Это ее дом, появившийся у нее благодаря отцовским заботам, бабушкиной экономности и бережливости, а также честности и порядочности Бернарда Дугласа, горячо любимого ею. И как только тяжело нагруженные повозки въехали под ажурную арку с надписью «Клин Крик», душа ее благодарно встрепенулась, чувствуя нежную признательность ко всем этим людям, которые помогли ей обрести свой дом, свое теплое, уютное гнездовье.
Оливия сидела на козлах головного фургона и ловила ноздрями терпкое дыхание прекрасной горной страны под названием ранчо «Клин Крик» и свежий запах студеной воды Гранд-Ривер, прозрачной и чистой, словно утренняя роса альпийских лугов.
Повеселел и Зверь, почувствовав возбуждение своих хозяев, приближающихся к родному дому. Вероятно, он что-то учуял в воздухе раньше людей. Радостно взвизгнув, пес высоко подпрыгнул и, приземлившись на все четыре лапы, стремглав помчался по склону вверх, на площадку, с которой открывался замечательный вид на белые вершины хребта Элберта.
Деревянный дом, возведенный из еще не потемневших сосновых бревен, стоял в просторной долине, прикрытый с подветренной стороны отвесной скалой и стеной густого соснового леса, подступающей близко к хозяйственному двору и навесам для повозок. А перед окнами дома росли различные горные растения, когда-то принесенные из лесу прежними хозяевами, а чуть поодаль зеленело несколько грядок с укропом, петрушкой, луком и чесноком. Все пространство зеленой долины было сейчас затянуто легким туманом, полупрозрачной кисеей сползающим с вершины ближней горной цепи, и сквозь эту нежнейшую завесу просматривались хозяйственные постройки, хлев, конюшни и огромный сеновал.
Чуткое обоняние Оливии еле успевало различать тончайшие оттенки запахов, присущих только ее дому. Запах примятой травы, пожухлых папоротников в ближнем каньоне, конского пота, душистого мелкого сена, которое так любят жевать лошади, коровы и овцы, запах свежего навоза. Так всегда пахнет возле фермы или ранчо.
Легкий дымок вьется над печной трубой. Его неповторимый аромат, смешанный с крепким ароматом свежезаваренного кофе. Она машинально отметила желтоватый свет масляной лампы в кухонном окне…
Оливия изумленно замерла, сидя на козлах движущегося фургона. Неужели ей ничего не почудилось?! И запах древесного дыма, примешанный к другим ароматам и запахам?! И желтоватый свет масляной лампы в кухонном окне, завешенном светлой занавеской?! И знакомый силуэт высокого мужчины в накинутой на плечи кожаной куртке на высоком крыльце большого дома?!..
В нетерпении Оливия соскочила с повозки и помчалась по влажной от росы траве. Чулки и край юбки намокли, прилипали к ногам, холодили кожу… Да какая ей разница! Какая разница, что высокая мокрая от росы трава неприятно хлещет по коленям, ведь Оливия приподнимает длинную до щиколоток юбку домашнего ситцевого платья, чтобы не запутаться в ней и не упасть, зацепившись за распластанные по земле, словно змеи, замысловато свитые корневища старых сосен!.. И все-таки споткнулась о твердый корень огромнейшей вековой сосны, распростершей свои раскидистые ветви по крыше навеса! Во время дождей сосновые шишки застревали в водосточном желобе, и его все время приходилось прочищать…
Но Оливия не успевает упасть, потому что ее тотчас подхватывают родные, сильные руки с длинными крепкими пальцами. Подхватывают, не дают упасть и помогают выпрямиться. Серо-зеленые глаза смотрят на нее с любовью и восхищением:
— Оливия! Дитя мое! Какая ты красавица! А как выросла! Теперь я не смогу подбросить тебя, как прежде, к потолку! Сил не хватит! Не посмею покачать у себя на коленях, как когда-то качал перед сном, потому что это неприлично. Твой отец совсем состарился!
— Папа! Папочка мой дорогой и любимый! Как ты здесь?! Откуда ты здесь?!.. Какой молодец, что догадался приехать! Как нам тебя не хватает, дорогой мой! Любимый мой папочка!
— Кому это — нам, Оливия, доченька?.. Ты вышла замуж, дитя мое?
— Нет, папочка! Нам, это — мне и Рони Уолкотту! Разве трудно догадаться?!
— Я приехал только вчера, доченька, Оливия! У меня не было от вас никаких вестей.
Подкатывает второй фургон, который старательно тащит жеребец Уолкотта Хэлпо. Обрадованный Рони приветствует Фрэнка:
— Дядя Фрэнк, доброе утро! А мы искали тебя в госпиталях Райфла! И как ты только догадался направиться сюда?!.. Знакомься, это — мисс Сара и мисс Роззи! Ты ведь не возражаешь, дядя Фрэнк, если они поживут на ранчо Оливии до весны? Я так и знал! — поспешил объяснить Рони, ощущая себя ответственным за происшедшее в дороге. Он понимал, что Оливия все еще потрясена тем, как он жестоко расправился с ловцами негров. О жизни рабов она знала понаслышке и не представляла, что ожидало Сару и ее дочь в случае поимки. Их просто-напросто могли затравить собаками. А потом кровавые куски человеческого мяса столкнуть в могилу или первую попавшуюся яму и забросать землей, даже не отметив могильный холм никаким знаком.
В доме было тепло и сухо. Оливия прошла в свою комнату и разостлала бабушкину широкую кровать, на которой еще ни разу не спала с Берни Дугласом. Конечно, она устроит больного именно здесь — ведь кухня рядом, и можно всегда, не беспокоя других, нагреть воду и приготовить больному свежую еду.
— Как хорошо, что в доме натоплено. Мы немного продрогли во время пути… Папочка, не удивляйся ничему! Я благодарна тебе за все. Бабушка откладывала твои деньги, вот потому я имею теперь крышу над головой. Рони, дорогой, принеси, пожалуйста, Берни! Мы поместим его в мою комнату! — Оливия поспешила взять на себя заботы хозяйки ранчо. Пусть отец привыкает к тому, что она — взрослая, самостоятельная женщина!
— Я хотел бы серьезно поговорить с этим молодым человеком! — и Фрэнк Смитт грозно (как ему казалось) потряс заряженным карабином: — Где он?.. Этот грязный ублюдок стыдится посмотреть мне в глаза! Мои внуки не должны расти незаконнорожденными!.. Он не переступит порога твоего дома, Оливия! — в глазах Фрэнка Смитта сверкают негодование и возмущение, но дочь так спокойно и уверенно осаживает его, что он даже не смеет возражать ей:
— Папа, папа, перестань изображать из себя бандита! — Оливия с сожалением смотрит на отца и устало улыбается. Ей немного жаль постаревшего «дядю Фрэнка». В нем уже не оставалось прежней удали и уверенности, которые так восхищали ее когда-то. — Тебя здесь очень любят, и совершенно никто не боится! Ты здесь, конечно, хозяин, но все-таки не во всем. И, пожалуйста, не повторяй, дорогой папочка, бабушкиных ошибок. Конечно, если ты хочешь мне и своим внукам счастья?.. Неужели ты все забыл и не вынес из отношений с бабушкой никаких уроков? — и Оливия отправляется на кухню, откуда разносится по дому аромат сбежавшего кофе. — Как хорошо дома!.. — неожиданно громко говорит она, словно пытаясь убедить себя в чем-то или вступая в спор с собой, прежней, глупой, нелогичной и наивной девчонкой: — Папочка, дорогой, ты не представляешь, как здорово, что есть на свете дом, затерянный в горах, и ты знаешь, что тебя там всегда с нетерпением кто-то ждет… Пусть даже это всего лишь мои любимые пеструшки и Бебидейзи!.. Но я и не предполагала, что меня ждет такая огромная радость. В доме ожидал меня ты! Если бы я знала об этом, то путь от Райфла показался бы мне намного короче!
— Оливия, дитя мое, похоже, ты хочешь заняться разведением лошадей?.. Никогда не представлял себе, что моя кроха, моя козявочка, когда-нибудь превратится в леди ранчьерос!
— Еще не превратилась, папа! До этого еще слишком далеко. И многому предстоит учиться! — услышав тяжелые шаги на крыльце, Оливия поспешила открыть дверь: — Сюда, Рони Уолкотт, дорогой! Осторожнее!
Она склонилась к беспомощному Берни Дугласу, которого Рони положил на мягкую перину, и бережно накрыла его бабушкиным пуховым одеялом. Больной что-то побормотал, приоткрыл глаза, обвел бессмысленным взглядом ярко освещенную несколькими лампами комнату и снова впал в забытье, так и не узнав никого.
— Ты видишь, папа, Берни Дуглас болен. Так что твоя беседа с ним откладывается на неопределенный срок. Понятно?.. Да и нужна ли она? Ведь у меня будет от Берни ребенок! И этот ребенок зачат в любви, папочка! Возможно, такой же большой и сильной, какую довелось узнать тебе и моей любимой мамочке! И не пройдет года, как ты сделаешься дедом!
За кухонным окном раздалось призывное мычание Дейзи. Оливия схватила ведерко, стоящее на полке стеллажа, и выскочила на крыльцо. Следом за ней заспешила мисс Сара:
— Мисс Оливия, мисс Оливия, можно, я подою Дейзи? Я умею! Умею! — и в подтверждение своих слов, она кинулась мыть руки: — Полотенце, есть в доме чистое полотенце?
— Не суетитесь, мисс Сара! В этом доме есть все, что необходимо для жизни… Дейзи, милая, познакомься, это — мисс Сара Томсон! — нежно втолковывает она корове, поглаживая ее по пестрому боку. — Слушайся мисс Сару, Дейзи!
— Угощайся, Дейзи! — негритянка протянула корове кусок черствой лепешки. Та с недоверием покосилась на чернокожую женщину, но затем лепешку взяла и уже не противилась тому, что именно Сара принялась ее доить. — А вы идите к мистеру Дугласу, мисс Оливия, Идите! Я справляюсь!
— Вижу, что справитесь, мисс Сара! Спасибо, дорогая!
— У вас хорошее хозяйство, мисс Оливия! Вы сами все здесь налаживали?
— Налаживали, когда я еще не была здесь хозяйкой! Миссис Лиззи Мартин помогала. И Мэган… Мэган теперь в монастыре. Ее муж умер во время эпидемии, вот она и постриглась в монахини! Ну, я пошла к Берни, мисс Сара!.. Надо еще сказать Рони, чтобы помог устроить вам в угловой комнате пару топчанов!
— А Рони, правда, ваш брат, мисс Оливия?
— О! — вздохнула девушка, оглядываясь и улыбаясь немного печально. — Мне уже не раз задавали этот вопрос!.. Да, Рони мой двоюродный брат со стороны отца!
Оливия понимала, что пора возвращаться к Берни, умыть его и переодеть, но ее внезапно неодолимо потянуло к загонам. Туда, где оставались матки с жеребятами-сосунками. Странно, но ей неодолимо з