А еще с ней можно мерить очки — даже в безнадежно дурацких пластиковых 3D (в которых ее нельзя представить) она будет хороша. С ней можно мерить мужские шляпы — и не найдется ни одной, которая не пошла бы коротко стриженной Джин.
Дарлинг вовсе не собирается носить мужские шляпы, но она собирается… О да, постричься! Мысль о расставании с длинными волосами теперь не пугает ее. Исполненная бесстрашия, она отправляется в ближайший к дому салон и, вытащив из сумки отсканированную фотографию Джин, говорит первому подвернувшемуся под руку мастеру:
— Вот так. Постригите меня вот так.
— Напрасно, — флегматично заявляет мастер, сорокалетняя тетка, по виду — намного более счастливая, чем Джин в последние годы жизни. — На твоем месте я бы сто раз подумала, прежде чем расстаться с такими шикарным волосами.
— Я уже подумала, и именно сто раз. Стригите.
Несмотря на легкую заторможенность и общую раскоординированность движений, тетка справляется с головой Дарлинг на твердую пятерку. И даже пытается наладить с Дарлинг задушевный разговор во время стрижки.
— Что, какая-нибудь сволочь тебя бросила? — щелкая ножницами, спрашивает она.
— Нет. Никто меня не бросал. С чего вы взяли?
— Из жизненного опыта. По себе знаю: когда какая-нибудь сволочь тебя бросает, постричься — вторая мысль, которая приходит тебе.
— А первая?
— Известное дело — покончить с собой. Тут главное — пропустить первую мысль и сосредоточиться на второй. Учти на будущее.
По мере того как голове становится все легче и легче, Дарлинг включает в альтернативную историю Джин еще и эту хабалистую тетку. Как было бы здорово, если бы Джин в минуту отчаяния заглянула не в салон красоты high-класса, а в самую говенную, случайно подвернувшуюся de coiffure[5] на два кресла, где таким теткам самое место. Наверняка у тетки нашелся бы мешок абсолютных истин для Джин и два мешка простых, ободряющих слов…
Все это бредни.
Но стрижка тем не менее получается отличной. Под занавес жрица филировочных ножниц сдувает мелкую пыль волос с затылка Дарлинг, и обе они несколько минут смотрят в зеркало, изучая результат.
— По-моему, неплохо, — говорит тетка.
— По-моему, здорово, — вторит ей Дарлинг.
— Тебе идет. Удивительно. Прямо другой человек вылупился, надо же! Теперь сможешь вертеть сволочами, как сама захочешь, уж поверь.
— Сегодня и начну.
Ничего подобного Дарлинг делать не собирается, да и кто такие «сволочи»? Мужчины, кто же еще. Дарлинг не считает мужчин сволочами, но и не особо доверяет им. Просто принимает к сведению, что они есть и время от времени возникают в ее жизни. Перемены, которые они несут с собой, несущественны; нет никого, кто бы удивил ее по-настоящему. За исключением Паоло, разумеется. Но Паоло и не мужчина вовсе, фантом.
Интересно, как на ее новый облик отреагирует фантом?
В нарушение всех неписаных правил и традиций Дарлинг выкладывает свои фотографии в Интернете — теперь остается только ждать комментариев. И они появляются, но совсем не от Паоло (на что втайне надеялась Дарлинг). От других юзеров мужского пола, чьи неуклюжие и глупые комплименты сродни приставаниям в трамвае. Обычно такие приставания ни к чему не ведут, разве что на время повышают самооценку. «Так вот ты какой, северный олень!» — общая реакция на ту, которая до сих пор была всего лишь миллионной копией Тильды Суини, крошки Понетт и даже колец Сатурна. Все находят Дарлинг «вэри секси» и провозглашают девушкой года, и девушкой Бонда, и девушкой на миллион долларов. Дарлинг, в подцепленной от Паоло отстраненно-саркастической манере, просит немедленно выдать искомый миллион и даже обещает сообщить номер расчетного счета в банке. Но все интересуются лишь номером телефона, а юзер из Омска zayatz masya и вовсе предлагает встретиться в ближайшую субботу в любом удобном для Дарлинг (но обязательно романтическом) месте.
Дарлинг предлагает городской музей политической истории. И еще музей восковых фигур, она как раз туда собирается. В ближайшую субботу.
Но в ближайшую к ближайшей субботе пятницу на горизонте неожиданно нарисовывается Коко, о которой Дарлинг ничего не слышала со времен торжественной регистрации брака с Вассилисом в ЗАГСе Адмиралтейского района.
— Нужно встретиться, — без всяких преамбул заявляет Коко по телефону. — И чем скорее, тем лучше. Дело на миллион долларов.
— И ты туда же! Если все будет продолжаться такими темпами, я куплю себе остров к следующему Рождеству.
— Не исключено, — хмыкает Коко в трубку. — Жду тебя завтра в «Ноа» в семь вечера. И большая просьба не опаздывать.
Кто бы говорил! Уж точно не Коко, еще ни разу на памяти Дарлинг никуда не пришедшая вовремя. Все часы в доме Коко спешат ровно на 23 минуты, но и это не спасает. Не меньше пятнадцати самолетов улетали без нее. Не меньше двух десятков поездов показывали ей свой хвост. Чтобы не завалиться на сеанс к середине фильма, Дарлинг вечно врет относительно его начала — в диапазоне от сакральных 23 минут до часа. Как показывает практика, час предпочтительнее.
— Завтра не получится. Завтра у меня на повестке дня музей восковых фигур.
— Музей придется отменить.
— Это вряд ли. У меня там назначена встреча.
— С кем?
— Понятия не имею, — честно признается Дарлинг. — Возможно, это последний романтик города Омска.
— Господи, ну где ты их только находишь?
— Там же, где и ты. На помойке.
Конечно же, Дарлинг имеет в виду Интернет-помойку. Это потребует разъяснений, если Коко вдруг надумает обидеться. Но Коко не обижается, из чего Дарлинг делает вывод: она действительно нужна подруге завтра, не позднее семи. Нужна, кровь из носу, — интересно, что такого могло произойти? Уж не рассталась ли она с Вассилисом?
— У тебя все в порядке? — осторожно спрашивает Дарлинг.
— Более чем. И у тебя будет, если забьешь на романтиков. Так я тебя жду?
— Я подумаю, что можно для тебя сделать.
— Просто пообещай, что придешь.
— Ну… Хорошо. Считай, что ты меня уговорила.
Конечно, можно было еще покочевряжиться и припомнить Коко ее недостойное поведение относительно самой близкой подруги. Но Дарлинг великодушна и снисходительна к пустоголовым мужним женам — кто бы мог подумать!.. И еще заинтригована: ни разу вечно расслабленная Коко не проявляла такой настойчивости.
Так или иначе, но ровно в семь она толкает дверь кофейни «Ноа» на Каменноостровском, где они с Коко прозаседали не один вечер, болтая об общечеловеческих ценностях (инициатива Дарлинг) и сравнительных характеристиках блондинов и брюнетов (инициатива Коко). В сумке у Дарлинг лежит «Хазарский словарь», в наушниках без всякого музыкального сопровождения резвятся киты Атлантики; можно было прихватить еще с десяток японских кроссвордов, чтобы скрасить ожидание Коко. В том, что та опоздает, Дарлинг нисколько не сомневается.
Но Коко (вот удивление так удивление!) уже сидит за их любимым столиком в углу. И не одна, а с греческим пейзанином Вассилисом, традиционно ковыряющим в ушах ключом от машины. Такого поворота событий Дарлинг никак не ожидала.
— Вот видишь! — радостно сообщает Коко Вассилису. — Она пунктуальна! И вообще — очень обязательный человек. Она то, что нам нужно, уж поверь.
— Угу, — мычит Вассилис без всякого энтузиазма.
— Не знала, что у нас вечеринка на троих. — Дарлинг едва скрывает раздражение. — Предупреждать надо.
— Упс!.. Ты постриглась! Очуметь, здорово! Ты другая совсем… Та-акая… Тебе очень идет. Прямо… девушка на миллион долларов.
— Я в курсе.
— Правда она красивая? — взывает Коко к мужу.
— Угу.
— Не «угу», а для представительских целей это важно! А еще — она умная. У нее не башка, а компьютер. Бизнес-английский — раз. Просто английский — два. А еще французский… С французским отдельная история. Французский она стала учить из-за одного поэта… Этого, как его…
— Превера, — не выдержав, подсказывает Дарлинг. — И перестань говорить обо мне в третьем лице. Да еще всякий вздор. Я пока не умерла, и пафосные некрологи мне ни к чему.
— Почему это вздор? — Коко обидчиво морщит губу. — Разве про этого… Превера — неправда?
Не вся правда. Когда-то Паоло обмолвился, что, если хочешь понять птиц — всех птиц, которые только есть на свете, — без Превера никак не обойтись. Птицы Дарлинг не волновали никогда, она даже не думала о них, но туг почувствовала настоятельную потребность приобщиться. Ничего из птичьей затеи не вышло, зато Дарлинг навсегда полюбила Превера. Грустного старика, в силках которого не билось ни одной птицы — только неразделенная любовь.
— Вот скажи, стал бы ты так напрягаться из-за французских стихов? Ведь нет же, правда?
— Нет, — с готовностью подтверждает Вассилис.
— И я нет. Мне стихи вообще ехало-болело, особенно французские. Но если приспичит — их можно и в переводе почитать. А она взяла и язык выучила. О чем это говорит?
— О чем? — по инерции спрашивает Вассилис, хотя на физиономии у него написано: «Это говорит о том, что девушка мается дурью».
Нет ни одной причины, чтобы Дарлинг стала относиться к мужу Коко лучше.
— …что она целеустремленная. По всем показателям — наш вариант. Ты согласен?
— Угу.
— Тогда иди звони.
Вассилис послушно кивает нечесаной головой и, на ходу вынимая телефон из заднего кармана джинсов, направляется к выходу. Стоит ему только исчезнуть за дверью, как Дарлинг тут же накидывается на Коко:
— Теперь объясни мне, что за балаган ты тут устроила?
— Подожди, ты еще будешь мне в ноги кланяться за этот балаган, — раздуваясь от чувства собственной значимости, с апломбом заявляет Коко. — И вообще, заткнись и не мешай мне устраивать твою судьбу.
— Может быть, я как-нибудь сама о ней побеспокоюсь?
— Может быть, но не в этот раз. Хочешь всю жизнь просидеть в своем вшивом банке?
— У тебя есть альтернатива?