[6] она не обнаружила и потому совершенно спокойно сняла кота с полки.
Он и вправду оказался тяжелым, но это была приятная, успокаивающая тяжесть: как будто ты держал в руке вещь, способную защитить тебя от всего на свете. Главное — не расставаться с ней ни на миг; именно это и почувствовала Дарлинг — жгучее желание никогда не расставаться. Тем более что вблизи кот оказался еще обаятельнее: его неизвестному создателю удалось воплотить в неподатливом металле массу тончайших нюансов кошачьей пластики. И несмотря на то что кот был весьма условным — он улыбался. Он был рад встрече с Дарлинг. Вернее, это Дарлинг показалось, что кот улыбается. В следующую секунду его настроение может измениться, и тогда…
Тогда ты сто раз пожалеешь, что вообще встретился с ним.
Именно это и произошло — в следующую секунду. Сначала Дарлинг почувствовала странный запах, давно забытый, связанный с детством. Тогда, в детстве, упав с велосипеда, она сильно разбила коленку и долго не могла подняться и лежала, свернувшись клубком на земле. Земля попала в рану, смешавшись с кровью: вот тогда и возник этот запах смешанной с кровью земли. Тошнотворный и пугающий. Он преследовал Дарлинг до самого дома, забивая все другие запахи и не давая дышать. И счастье, что в доме ее ждал папочка. Папочка обработал рану, залил ее спасительной зеленкой и наложил спасительную повязку. И прогнал гнусный запах, который вовсе не хотел уходить, а так и норовил навеки поселиться на губах и в носу.
Теперь кровь, смешанная с землей, вернулась, и рядом не было папочки.
И не было никого, кто мог бы защитить Дарлинг. Не от абстрактного ощущения кошмара, а от того, что спрятано внутри кота. Железо вдруг перестало быть железом — теперь это были стебли какого-то растения, переплетенные между собой. Не настолько плотно, чтобы не увидеть сквозь них сполохи нежного фисташкового цвета, густо заляпанные красным. Чтобы не увидеть контуры, отдаленно напоминающие контуры фигуры. Женской фигуры. Да, это определенно была женщина! Крохотная, не больше насекомого, она висела внутри древесного купола, широко раскинув руки, — и в этих неподвижных тонких руках не ощущалось биения жизни.
Это не Джин.
И не ее смерть — чужая, но не менее страшная. Не менее несправедливая и отчаянная, навсегда ранящая сердца тех, кто соприкоснется с ней. В ушах у Дарлинг стоит легкий звон, затем он сходит на нет и исчезает вовсе — чтобы уступить место неясным шепотам. Поначалу неясным, и только потом возникает слово. Одно-единственное и незнакомое Дарлинг.
Маву.
«Мавумавумавумаву» — повторяют шепоты на все лады, то усиливаясь, то затихая. Уши Дарлинг набиты маву, уши Дарлинг — все равно что сетки с плотно утрамбованными в них садовыми улитками. Улиточные домики мокры от росы, на них налип песок, и в каждом из них живет маву. Еще мгновение — и голова Дарлинг, сама превратившаяся в сетку с улитками, взорвется.
— …Ваш чай.
— Что?
Все закончилось так же быстро и неожиданно, как и началось. В руках у Дарлинг — металлический кот, а не древесная история чьей-то гибели.
Кот по-прежнему улыбается, в его животе зияет дыра (и когда только Дарлинг успела перевернуть кота брюхом кверху?), а рядом с дырой приклеен ценник:
€150
И это еще не все, под ценником виднеется еще один клочок несорванной бумажки: «Cotonou, rue du Renouveau, 3..».
Цифра за тройкой почти не просматривается, она погребена под ста пятьюдесятью евро, но и без того Дарлинг ничего не хочет знать о ней.
— Ваш чай. — Вернувшийся хозяин держал в руках маленький блестящий поднос с таким же, как у Костаса, стаканчиком. Только красным.
— A-а, да. Спасибо.
Под пристальным взглядом парня в жилетке Дарлинг поставила кота обратно на полку, взяла стаканчик и сделала первый глоток. Чай оказался горячим, но не обжигающим, с сильным привкусом мяты и очень сладким.
— Поговорите с ним. Относительно… — Костас дернул подбородком в сторону кота. — Быть может, вам он не откажет.
Хоть бы отказал!..
У Дарлинг нет времени на то, чтобы отговорить Костаса от покупки, — да и какие аргументы она может привести? Кот плохо пахнет? Внутри кота спрятана чья-то пугающая тайна? Чья-то смерть, подлинная или мнимая? Кот уже являлся ей во снах — и все эти сны были кошмарами. Костас и слушать ее не станет, наоборот — любая попытка разубедить в целесообразности обладания вызовет лишь удвоенное желание обладать. Удесятеренное. Такова человеческая природа, и Костас никакое не исключение. Вот если бы он не знал английского! Тогда можно было бы мило поболтать с хозяином о всяких пустяках, о погоде, о том, как прекрасен Берлин транзитом, — и выдать всю эту дребедень за безрезультатный торг с хозяином.
Но Костас знает английский. И неплохо подкован в немецком; разноязычных слов, которые он заучивает каждый день, наверняка хватит, чтобы произнести: «Мне нужна эта вещь, и она будет моей». Как бы извернуться, чтобы дать понять Костасу, что Дарлинг на его стороне, и в то же время дать понять хозяину, что она — на его?
Что сделала бы Джин?
Небрежная красавица Джин уломала бы хозяина в течение пяти секунд и получила кота совершенно бесплатно. Она ни за что не отказалась бы от тайны.
— Ваш кот продается?
— Кот?
— Вот этот. Железный.
— Это не железный кот. Это бронзовый бенинский леопард. И он не продается.
Вот как! Кот оказался леопардом, но сути дела это не меняет. Если подумать — леопард еще опаснее кота, а прилагательное «бенинский», очевидно, относится к его родине — Бенину. Кажется, это где-то в Африке, в самом ее сердце, сухом и выжженном, а может, на берегу океана. Африка омывается океаном или даже двумя. Точнее мог бы сказать Паоло — с самолета обзор лучше. Возможно, он смог бы разглядеть и хозяина лавки: за то время, что парень готовил чай, конкретики в его лице не прибавилось.
— А что, бенинские леопарды чем-то отличаются от других леопардов?
— У меня есть брошюра об искусстве Бенина. Стоит всего три евро. Там вы все прочтете о леопардах. И о многом другом.
— Замечательно. А сколько стоит этот… бронзовый леопард?
— Я же сказал: он не продается.
— Странно… У него на брюхе ценник.
— Эту вещь я купил для себя.
— И при этом не отклеили бумажку? А… святые продаются?
— Святой Франциск — тридцать евро. Святой Януарий — тридцать евро. Святой Каспар, покровитель путешественников, — тридцать пять. Святая блаженная Августина — сорок. Все скульптурные миниатюры датируются серединой и концом девятнадцатого века, крашеное дерево.
— Н-да… — пожала плечами Дарлинг. — Недорого нынче стоит святость. Значит, вы купили леопарда для себя? А почему тогда он стоит на полке с вещами, которые продаются? Вы вводите в заблуждение потенциального покупателя.
— Это бесплодная дискуссия, — вежливо заметил хозяин «Мали Ба». — Если я сейчас уберу леопарда с полки, можно будет считать ее закрытой?
— Я дам вдвое больше указанной цены. — Дарлинг вовсе не собиралась говорить этого, но почему-то сказала.
— Святая блаженная Августина была бы хорошим приобретением.
— Значит, вы не продадите леопарда?
— Нет.
Ее босс может быть доволен: Дарлинг сделала все, что могла. Старательно торговалась, ловила продавца на мелких несоответствиях и уличала в откровенной лжи, но выше головы не прыгнешь. Иногда нужно и отступить, а не доводить ситуацию до абсурда и угроз вызвать Polizei, если клиент не хочет угомониться.
Конечно же, Костас не был доволен.
Мельком обернувшись, Дарлинг была потрясена переменами в его лице, обычно исполненном значительности — мужской и человеческой. Казалось, что жесткий и властный каркас, поддерживающий это непроницаемое лицо, в одно мгновение треснул и развалился. И на волю вырвались эмоции, которые больше приличествовали бы ребенку, а не взрослому мужчине. Отчаяние, ярость, надежда… Надежда на всех богов сразу, а больше всего на нее, Дарлинг: давай, девочка, ты же можешь решить эту проблему, не разочаровывай меня!..
— Можно вас? — Дарлинг понизила голос до шепота и взяла хозяина «Мали Ба» за рукав. — На секунду. Это очень важно.
Парень пожал плечами, но повиновался, и оба они отошли в дальний угол зальчика, под сень огромных кабинетных часов с корпусом из красного дерева.
— Я соврала, — прошептала Дарлинг. — Этот человек не мой друг. Он мой босс. Очень влиятельный человек. И ему зачем-то нужен ваш бенинский леопард. Он за ним по всему миру гоняется, уж не знаю почему. Наверное, это очень ценная вещь, и найти ее здесь… Это было чудом, понимаете?
— Это отличная вещь. Но она не обладает той ценностью, которую вы ей приписываете.
— Да я вообще ее в гробу видела…
— Что?
— Черт, простите… Это русская идиома. Означает всего лишь то, что лично мне эта вещь не нужна. Ни за цену, указанную на бумажке, ни бесплатно. Лично мне он не нравится, ваш леопард. Лично я считаю, что держать при себе такие вещи опасно. Мало ли… Но он, мой босс… Он считает по-другому. Ведь это не единственный такой леопард в мире?
— Нет.
— То есть в природе они встречаются частенько?
— Не очень часто. Но встречаются.
— И это не музейный экспонат?
— Нет.
— Вот! И вы как человек знающий… — тут Дарлинг решила подольститься к парню. — Не какой-нибудь любитель, а профессионал… Легко можете разжиться другим. Таким же, и даже лучше. А этого… Продайте мне этого чертова леопарда. Иначе он меня уволит.
— Кто?
— Мой босс. Эти русские боссы — кошмарные люди. Кровожадные и все такое.
— Он плохой человек? — В голосе парня послышалась заинтересованность, и Дарлинг на секунду задумалась: а не слишком ли далеко она зашла?
— Ну человечиной он не питается… Нет, я не могу сказать, что он плохой человек. Просто он терпеть не может обломов.
— Обломов?
— Русская идиома. Когда не получаешь того, что очень хотел бы получить, — это и есть облом. Он хочет эту бронзовую кошку, я хочу сохранить работ