Конечно же, шары из витрины «Мали Ба» выглядели поприятнее, но не намного. К тому же от них за версту несло пошлятиной, а еще выцветший китайский фонарик над дверью…
— Упс, — сказала Дарлинг, стоя на противоположной стороне улицы и изучая безыскусный фронтон «Мали Ба», встроенный в четырехэтажный жилой дом с островерхой крышей. — Кажется, в этот раз новичку не повезло.
— Мы еще не были внутри. — Несмотря на явный провал миссии, Костас не терял присутствия духа.
— Думаю, и заходить не стоит. Товар лицом. Я сожалею.
— А я нет. Может, рискнем, раз мы уже приехали?
— Может, медведь?
Видимо, Костас питал к медведям еще большую нелюбовь, чем Дарлинг к стеклянным шарам: шумно выпустив из ноздрей воздух, он направился к двери «Мали Ба» и скрылся за ней. При этом в глубине — тихонько и вполне предсказуемо для такого рода мест — звякнул колокольчик.
Дарлинг ничего не оставалось, как двинуться следом.
Внутренности лавчонки, насквозь прокуренные сандалом, полностью оправдали все самые худшие опасения: стойка с дисками для релакса, две стойки с эзотерической литературой, два прилавка с этнодребеденью (амулеты, четки, медные кольца, шары баодзинг в плохо склеенных коробках, бусы из псевдокораллов и фальшивого жемчуга). Еще один прилавок был отведен под — как утверждала косо написанная от руки табличка — ароматерапию.
Эта самопальная табличка добила Дарлинг окончательно.
К тому же куда-то исчез Костас.
Зальчик был небольшим, и спрятаться в нем не представлялось возможным — разве что скрыться за шторой в самом дальнем углу. Но представить, что эстет Костас даже близко подойдет к этому плюшевому темно-красному безобразию, испещренному желтыми иероглифами, у Дарлинг не получилось.
— Эй? — негромко произнесла она, на ходу соображая, на какое из приветствий могут откликнуться невидимые хозяева. — Хэлло! Хай! Гутен таг!..
Последнее, видимо, возымело действие, и за ее спиной послышался легкий шорох. Какое-то неуловимое движение. Дарлинг едва не вскрикнула и резко обернулась: перед ней стоял молодой человек невыразительной наружности, в черных джинсах, таком же черном свитере и кожаной жилетке. Попытки зафиксироваться на его лице ни к чему не привели: оно постоянно ускользало, как если бы парень в джинсах стоял за стеклянной дверью, по которой изо всех сил лупят капли дождя.
— Гутен таг! — повторила Дарлинг, с ужасом понимая, что на этом ее познания в немецком заканчиваются, а универсальное «Гитлер капут!» в данном конкретном случае и вовсе не применимо.
— Гутен таг, — ответил парень, склонив голову набок.
Промаявшись молчанием еще секунд десять, она наконец-то вспомнила о спасительном английском, черный свитер живо откликнулся, и дела пошли веселее.
— Я могу вам чем-то помочь? — поинтересовался парень.
— Мой… э-э… — тут Дарлинг поняла, что классифицировать Костаса в плоскости подметной лавчонки будет несколько затруднительно. — Мой друг зашел сюда несколько минут назад. Я его ищу.
— Вы русская?
То же, что и везде: русские распознаются безошибочно, за какими бы шмотками, макияжем и очками от Гуччи ни маскировались.
— Ну да, — пробормотала Дарлинг себе под нос. — Матрешка, Путин, вечная мерзлота. Вы меня поймали.
— Привет. — Парень широко улыбнулся.
— Водка, балалайка, очи черные. А еще у нас угрюмые физиономии. Привет. У вас есть магниты на холодильник? С видами вашего прекрасного города?
— У нас нет магнитов на холодильник. Сувенирами мы не торгуем.
— Жаль. Все, что здесь продается, можно купить и у нас, в вечной мерзлоте. А берлинские магниты — нет.
Холодильник Коко залеплен магнитами сверху донизу. Сочинский холодильник Лерки и мамы залеплен магнитами снизу доверху. Гроздья магнитов висят на холодильниках большинства приятелей Дарлинг. Инспирированная ею магнитная дискуссия в жежешечке, неожиданно перешедшая в философскую и мировоззренческую плоскость, продлилась полторы недели и оставила ненавистника магнитов Дарлинг в меньшинстве. В полном и тотальном одиночестве. Даже Паоло не пришел ей на помощь — очевидно, замешкался с навешиванием бомб на свой самолетик-самоубийцу и опоздал к раздаче. Сдались ей эти магниты!..
Не сдались. Но Дарлинг почему-то не нравится этот парень за мутным стеклом. То, что происходит с его лицом, в корне неправильно. Нечестно. Лицо юлит и ускользает, ухватиться за него не получается, вот Дарлинг и злится.
— Но вам ведь не нужны магниты.
— Мне нужен мой друг. Он зашел сюда и…
— Хотите чаю?
— Чаю?
— Отличный марокканский чай. Мы всегда предлагаем его посетителям.
— А если я соглашусь на ваш чай, вы скажете, куда подевался мой друг?
— Идемте.
Стойки с эзотерической литературой не представляют никакой опасности. Нитки фальшивого жемчуга не выглядят удавками, в надписи «АРОМАТЕРАПИЯ» нет ничего настораживающего. И котов из сна здесь тоже нет.
— Ну хорошо.
Как и предполагала Дарлинг, марокканский чай скрывался за шторой с иероглифами. Там же нашел приют еще один зальчик — гораздо меньше первого, но намного занимательнее. Лишенный окон, он освещался двумя кожаными лампами с выцветшим растительным орнаментом. Сюда не проникал вездесущий сандал, смесь ароматов была тоньше: табак, сдоба, книжная пыль, жженый сахар, ладан, цветочная вода. И еще что-то, что держало в узде и ладан, и табак. Это «что-то» не поддавалось никакой классификации, оно не было запахом человека или запахом вещей, хотя вещей здесь оказалось множество. Непонятно для чего предназначенные диковинные механизмы, старинные граммофоны и шарманки, пустая птичья клетка внушительных размеров, похожая на замок — с готическими шпилями, балкончиками и балюстрадами; множество мелкой скульптуры, но вовсе не той, о которой говорил Костас. В основном — фигурки святых из старого, насквозь изъеденного древоточцем дерева. На стенах разместились гобелены, сюжеты которых, ввиду ветхости ткани, можно было трактовать как угодно. Но львиную долю пространства занимали часы.
Напольные и настольные, огромные и совсем крошечные, часы в стиле барокко и позднего рококо, часы-парусники и часы-соборы, с многофигурными композициями на фронтонах, с мозаичными, перламутровыми, латунными вставками. Ни одни часы не повторяли друг друга, лишь одно в них было общим.
Неправильным и противоестественным.
Отсутствие стрелок.
В какой-то мере это компенсировалось присутствием Костаса. Дарлинг застала его за разглядыванием витрины, где вперемешку лежали несколько старинных книг, несколько таких же старых кинжалов, жестяная коробка с пуговицами, жестяная коробка с монетами и портсигар.
— Вот вы где, — обрадовалась Дарлинг. — А я уж подумала, что вы потерялись навсегда.
— Я подумал то же самое. Где вы были? Успели навестить медведя?
— Успела напроситься на чай.
— А я успел его выпить.
Только теперь Дарлинг заметила в руках Костаса маленький темно-зеленый стакан, украшенный арабской вязью.
— Вообще-то я зашла сразу после вас.
— Неужели? А я уже битых полчаса пытаюсь договориться с хозяином об одной вещи. Может быть, у вас получится…
— Полчаса?
— Ну двадцать минут, какое это имеет значение?
Для того чтобы перейти улицу сразу после того, как Костас исчез за дверью «Мали Ба», и минуты не потребовалось. А сколько минут она провела в первом зале? Пять, пусть семь — с учетом болтовни с парнем. Из сложенных вместе чисел никак не выходило двадцать, и Дарлинг почувствовала легкое беспокойство. В силу профессии и образа жизни у ее босса отлично развито чувство времени, он не мог ошибиться. И этот арабский стаканчик!..
— Который вообще час? — спросила Дарлинг, и Костас, машинально отогнув рукав пиджака, поднес руку к лицу. Вот если бы на Ulysse Nardin тоже не оказалось стрелок, как и на всех остальных часах! Это потянет на мистический пост в жежешечке, хотя Дарлинг и не особый поклонник мистицизма. Интересно, как отреагировал бы Паоло, без страха сующий голову во временные петли? Наверняка прислал бы пару уничижительных ссылок на дешевую масскультно-оккультную макулатурку…
— Без пятнадцати четыре. Вы опаздываете?
Значит, с часами Костаса все в порядке. И чехарда со временем, насторожившая Дарлинг, тоже имеет свое объяснение. Не связанное с мистикой, а вполне реальное. Нужно только немного пораскинуть мозгами — и оно найдется.
— Самолет в двадцать десять. У нас как минимум полтора часа в запасе.
— Я не собираюсь торчать здесь полтора часа. — В голосе Костаса появились нотки недовольства. — Я просто хочу купить эту вещь и уйти.
— Какую именно?
— Вот эту.
Вещь лежала вовсе не на открытом прилавке — она пряталась среди фигурок святых. Проследив за взглядом Костаса, Дарлинг обнаружила… кота с острым вытянутым хвостом. Странно, что она не заметила его раньше; теперь кот просто лез в глаза и ни на секунду не оставлял в покое. Довольно компактный и небольшой по размеру, он казался тяжелым: наверное, потому, что был сделан из металла. Металла необычного, почти кружевного. Дарлинг сразу поняла, что это штученька из штученек, дивная вещица, не имеющая ничего общего с безделушками, призванными украшать интерьер. Ни о каком украшательстве и прочих вспомогательных функциях и речи быть не может — скорее наоборот: возникнув в каком-нибудь пространстве, железный кот тотчас подомнет его под себя. Или сожрет его со всеми потрохами.
Ни клочка не оставит. Ни от людей, ни от предметов, ни от картин Саорина. Не об этом ли персонаже антикварной лавки нашептывали Дарлинг ее ночные кошмары?
— Ну как? — спросил Костас, не спуская глаз с кота.
— Загляденье. А в чем, собственно, проблема?
— Проблема в том, что хозяин не хочет с ним расставаться.
— Набивает цену?
— Вообще не говорит о цене. Просто отказывается его продавать, и все.
— И навыки хорошего переговорщика не помогли?..
Нужно кончать с этим, нужно смело двинуться навстречу своим кошмарам, — как и завещал сводный хор классиков психоанализа, — чтобы убедиться, что кошмары не стоят выеденного яйца. Руководствуясь этими соображениями, Дарлинг обогнула прилавок с кинжалами и вплотную приблизилась к полке, где стояло железное загляденье. Таблички «DO NOT TOUCH!»