— Я сделаю наблюдение утром, — сказал он Мак-Кою, — хотя на какой мы долготе — для меня загадка. Но я применю метод Сомнера и установлю это. Вы знакомы с этим методом?
И вслед за этим он подробно объяснил его Мак-Кою.
День оказался ясным; пассат дул неизменно с востока, и «Пиренеи» столь же неизменно шла по девяти узлов в час. Оба, капитан и штурман, вычислили положение по методу Сомнера и сошлись в цифрах; в полдень их вычисления снова совпали, и они проверили утренние наблюдения полуденными.
— Еще двадцать четыре часа, и мы будем там, — уверял капитан Давенпорт Мак-Коя. — Это чудо, что старухи-палубы так долго выдерживают, это не может долго продолжаться. Они не выдержат. Посмотрите, как они дымятся, с каждым днем все больше и больше. А ведь это сначала была крепкая палуба, заново проконопаченная в Фриско. Я был удивлен, когда огонь впервые показался, и мы его задраили. Поглядите-ка, что это?
Он оборвал свою речь, с отвисшей челюстью, глядя на спираль дыма, которая вилась и крутилась с подветренной стороны вокруг вань-мачты[2] на двадцать футов над палубой.
— Откуда же это сюда попало? — с негодованием спросил он.
Внизу не было дыма. Поднявшись с палубы, защищенной от ветра мачтой, дым по какой-то прихоти сгустился и стал виден только на этой высоте. Он, крутясь, отошел от мачты и на минуту навис над капитаном, как какое-то угрожающее предзнаменование. В следующую минуту ветер сдунул дым, и челюсть капитана водворилась на место.
— Как я говорил, когда мы в первый раз задраили, я был поражен. Это была плотная палуба, но она пропускает дым, как решето. И с тех пор мы все конопатим и конопатим. Там, внизу, должно-быть, громадное давление, чтобы выгонять столько дыму наружу.
После полудня небо стало снова пасмурно, заморосило; наступила шквалистая погода. Ветер попеременно колебался между юго- и северо-востоком, а в полночь «Пиренеи» была застигнута врасплох сильным шквалом с юго-запада, откуда ветер уже и продолжал дуть.
— Мы не доберемся до Хао раньше десяти или одиннадцати, — жаловался капитан Давенпорт в семь часов утра, когда показавшееся на мгновение солнце исчезло за туманными массами туч на востоке. В следующий момент он жалобно спрашивал:
— А что делают течения?
Вахтенные с верхушек не могли никак открыть земли, и день прошел в смене моросящих штилей и сильных шквалов. С наступлением ночи с запада началось сильное волнение. Барометр упал до 29,50[3]. Ветра не было, а зловещие волны все крепчали. Скоро «Пиренеи» бешено трепало на громадных волнах, нескончаемой вереницей выходивших из мрака на западе. Паруса были взяты с такою быстротой, на какую только были способны обе вахты вместе, а когда усталая команда окончила свою работу, в темноте слышались ее ворчливые и жалобные голоса, звучавшие как-то особенно угрожающе. Раз вахта штирборта была вызвана на корму, чтобы все принайтовить, и матросы открыто высказывали свое возмущение и неудовольствие. Каждое медленное движение их было протестом и угрозой. Воздух был сырой и липкий, как слизь, и при отсутствии ветра весь экипаж задыхался и судорожно ловил воздух. У всех на лицах и руках выступил пот, а капитан Давенпорт, с лицом еще более осунувшимся и озабоченным, чем всегда, с помутневшими и уставившимися в одну точку глазами, был подавлен чувством ужасающего бедствия.
— Этот циклон пройдет дальше к западу, — ободряюще сказал Мак-Кой. — В худшем случае, он заденет пас только краем.
Но капитан не поддавался утешениям и при свете фонаря читал в своем «Кратком изложении» главу, трактующую о том, как должны поступать шкипера при циклонах. Откуда-то, с середины корабля, тишина нарушилась тихим хныканьем кают-юнги.
— Молчать! — внезапно заревел капитан и с такой силой, что все на судне вздрогнули, а виновный так перепугался, что дико завопил от ужаса.
— Мистер Кониг, — сказал капитан голосом. дрожавшим от ярости и волнения, — не будете ли вы добры пойти туда и палубной шваброй заткнуть глотку этому мальчишке?
Но туда пошел Мак-Кой и через несколько минут успокоил и уложил спать мальчика.
Незадолго до рассвета с юго-востока подул легкий ветерок, быстро превратившийся в сильнейший ветер. Вся команда была на палубе, ожидая что будет дальше.
— Теперь все благополучно, капитан, — сказал Мак-Кой, стоя рядом с ним. — Ураган проходит на запад, а мы к югу от него. Это только отголосок от него. Он не будет усиливаться. Вы можете ставить паруса.
— Но какой мне прок от этого? Куда я пойду? Мы уже второй день без наблюдений, а мы должны были открыть остров Хао вчера поутру. В каком направлении он лежит, — на север, юг, восток или куда еще? Скажите мне это, и я в один миг помчусь туда на всех парусах.
— Я не моряк, капитан, — сказал Мак-Кой со своей обычной кротостью.
— А я прежде считал себя таковым, — последовало возражение, — прежде, чем попал в этот Паумоту.
В полдень послышался крик вахтенного: «Буруны впереди!» «Пиренеи» была немедленно направлена в сторону, и паруса один за другим были отданы и убраны. Шкуна скользила по воде, борясь с течением, грозившим нанести ее на буруны. Офицеры и матросы работали, как бешеные; повар, юнга, сам капитан и Мак-Кой — все помогали. Им едва удалось спастись от гибели. Это была низкая отмель, мрачное и опасное место, над которым беспрестанно разбивались волны, где ни один человек не мог жить и где даже морские птицы не могли найти отдыха. Шкуна приблизилась к ней на сто ярдов, прежде чем ветер отнес ее в сторону, и в эту минуту измученная команда, окончив свое дело, разразилась потоком проклятий на голову Мак-Коя, который явился на борт и предложил итти на Мангареву и выманил их из безопасного убежища на острове Питкэрне на верную погибель в этом обманчивом и ужасном море. Но спокойная душа Мак-Коя была невозмутима. Он улыбался им простодушно н благосклонно, и каким-то необъяснимым образом возвышенная доброта его проникла в их темные и мрачные души, пристыжая их и останавливая проклятия, готовые сорваться с их губ.
— Скверное море! Скверные воды! — бормотал капитан Давенпорт, когда его шкуна снова бороздила море; но внезапно он замолчал, глядя на мель, которая должна была бы находиться прямо за кормою, но которая была уже с ее наветренной части и быстро подвигалась к ветру.
И старший штурман, и Мак-Кой, и команда — все увидели то, что видел он. К югу от мели восточное течение нанесло их на нее; к северу от мели западное течение такой же силы схватило судно и относило его.
— Я уже раньше слышал об этом Паумоту, — простонал капитан, отнимая руки от своего побледневшего лица. — Капитан Мойендэль рассказывал мне об нем, после того, как его судно в нем погибло. И я за его спиною смеялся над ним. Что это за мель? — спросил капитан, обращаясь к Мак-Кою.
— Я не знаю, капитан.
— Почему вы не знаете?
— Потому что никогда не видел ее раньше и никогда о ней не слыхал. Я знаю, что она не нанесена на карту. Эти воды никогда не были вполне исследованы.
— Так что вы не знаете, где мы находимся?
— Не больше вашего, — кротко ответил Мак-Кой.
В четыре часа пополудни показались кокосовые пальмы, как будто выраставшие из воды. Немного позже над водой показалось кольцо атолла.
— Я знаю теперь, где мы находимся, капитан, — Мак-Кой опустил бинокль.— Это остров Решения. Мы на сорок миль дальше острова Хао, и ветер у нас противный.
— В таком случае приготовьтесь выброситься на берег. Где вход?
— Здесь проход есть только для лодок. Но теперь, когда нам известно, где мы находимся, мы можем итти на Барклай-де-Толли. Это только сто двадцать миль отсюда к норд-норд-весту. С этим ветром мы можем быть там завтра в девять часов утра.
Капитан Давенпорт справился по карте и задумался.
— Если мы здесь потопим судно, нам все равно придется в лодках итти на Барклай-де-Толли.
Капитан отдал распоряжения, и еще раз «Пиренеи» устремилась в новый рейс по негостеприимному морю.
Течение усилилось, ветер утих, и «Пиренеи» отнесло к западу. Вахтенный увидел Барклай-де-Толли на востоке, еле заметный с верхушки мачты, и напрасно в продолжение целых часов «Пиренеи» лавировала, стараясь приблизиться к нему. Кокосовые пальмы, как мираж, виднелись на горизонте, заметные только с верхушки мачты. От палубы они были скрыты выпуклостью земного шара.
Снова капитан посоветовался с Мак-Кеем и с картой. Макемо лежал на 75 миль к юго-западу. Его лагуна была длиною в 30 миль, и вход в нее превосходный. Когда капитан Давеппорт отдал приказания, команда отказалась повиноваться. Они объявили, что с них довольно этого адского огня под ногами. Земля была здесь. Что же из того, что шкуна не может добраться до нее? Они могут доехать в лодках. Пускай она горит. Их жизнь для них что-нибудь да значит. Они верно служили судну, а теперь намерены служить себе.
Они бросились к лодкам, столкнув с дороги второго и третьего штурманов, стали отвязывать лодки и приготовлялись спустить их. Капитан и старший штурман двинулись на ют с револьверами в руках, когда Мак-Кой, взобравшийся на крышу каюты, начал говорить.
Он заговорил с матросами, и при первом звуке его голубиного, воркующего голоса они остановились, чтобы послушать. Его мягкий голос и простота мысли неслись к ним волшебным потоком, успокаивая их против воли. Не было больше ни бедствий, ни опасностей, ни досады во всем мире. Все было, как должно было быть, и само собою разумелось, что они должны повернуть спину земле и снова пуститься в море с адским огнем под ногами.
Мак-Кой говорил просто; но дело было не в том, что он говорил. Личность его говорила гораздо красноречивее, гораздо сильнее его слов. Это было действие души, сокровенно-вкрадчивое и неизмеримо-глубокое таинственное влияние духа, пленительное, ласково-смиренное и страшно могучее. Оно озарило мрачные бездны их душ; в этом была власть чистоты и кротости, несравненно сильнейшая, чем та, которая заключалась в блестящих, извергающих смерть револьверах офицеров.