снова Мак-Кой взобрался на судно и прыгнул через борт на горячую палубу. За ним следовало много свертков сушеных бананов, каждый завернутый в сухие листья.
— А теперь, капитан, — сказал он, — поднимайте паруса и гоните, если хотите спастись. Видите ли, я не моряк, — объяснил он несколькими минута ми позже, стоя на корме с капитаном, взгляд которого переходил сверху за борт, определяя быстроту хода «Пиренеев». — Вы должны доставить ее до Мангаревы. Когда вы увидите землю, я введу шкуну. Как вы думаете, с какой скоростью мы идем?
— Одиннадцать узлов, — отвечал капитан, бросив взгляд на пенившуюся за кормой воду.
— Одиннадцать. Дайте мне сообразить; если мы сохраним такую скорость, то будем в виду Мангаревы завтра утром, между восемью и девятью часами. Мы выбросимся на берег в десять, самое большее в одиннадцать часов. И тогда все ваши беды кончатся.
Капитан был в страшном напряжении от управления своим горящим судном в продолжении более, чем двух недель, и он начинал чувствовать, что с него довольно.
Более сильный порыв ветра ударил ему в затылок и просвистел мимо его ушей. Он измерил его силу и быстро взглянул за борт.
— Ветер все усиливается, — объявил он. — Ход старухи теперь ближе к двенадцати узлам, чем к одиннадцати. Если так будет продолжаться, нам придется убавить парусов вечером.
Весь день «Пиренеи» со своим грузом огня неслась по пенящемуся морю. При наступлении ночи бом-брамсели и брам-стеньги были убраны, и судно неслось в темноте, а за ним ревели огромные, увенчанные гребнями волны. Благоприятный ветер производил свое действие и прояснил лица на корме и на баке. На второй ночной вахте какая-то беззаботная душа затянула песню, а к восьми склянкам пела уже вся команда.
Капитан Давеяпорг приказал принести свои одеяла и разостлать их на каюте.
— Я забыл, что такое сон, — говорил он Мак-Кою. — Я не в силах больше держаться на ногах. Но разбудите меня во всякое время, когда найдете это нужным.
В три часа утра он был разбужен легким подергиванием за руку. Он быстро поднялся, опираясь на люк, еще отупелый от крепкого сна. Ветер гудел свою боевую песню в такелаже, и буйное море трепало «Пиренеи». Шкуна ныряла то одним бортом, то другим, при чем открытая часть нижней палубы почти все время заливалась водой. Мак-Кой кричал что-то, чего капитан не мог расслышать.
— Теперь три часа, — послышался голос Мак-Коя. — Мы прошли двести пятьдесят миль. Остров Кресчент в тридцати милях, где-то прямо впереди. На нем нет огней. Если мы пойдем дальше, мы наскочим на него.
— Что же вы думаете,— лечь в дрейф?
— Да, лягте в дрейф. Это нас задержит только на четыре часа.
Так «Пиренеи» со своим огненным грузом легла в дрейф, борясь со штормом и выдерживая натиск вздымающихся волн. Судно было скорлупкой, охваченной пожаром, а на поверхности этой скорлупки, ненадежно уцепившись за нее, крошечные атомы-люди всеми силами помогали кораблю в его борьбе.
— Это совершенно необычайно, этот шторм, — говорил Мак-Кой капитану, стоя на подветренной стороны каюты. — По настоящему, здесь не должно быть штормов в это время года. Но с погодой вообще делается что-то необыкновенное. Пассаты прекратились, а теперь дует прямо с их стороны.— Он махнул рукой в темноту, как-будто зрение его могло проникнуть на согни миль. — Это там, на западе. Там, где-то, делается что-то ужасное, ураган или что-нибудь в роде того. Хорошо, что мы так далеко к востоку. Но это только небольшой порыв, — прибавил он. — Это не может долго продолжаться. Это я могу сказать вам наверняка.
К рассвету ветер значительно спал. Но рассвет принес новую опасность. Атмосфера сгустилась, море было покрыто туманом, или, вернее, жемчужной мглою, потому что солнце пронизывало ее насквозь и наполняло ярким сиянием.
Палуба «Пиренеев» дымила больше, чем в предыдущий день, и веселость команды исчезла. На подветренной стороне камбуза слышно было хныканье кают-юнги. Это было первым его плаванием, и боязнь смерти была в его сердце.
Капитан бродил, как погибшая душа, нервно покусывая свои усы, хмурясь и не зная, на что решиться.
— Что вы думаете? — спросил он, останавливаясь рядом с Мак-Коем, который завтракал жареными бананами и кружкой воды.