л. Ну, я вижу, вам трудно о чем-то говорить… У вас есть дети?
— Общих с ней нет. У нее есть дочь — моя падчерица. Хорошая, в общем, девочка.
Савицкий покрутил головой, посмотрел в сторону, туда, где стену украшал глянцевый календарь с видами Италии.
— Нет, знаете, просто не решаюсь что-то сказать, просто не решаюсь. И спросить что-то лишнее у вас тоже не могу. Как бы это сказать… Формат нашей беседы ведь вовсе не исповедальный… Я вообще к этому не готов. Вам, в сущности, хорошо бы поговорить с отцом Иосифом…
— Спрашивайте, я отвечу, — спокойно согласился Корней. Но тут же сообразил, что поведать он, в сущности, более ничего не сможет.
Слава богу, чуткий бородатый Савицкий, не дожидаясь подробностей, внезапно определился с ответом:
— А знаете что, скажу вам так. Если любите — зачем же расставаться? Любовь и семья, что может быть для человека ценней? Но при этом жена должна считаться с вашей волей. Так ведь? И добиться этого лучше на основе любви. Наверное, это возможно. Судя по тому, что вы сказали, она не стремится кому-то нанести вред, у нее нет корыстных побуждений… как это часто бывает, когда человек обнаруживает в себе такой… опасный дар. Так ведь?
— Да, — сказал Корней не очень уверенно, — корыстных побуждений нету.
Потом они еще недолго говорили о чересчур длинном годичном сроке катехизации — долгой дороге к крещению. Савицкий вздыхал и кивал и, допустив паузу, спросил:
— Корней, а в католическую церковь вы решили прийти, может быть, потому, что думали о традиции борьбы с ведьмами? А?..
— Вовсе нет, — бодро ответил Велес, — мне важно то, что вся служба на русском, это прежде всего. Мне смысл важен. Вот…
Савицкий смотрел внимательно и кивал.
Мужские беседы
31
После не слишком плодотворной беседы с бывшей женой в поле зрения оставался еще и бывший муж. Он явно попадал в категорию носителей секретов. Его можно было бы прощупать поконкретней.
Прощупывание, правда, требовало хорошей психологической подготовки. Посовещавшись, клиент с сыщиком решили, что сыщик справится. Тем более что иных кандидатур не возникало.
Перво-наперво он собрал и перечитал все, что у него было по Уразову на текущий момент. Было негусто. Уразов Арсен Загидович происходил из го рода Уфы, в котором и проживал вплоть до самого кануна очередного столетия, до 2000 года. В этом же городе проживали его первая жена с сыном (1981 года рождения) и дочерью (1983 года рождения), которые к настоящей истории отношения не имели никакого. О пожилых родителях детективу Антону и вовсе не было нужды собирать сведения. И все же попутно в ходе разговора с толковым майором Уфимского ГУВД он уяснил, что мать Арсена Загидовича умерла совсем недавно, чуть больше года назад, не дожив то ли года, то ли двух до семиде сятилетия. Уразов приезжал в Уфу на ее похороны. В деловых кругах города Арсен Загидович был личностью достаточно известной и в этом качестве соприкасался с государственными органами.
Переселившись в Москву вместе со второй женой — Ингой и ее дочерью, энергичный Уразов почти сразу же приобрел квартиру и бизнес. Однако в дальнейшем, как ни странно, не преуспел. Что-то не заладилось. Бизнес его — поначалу агрессивный и многопрофильный, каким-то непонятным образом свелся к вялой торговле мебелью в крохотном магазине на восточной окраине города. Этому тихому кризису корреспондировала и невнятная семейная неурядица. Уразов в итоге расстался с женой и с тех пор вел жизнь автономную и странноватую. Об этих деталях Антону поведал бывший компаньон Уразова, седой грузный азербайджанец. Антона он принял за сотрудника ФСБ (не поверив в частно-детективный статус), в связи с чем держался почтительно и осторожно. В поведении выпавшего из обоймы приятеля он усматривал от клонения, граничащие с продажей родины за хорошие деньги. Так, например, Уразов, разведясь с женой, оставил ей прекрасную двухкомнатную квартиру в Измайлове, а сам поселился черт знает где.
Где — детектив узнал. Вызнал с помощью помощника Линько, отследившего путь объекта от порога магазина до порога дома.
Перед выездом Антон тщательно отсортировал содержимое небольшого кожаного портфеля, рассмотрел себя в зеркало, поправил галстук. Огнестрельно решил не вооружаться.
…Было около восьми вечера. Обычно в эту пору усталый, хмурый Уразов выходил из бокового служебного выхода, из-под козырька в торце длинного грязно-белого панельного дома и втискивал свое крупное тело в салон темно-синей «девятки». Втискивал для того, чтобы ехать в сторону окружной дороги, на еще более глухую окраину у платформы Новогиреево, к совершенно такому же длинному панельному, грязно-белому дому.
На сей раз, впрочем, он застрял. Антон ждал, притаившись в своей серой новенькой «мазде» на противоположной стороне, у булочной. Он наблюдал, как служебный выход исторг персонал: двух долговязых парней в осенних куртках — продавца и охранника. В воздухе давно уже разлились и сгустились лиловые городские сумерки. Возле мебельного засияла зеленым полуовалом вывеска Сберегательного банка.
Без четверти девять Уразов показался в дверях, вперевалку сошел по ступеням, извлек ключи, заставил автосигнализацию услужливо пискнуть и остановился у машины. Он стоял несколько секунд, рассеянно глазея по сторонам и поигрывая ключами. Потом сел за руль, запустил двигатель.
Антон двигался в фарватере «девятки», держась на приличном расстоянии. Где-нибудь в центре, в толчее, в потоке он бы давно объект упустил, потерял бы из виду. Но тут, на окраине, на отшибе, улицы были не перегружены транспортом, тут можно было удерживать на длинном поводке. Не доезжая до дома каких-то ста метров, Уразов резко свернул вправо — во двор, и дальше проследовал на пустырь, украшенный грудой строительного мусора и десятком тусклых жестяных коробок-гаражей. Он остановил машину возле одной из коробок, вылез, завозился с замком. Антон не стал сворачивать, но остановился так, чтобы «девятка» и грузная фигура водителя наблюдались в просвет — между кустарником и углом дома.
Передняя створка гаража-раковины поползла вверх, открывая проход. Уразов нырнул в черноту. Наблюдающий Антон с досадой подметил, что Линько о гараже не докладывал. Судя по всему, упустил. Негоже…
Поставив автомобиль в гараж и закрыв створку, Уразов еще секунду-другую исподлобья глядел в темноту, затем зашагал к дому.
Сыщик бросил взгляд на бледно светящийся циферблат и расслабился — удобно ощутил спинку сиденья. Потом сделал короткий звонок Линько. Тот был не задействован, но должен был находиться в курсе. На всякий пожарный.
— Минут через десять иду, — сообщил Антон.
— Понял, — кратко ответствовал Линько.
Он что-то жевал, и фоном служило какое-то знакомое англоязычное пение. Развлекался.
Антон посидел еще, обдумывая и взвешивая стартовые фразы. От них зависело многое. К примеру, нужно было представиться и нужно было объясниться.
Подходя к подъезду, пощупал в кармане стержень из жесткой пластмассы — ключ от входной двери. Перед тем как ввести его в отверстие под маленьким стеклянным глазком, машинально огляделся. Двор казался пустым. Две южного вида пожилые тетки, ведущие беседу у дальней скамейки, были не в счет.
Стержень вошел легко, глазок засветился.
32
Он потянул за собой медленно закрывающуюся дверь, подивился глухой темноте и успел углядеть впереди ступени. Тут его крепко ударили по шее, прервав ход размышлений. Потом сверху навалилось что-то очень тяжелое, и обе руки оказались в жестком болезненном плену. Потом его кулем сволокли в лифт. Прямо у лица оказался серый с черными выбоинами пол кабины. Пол дрогнул, стал ощутим подъем. В лифте он пришел в себя от шока и боли. Его давно, очень давно не сбивали с ног. Он шевельнулся, еще раз осознал давящую сверху каменную тяжесть. Тот, кто оглушил его, похоже, сидел сверху, уперевшись коленом. Здоровенный кабан.
Антон припомнил, что Уразов живет на девятом. Может быть, на девятый они и приехали. Его выволокли из кабины, причем только тут он понял, что руки его скованы. «И как всегда в таких ситуациях, ни единого человека в подъезде!» — метнулась яростная обидчивая мысль. Будто услышав ее, громко лязгнула одна из дверей на площадке. Антон дернул головой, бросил косой взгляд снизу. Взгляд охватил худую длинную женскую фигуру в темном. Вышедшая только что из квартиры женщина молча покосилась в сторону поверженного сыщика и прошла в лифт. Антон успел заметить смуглое лицо и платок. Лицо было бесстрастно. Наверное, и впрямь удивляться было нечему. Скрутивший сыщика неведомый супостат, кажется, даже слегка посторонился, пропуская соседку. Двери лифта закрылись, кабина ушла вниз.
Далее следовали: еще одна дверь, обитая грязным, надорванным дерматином, порожек, пол в прихожей. Лязг замка. Потом сверху мягко упало что-то шерстяное и темное, разом закрывшее обзор. Сыщика, лежащего на полу в прихожей, укрыли с головой.
Какое-то время, может, минут десять, он пролежал в душной темноте. Он слышал тяжелые шаги хозяина совсем рядом. Они то приближались, то удалялись. Хозяин, кажется, не желал, чтобы жертва отслеживала его перемещения. Антону было тягостно. Страшно ломило затылок, пугала мысль: не сломал ли чего гад? Мучила духота. В конце концов он решился. Пошевелил плечами и попробовал перекатиться на спину прямо под покрывалом. Удалось только лечь на бок, и то — дико кольнуло в глубине шеи. Но хуже боли угнетало унижение. Ситуация казалась совершенно немыслимой для профессионала, готового ко всякого рода единоборствам. Хозяин квартиры, впрочем, был готов тоже…
Внезапно посветлело — с него сдернули покрывало. Ткнув носком ботинка в плечо, перевернули на спину. Антон охнул. Скованные кисти оказались стиснуты под поясницей. Он лежал теперь ногами к входной двери и мог созерцать главным образом потолок. Поворачивать голову было очень больно. Откуда-то сверху сипловато спросили:
— Кто тебе поручил меня пасти?