Корней листнул тетрадь.
— Вот он тут вроде комментирует этот ее прогноз. Смотрите, пишет: «Ну, насчет запретной любви более-менее ясно… А вот почему…» Так, ну ладно. Что, интересно, ему ясно?
— Думаю, что она, то есть ваша жена, вероятно, умеет выявлять и воплощать какие-то тайные фантазии мужчин, — мягко предположил сыщик, не глядя на Корнея. — Ей это нужно, насколько я понял, лишь по одной причине — она желает удержать этого мужчину-покровителя возле себя. Особенно если он, почуяв что-то неладное, покажет намерение сбежать. Ну, это для нее как бы временная мера. Уразова же Инга, в конце-концов, сама оттолкнула.
— А что же у него были за фантазии?
— Вот об этом он не пишет, — сыщик придвинул себе стул и сел, положив ногу на ногу, — я, по крайней мере, нигде в этой тетрадке не нашел. Да вы ее возьмите с собой — ну, не домой, конечно, а на работу, почитайте внимательно.
— Нет уж, пусть лучше у вас хранится! — Корней нервным жестом оттолкнул тетрадь по столу, но потом, будто спохватившись, придвинул ее снова. — Когда это написано? Этот фрагмент? Семь лет назад? И что из этого предсказания сбылось? Как-то все очень образно, расплывчато. Ну, если квартиру Уразова, ту, которую он снимал и где его нашли, посчитать пещерой, какой-то смысл в написанном можно усмотреть. Вы ведь там были у него? Похоже на пещеру?
— Похоже, слегка. — Сыщик будто подобрался. — Корней Евгеньевич, так ведь не о нем речь. Не он отец ожидаемой дочери… Не он, а вы!
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Корней закрыл тетрадь.
— Послушайте, Антон, — сказал после паузы, — охота вам вот так, без всякого вознаграждения, возиться с этой странной историей? У вас появился какой-то дополнительный интерес?
— Интерес? — переспросил детектив. — Да, пожалуй, у меня действительно возник определенный интерес… Вы знаете, Корней, у меня за семь лет частной практики не было еще такого любопытного дела. Мне захотелось… ну, отследить его развитие. Вас это начинает раздражать?
— Нет. — Велес задумался. — После того случая на пустыре я чувствую себя вашим должником, Антон. Вот ей-богу.
— Понимаете, есть такой сорт интереса, который посерьезней денежного. Вы согласны?
— Возможно, — пробормотал Корней, — возможно.
42
В один из первых по-настоящему морозных январских дней Корнея вызвал к себе босс — слегка лоснящийся Эдик Беркович. Он бодро сообщил, что Велесу надлежит отправиться в командировку в Калининград — выручать клиента из Германии, застрявшего на таможне. В этом не было, в сущности, ничего необычного. Необычной выглядела планируемая продолжительность командировки — неделя. И еще необычность заключалась в чрезвычайной приветливости Берковича и в приторной дотошности его пояснений. Обычно он бывал хмур, сух и скуповат на комментарии, которые цедил, не глядя в глаза. Отступление от этого правила слегка удивило Корнея.
— Старик, могу тут положиться только на тебя, — ворковал босс густым баритоном, заглядывая Велесу в самую глубину глаз. — Немцы ввезли на пять миллионов товара, но на адрес своего филиала, а эти суки (имелась в виду калининградская таможня) уперлись в то, что филиал не может считаться декларантом… В общем, разберись. В принципе нужно готовить позицию для арбитражного суда, но, если почуешь, что они просто хотят, — отстегни. В пределах — сам понимаешь. С клиентом я согласовал.
Корней кивал, перебирая листки из папки и поглядывая на босса.
— Если все будет путем, они дня через три еще на миллион привезут. На тот же адрес. Опять же нужен пригляд, — пояснил вкрадчиво Беркович. — В общем, завтра утром нужно вылетать.
Корней мог бы мягко указать на то, что вопросами таможни занимаются в конторе Вадик Киселев и ребята из его практики. Но указывать не стал. Он сознавал, что, пожалуй, не прочь куда-нибудь улететь.
Дома отношение к его быстрому деловому отъезду оказалось сложным. Как будто он отправлялся не спасать клиентское добро от таможни, а по меньшей мере партизанить в зоне локального военного конфликта. Получилось, что он бросал семью в особо трудную минуту. Хотя, напротив, Инга и выглядела, и чувствовала себя прекрасно.
Но она тихо плакала, уверяя Корнея, что дело тут просто в повышенной чувствительности, обычной для беременных.
В номере калининградской гостиницы он долго стоял у окна, считал троллейбусы, скользящие вдоль заледеневшего бульвара. Дождавшись звонка от клиента, записал на листке из блокнота адрес терминала и стал собираться. В какой-то момент замер в прихожей с зимней курткой, наброшенной на одно плечо. Мгновенный импульс — остановиться и вслушаться — был чем-то вроде животной реакции. В углах притаилась пыльная тишина, но он будто начал различать ее разные оттенки. Еще через секунду дооблачился в куртку и взглянул в зеркало — почему-то с внутренним трепетом. Ему был явлен кряжистый широколицый мужчина с блестящими глазами и мощным лбом. Плечистое зимнее одеяние добавляло квадратности. Он попытался вспомнить — что заставило его только что замереть?
Ответ сам собой пришел именно в тот момент, когда он с невольным облегчением закрывал дверь номера: это было ощущение чужого близкого, очень близкого присутствия, которое ушло, едва он оказался в коридоре. В том, что в обычном, вещественном смысле никого, кроме него, в номере не было, Корней был уверен. Его полулюкс был невелик и совершенно доступен хозяйскому пригляду. Ощущение чужого и, пожалуй, неприятного существа было скорее не физическим, но интуитивным.
Неподалеку от таможенного терминала отыскал приземистое офисное здание. У входа в переговорную его встретил вялым рукопожатием рыхлый толстяк с томным взором — представитель клиента. Забавно пуча губы и закатывая глаза, он сообщил, что дело, скорее всего, кончится арбитражным судом — таможня уперлась.
— Но, может, это и к лучшему, — заявил бодро, — ваши коллеги говорят, что у нас есть шансы. Они уже все подготовили!
Корней не вполне понял, кто и что подготовил, но покивал и прошел в переговорный зальчик, источающий запах кофе. Никаких коллег не предполагалось. В следующую минуту ему пришлось подавить изумление: навстречу ему из-за стола поднялся юрист их компании Вадим Киселев. Рядом грустно улыбалась Эмма Липина.
— Привет, — улыбнулся Вадим, — ждали вас.
Пожимая ему руку, Корней оставался непроницаемо спокоен и серьезен. Недоумение просилось наружу, более всего хотелось излить его в форме немедленного вопроса: «Какого же черта я приперся, если ты уже здесь?» Но вопрос этот он, конечно, не задал.
— Мы тут примерно наметили план разговора, — объяснил Киселев как ни в чем не бывало. — Посмотрите?
Ему тоже, наверное, не был вполне ясен смысл приезда коллеги Велеса, но удивленным он не выглядел. Эмма тоже встала из-за стола.
— Рада вас видеть, — кивнула она.
В гостиницу они возвращались на машине клиента — новеньком «опеле» темно-вишневого цвета, выдававшего дамский вкус хозяина. Клиент был доволен и всю дорогу радостно ворковал, оборачиваясь с переднего сиденья. В гостинице Киселев потянул их на второй этаж, в бар. Там они с полчаса провели в углу за столиком, украшенным тяжелой витой свечой, хранившей на кончике неровное пламя. Велес с Киселевым взяли по бокалу красного вина. Эмма — рюмку ликера. Киселев благодушно вспоминал последнюю поездку сюда: месяца три назад, чудесной золотой осенью, они тоже довольно долго бодались с таможней. Корней кивал, Эмма молчала. Она была по-новому подкрашена и причесана: челка исчезла, на затылке появился тугой пучок, из которого сейчас выбивалась одиночная трогательная прядка. Корней вспомнил, что такая примерно прядка обычно чем-то его волновала. Эмма не вступала в разговор, но ее лицо пылало весьма красноречиво. Возможно, она заново переживала дневные разборы.
Корней в очередной раз поддакнул Киселеву и высказал, наконец, утреннее недоумение:
— Не понимаю, зачем нужно было меня сюда посылать? У вас тут все вполне отработано, все очень четко. Мне в принципе нечего добавить к тому, что Вадим наметил.
— Начальство, наверное, придает большое значение этой сделке, — предположил Киселев. — Им, может быть, важно, чтобы вы как-то контролировали процесс…
У себя в номере Корней еще минут сорок таращился в экран телеящика, но около полуночи все же не выдержал. Он был уверен, что не заснет, даже не решится выключить свет. Выход оставался один: вернуться в бар и влить в себя дорогой алкоголь. Когда он вышел в прихожую, нащупывая в кармане портмоне, и уже стиснул дверную ручку, из сизого полумрака от окна прозвучал телефонный сигнал. Поколебавшись, вернулся, взял трубку и услышал голос Эммы:
— Корней, извините, я не разбудила вас?
Он вспомнил, что летом они вроде бы уже переходили на «ты», но потом вернулись к «вы».
— Нет, Эмма, все нормально.
— У меня есть к вам разговор, очень серьезный. Вы можете сейчас выйти в холл? Ну, у вас на этаже, у пальмы?
Корней, помедлив, предложил:
— Эмма, давайте лучше я к вам зайду.
— Давайте лучше я к вам, — быстро предложила в ответ Эмма.
Корней пожал плечом.
— Конечно. Тогда жду.
Минут через десять он расслышал осторожный стук в дверь.
43
Что его слегка удивило, так это бледность Эммы. Полчаса назад в баре лицо ее нежно рдело. Сделав пару шагов, она остановилась посреди комнаты и произнесла с некоторым усилием:
— Мне ужасно неловко за это вечернее вторжение. Вы меня извините, Корней. Тем более такая вещь… То, что я хочу вам рассказать, — это вам, наверное, особой радости не доставит.
— Интригуете меня? — Корней отодвинул от стены кресло. — Садитесь, Эмма. Вы, наверное, имеете в виду какой-нибудь налоговый спор? Я знаю — вы классный специалист.
— Нет, я не о налоговых спорах, — откликнулась Эмма звеняще.
— Да присядьте вы. — Корней поймал специалиста по налоговым спорам за талию и направил в кресло. — Я включу чайник, ладно?