— Брось, старик. Некоммерческие отношения могут обойтись совсем в другую цену… С ними ведь так: только что-то позволишь себе… ну, из душевных побуждений, она тут же будет добиваться какого-то статуса. Ну, то есть не статуса жены, конечно, но все равно статуса. Чего-то постоянного… Будет звонить, спрашивать, добиваться встреч… Словом, столько хлопот… Лучше просто заплатить. И вскоре забыть.
— Резонно, — признал Корней. Управляющий партнер, естественно, был прав.
— Ты-то у нас в другой ситуации, — Беркович покосился лукаво, он все еще пролистывал машинально пухлый томик, — ты у нас, можно сказать, молодожен, у тебя все в одном флаконе. А нам, людям с огромным семейным стажем, надо что-то придумывать…
Он встал с Библией в руках, подошел к окну и, всматриваясь в мелкие строчки, вполголоса закончил:
— Что-то придумывать, чтобы укрепить и поддержать… тихое семейное счастье… Слушай, а ты что — так с собой и носишь?
— Да нет, — сказал Велес чуть смущенно, — вышло так — дочке хотел дать почитать.
— О! Думаешь, будет читать? Ну-ну… Знаешь, вот, думаю иногда, что писали ее левиты. По стилю. Вот эта дотошность, пристрастие к числам, к точному указанию количеств, детальная роспись каждой процедуры, каждого наказания.
— Кто-кто?
— Ну, левиты, судьи… Юристы, нда… За сексуальные преступления, кстати, все наказания очень крутые. Почти за все смертная казнь, а? Или заживо сжечь, или закидать камнями.
Он вернул Библию Велесу и посмотрел ухмылисто.
— Наверное так и надо было, а? А то ведь всех подряд небось… До скрижалей. Такое похотливое племя. На генетическом уровне.
— Ну уж. Не похотливей других.
— Надо было так, — сказал Беркович уже с убежденностью, — вокруг пустыня, враги… нельзя было расслабляться… А с этими нужно еще разбираться. Прошлогодний аудит посмотреть. А то — купишь их, а там долгу висит миллионов на десять…
По сменившейся интонации и терминологии Корней понял, что речь идет о предстоящей сделке.
В приемной Берковича он столкнулся с Эммой Липиной. Она сидела в одном из кожаных кресел с журналом «Профиль» в руках. Увидев Велеса, встала, оправила юбку. После вечера с провожанием они еще ни разу не вступали в беседу, ограничивались приветствиями. Корней пригляделся. В офисе как-то сложилось и давно бытовало мнение, что она похожа на Софи Лорен в молодости. Какое-то сходство действительно проступало: крупные губы, выразительные карие глаза и внушительный зыбкий бюст. В отличие от итальянки Эмма была начисто лишена актерских дарований, то есть не умела скрывать раздражений и возбуждений, не боролась с импульсами, но и в этом угадывалось что-то приятно итальянское. Эмме было тридцать лет, из которых пять она пребывала в разводе. Женщина ежедневно занималась налоговыми спорами, что не умеряло ее темперамента.
— Как там сам? — спросила она Корнея. — Чем озабочен?
— Ветхим Заветом, — сообщил Велес, склоняя голову и нарочито заглядывая Эмме в глаза, — разбирали книгу Исход.
Эмма быстро облизнула губы и сказала на одном дыхании:
— Я тоже сейчас этими делами ужасно заинтересовалась. Вы читали «Ангелы и демоны»? Хотите, дам почитать?
— Я читал, — сказал Корней, косясь на секретаршу Берковича, — читал. Дальше заглавия, правда, не ушел… Не забудь его поздравить. В пять будешь?
— Буду, конечно, — ответила Эмма грустно.
Девичьи секреты
16
В день, когда намечались свидания с двумя женщинами, ему следовало быть особенно чутким к собственной внешности. Брился Велес чуть дольше обычного: электробритве в конце слегка помогло безопасное лезвие. Смыв мятную пену, ощутил прилив упругой бодрости, свежее утреннее чувство.
Его можно было усилить с помощью кофе. Из одеколонов опять-таки выбрал Lanvin, но, не удовлетворившись ожогом щек и шеи, прихватил с собой в карман малый флакон. Перед второй встречей аромат можно было бы освежить.
Первой женщиной была моложавая судьиха межмуниципального суда — обесцвеченная, чуть косоглазенькая, хмурая. С ней нужно было по-быстрому. Корней желал отложить рассмотрение. С двух у этой же судьи в этом же зале шло еще одно, куда более тягостное дельце — поэтому кочевряжиться она вроде бы не должна была.
Ходатайство Корнея рассматривала минуты три — сдвигала невидимые брови, терла лоб. Удовлетворив, на секунду придала лицу столь кислое выражение, что можно было вообразить, что у нее шок или личная драма. Скорее всего, это была реакция на какое-то состояние желудка.
Десятью минутами позже удовлетворенный Корней занял место за рулем «ниссана» и попытался представить свои дальнейшие перемещения. В отличие от первой, вторая женщина его вовсе не ждала. Встреч не назначала. С вычислением ее адреса и бойкого переменчивого графика пришлось помучиться. Один раз он уже ждал напрасно.
Он не торопился — в запасе было еще как минимум полтора часа. По пути в Измайлово останавливался у киоска — купить новую карту Москвы, а потом у придорожного стоячего кафе. Яблочный сок был чересчур сладким, а кофе только растворимым. Делая неспешные глотки, Корней исподтишка рассматривал группку из трех старшеклассниц за столиком у окна. В этом интересе не было ничего телесного — он не ощущал ни малейшего сексуального любопытства к длинновязым девицам у столика. Точнее, их телесность он не воспринимал. Сразу вспоминал о Майе, ощущая глухую, почти болезненную заботу.
Девчушки по соседству тоже казались грустными и, похоже, обсуждали, обмениваясь короткими фразами, некую общую беду. Слова их, однако, долетали редко, не выстраивались в разговор, пока, наконец, одна из девиц, отставив пустую чашку и потянувшись, не произнесла довольно громко:
— Блин, как же хочется нахрюкаться!
…Корней медленно проехал мимо своего дома, выбрался на Челябинскую и свернул в малознакомый двор. Дальше он рулил совсем медленно, хищно оглядывая подъезды. У пятого затормозил и въехал на бордюр, остановился у металлической оградки палисадника.
Он знал, что где-то около шести на это место у подъезда может претендовать какой-то постоянный его пользователь — наверное, житель дома. После шести тут парковались на всех свободных клочках асфальта и почвы. Но он планировал освободить место гораздо раньше.
Остался в машине, опустив стекло, наблюдал неспешную муравьиную жизнь двора. Неподалеку, у палисадника остановились для обмена новостями две тетки, одетые в яркие молодежные куртки. Одной оттягивала руку перегруженная сумка. Корнею не хотелось, чтобы они оказались именно из этого подъезда. Это было бы некстати. Тетки поглядывали в сторону его машины, но как-то без особого интереса. Договорив, разошлись: та, что шла в направлении к нему, прошествовала, колыхаясь, мимо.
Из палисадника, проскользнув между прутьями оградки, вышел на асфальт серый пушистый кот. Он рассеянно понюхал ступени, внимательно изучил беловатый подтек у самой двери, потом сел и стал вылизывать пузо. «Кс-с», — машинально сказал Корней. Кот прервал лизание и сумрачно посмотрел. Корней подмигнул ему, перевел взгляд на асфальтовую полосу, бегущую вдоль дома, и аккуратным кошачьим движеньем приоткрыл дверцу. Та, которую он ждал, приближалась. Школьный рюкзак — миниатюрный, ярко-зеленый, девушка уже скинула с плеча и тащила в руке. Он едва не волочился по асфальту. Она была одна. Что казалось совсем уж немыслимой удачей. Тремя днями раньше Корней не решился сунуться, потому что ее окружала компания из двух подружек.
Он встал у нее на пути. Школьница остановилась, вперила в него угрюмый взгляд. Кот-чистоплюй минутой раньше смотрел примерно так же.
— Привет, Вика, — сказал Корней, — у меня к тебе разговор.
— Здрасте, — ответствовала она еле слышно.
— Очень серьезный разговор, — уточнил Корней. — Может, в машине посидим?
Он уже раздумывал перед поездкой о том, что от класса его автомобиля может зависеть отношение к нему, к его просьбам и вопросам. В глазах старшеклассницы взрослый мужик, разъезжающий на старой разбитой «девятке», скорее всего, ни интереса, ни доверия не заслуживает. Его «ниссан-альмера» темно синего цвета был довольно приличным, хотя и явно неновым изделием, но кто знает, может, в глазах этой хулиганки скромная «девятка» и старый, то есть устаревшей модели «ниссан» — два сапога пара? В любом случае брать напрокат БМВ ради короткого (хоть и важного) разговора с Викой Корней нипочем не стал бы.
— Нет, — отрезала Вика, — здесь поговорим… Вон на лавочке, если хотите.
— Мне хотелось бы знать одну вещь, — заявил Корней, едва они присели, — только одну. Что она купила у тебя за семьсот долларов или на что она их потратила? Ты это знаешь и, очевидно, можешь понять, что меня волнует.
— Я не знаю, — отрезала Вика, едва он закончил, и поглядела в сторону.
— Ты — знаешь, — сказал Корней веско, со спокойной неумолимостью, он знал, что именно так и следовало говорить, — и ты к тому же в состоянии понять, что я вовсе не желаю подключать к этому делу милицию, выискивать в квартире у тебя и у твоих дружков наркоту… Мне важнее понять, что за проблемы у моей дочери.
Он сделал внушительную паузу. Потом извлек кожаное темно-бордовое портмоне.
— У меня не будет к тебе никаких претензий, ни малейших, если ты мне просто скажешь, на что она потратила эти деньги… Мне это важно, сама понимаешь, чтобы вовремя остановить процесс… Если я получу от тебя нужную информацию, то независимо от ее содержания ты тут же получишь от меня сто долларов… Вот они, ты видишь. Ну?
Вика посмотрела искоса. На малом расстоянии ее пшеничные пряди легко обнаруживали по всей длине пробора свои темно-русые корни. Рукава голубой куртки с капюшоном были, пожалуй, коротковаты: выглядывающие из них кисти рук — нежны и округлы. Корнею показалось бы более естественным, если б они были обветренны и грязноваты.
— Далась вам эта наркота, — сказала она, наконец. — С чего вы взяли-то?
— Мне важно точно знать, — произнес Корней с напором, поворачивая в пальцах стодолларовую бумажку, — я не собираюсь тебя ни в чем винить. Мне просто точно знать, чтобы спасти дочь. Ты понимаешь…