— Когда должна прийти машина?
— В шестнадцать пятнадцать по местному.
— Я буду ждать вас в холле в шестнадцать десять. Вечером вы можете быть свободны. Только… закажите мне бутылку коньяка в номер.
— Какого?
— «Шабасс».
«Шабасс» означает проблему, решения которой у Костаса нет.
— А если «Шабасса» здесь не найдется?
Даже если «Шабасса» не найдется во всей Камбодже и странах, граничащих с ней, проблема не рассосется сама собой. Теперь проблема Даша будет вечно преследовать его, хоть залейся чертовым «Шабассом». Хоть закупи завод по его производству, а заодно фабрику по производству сигар H. Upmann.
— Достаньте его в другом месте. Купите.
— Хорошо. Я постараюсь.
…Свободный вечер Дарлинг начался со звонка Шону Барберу. Представившись, она сообщила ему, что Костас принимает предложение жены Шона, оно все еще в силе? Несколько секунд в трубке не было слышно ничего, кроме шороха и потрескивания, после чего последовал вопрос:
— Вы будете вдвоем?
— Да. К которому часу нам нужно подъехать и куда?
Еще через несколько секунд Шон выдал адрес, судя по голосу, с не очень большой охотой.
— Мы планируем начать в районе семи.
— Отлично, в семь. Всего доброго, Шон, до завтра.
Покончив с англичанином, Дарлинг тут же набрала Дениса Ильича.
— Ты, кажется, что-то говорил относительно вечера, — сказала она без всяких предисловий.
— У меня не занят, — радостно откликнулся проклятый идиот. — Вернее, было одно дельце, но ради тебя я могу его и задвинуть.
— Было бы неплохо.
— Тогда я заеду за тобой в отель. Или лучше сказать — за вами?
— Я буду одна.
— Круто! Когда подать машину?
— Давай через полчаса.
— Круто! Через полчаса буду как штык!..
Все это вовсе не было круто, и перспектива потратить пусть и небольшую часть своей жизни на идиота не прельщала Дарлинг, но… Денис Ильич — близкий приятель английской борзой и наверняка вхож в дом. Следовательно, он знает и Даша. И из него, при правильно рассчитанной стратегии, можно будет выдоить кое-какую информацию о семействе Барберов. Неполную и, скорее всего, не очень достоверную, но это лучше, чем ничего.
Через полчаса Дарлинг уже садилась в чисто вымытый (и когда только идиот успел подсуетиться?)«Фольксваген» Дениса Ильича. Сам Денис Ильич тоже сиял не хуже своей таратайки. Вместо нелепого дневного костюма с галстуком на нем была цветастая гавайская рубаха навыпуск и длинные, по колено шорты со множеством карманов. И только кроссовки остались прежними. Теперь из них торчали белые махровые носки.
— Куда двинем? — спросила Дарлинг, набрасывая на себя ремень безопасности.
— В одно центровое место. Тебе понравится.
«Центровое место» оказалось уютным трехэтажным особняком в колониальном стиле на набережной Меконга. О Меконге, а заодно об особенностях Камбоджи вообще и Пномпеня в частности Дарлинг успела узнать по пути. Как и о мопедах с крытыми повозками — их Денис Ильич отрекомендовал «тук-туками». Все это вместе характеризовалось двумя словами — «полная шняга». Приехать сюда туристом и пошастать по местным достопримечательностям — еще туда-сюда, но жить здесь постоянно не у каждого хватит терпения и сил. До Пномпеня Денис Ильич успел пожить во вьетнамском Сайгоне, который нравился ему не в пример больше нынешнего места дислокации, хотя и тоже был шнягой.
— Но не полной? — уточнила Дарлинг.
— Нет. Просто шнягой.
Высказавшись в таком незатейливом ключе, Денис Ильич неожиданно переключился на сравнительные характеристики вьетнамок и кхмерок, и, по его словам, выходило, что вьетнамки намного раскованнее, а уж как партнерши… В Сайгоне у Дениса Ильича была одна цыпочка местного разлива, так она была та-акая кисонька, ну такая зая, до полного крышесноса.
— Что же ты не женился на своей зае?
— Дурак я, что ли? Я, что ли, старый хрен американец?..
— Значит, ты ее оставил?
— Ха! Это она меня оставила. Променяла как раз на старого хрена американца, ветерана вьетнамской войны. В Сайгоне это сплошь и рядом: как увидишь старпера-америкоса, та-акого всего — в коже, татуировках и джинсятине, и с бородой веником… Знай: где-то неподалеку от него всегда сыщется какая-нибудь местная цыпочка. А ведь дедуля этой цыпочки стопудово против старпера воевал в шестидесятые. Вот она — диалектика, единство и борьба противоположностей. Скажешь, нет?
— Действительно, диалектика, — вздохнув, подтвердила Дарлинг. — А как они все это объясняют?
— Кто?
— Ну там заи всякие, кисоньки?
— А, говорят, у них философия такая: что было — то было. Страница перевернута и навсегда закрыта. Ни хорошего не вспоминаем, ни плохого — жизнь с чистого листа. Вот как с таким народом дело иметь?
— Что же ты на родину не вернешься, если здесь все не слава богу?
— Что я, дурак, что ли? На родине та же шняга, только там еще и холод собачий. А я вот холодов не переношу, у меня от них сразу деятельность головного мозга прекращается…
У Дарлинг были сильные сомнения относительно наличия у Дениса Ильича головного мозга в принципе, но вслух она их не высказала. А ободренный ее молчаливым вниманием Денис Ильич продолжил поливать грязью пномпеньскую действительность («сплошная вонь и антисанитария, мать ее!»), местных жителей («вечно они бабло клянчат, ленивцы хреновы!»), правила дорожного движения («ты прикинь, их просто нет!»). В итоге сдержанного одобрения Дениса Ильича удостоилось только местное пиво «Ангкор».
— Может, по нему тогда и хряпнем, по пивасику? За знакомство, а?
— Вообще-то, я не пью пиво.
— Жаль. А я тебя как раз пивом угостить хотел. Моя зая из Сайгона очень пиво любила, кстати…
В FCC, или Доме иностранных журналистов (именно так называлось центровое место), было полно народу — преимущественно европейцев. Большие и не очень компании, одиночки с ноутбуками, несколько десятков праздношатающихся туристов с фотоаппаратами и видеокамерами: последние группировались в основном на террасе третьего этажа, откуда открывался вид на набережную. Именно туда и привел Дарлинг Денис Ильич. Заказав себе противомалярийный джин-тоник, она некоторое время наблюдала за ни на секунду не прекращающимся людским потоком и рассеянно слушала о планах Дениса Ильича на ближайшее будущее. Почему-то они были связаны с Австралией, куда тот собирался перебраться на ПМЖ в ближайшие пять лет. Австралия — это не говенная трущобная Азия, куда можно попасть лишь по работе или по недоразумению (одноразовые туристические варианты в расчет не берутся). Австралия — это рай земной со всеми удобствами, последнее прибежище чистого разума. И если Землю накроют-таки катаклизмы глобального масштаба, то спастись от них получится лишь в стабильной экологичной Австралии, затесавшись в группу половозрелых кенгуру.
— А этот твой приятель, англичанин… — Дарлинг постаралась, чтобы вопрос прозвучал как можно нейтральнее. — Чем он здесь занимается?
— Шон?
— Ну да, Шон.
— Точно не знаю. Вроде бы он снимает фоторепортажи для каких-то журналов. Собирался замутить большой кинопроект, но не срослось. А зачем тебе Шон?
— Ни за чем. Просто так. Просто интересный парень.
— По мне — так ничего особенного, хоть он мне и приятель. Типичный подкаблучник… Видела его жену?
— Тогда, на стоянке?
— Угу. Она его старше лет на десять… Вот как ты думаешь, кто по этому поводу должен убиваться?
— В каком смысле?
— Ну там ревность и все такое…
— Не знаю. По-разному. А что?
— А то, что он как раз по ней убивается, а не наоборот. Я как-то зависал с ним пару раз на пиве и траве, когда у них нескладушки в семейной жизни случались, — больно смотреть на человека.
— У них случались… нескладушки?
— Ну мне так казалось. Хотя Шон — он скрытный. Ничего особенно не рассказывает. А с ней я вообще едва знаком, хоть она и русская. Так — здравствуйте, мэм, до свиданья, мэм. Как-то раз здесь пересеклись — и опять же: привет — привет. А вообще в таких теток лучше не влипать. Выйдет боком.
— В каких это «таких»?
— По мне — так она конченая стерва. Хотя девчонка у них смешная получилась.
— Какая еще девчонка?
— Дочь.
Дарлинг едва не поперхнулась джином: вот это новость, у Даша, оказывается, есть дочь, причем от этого малахольного англичанина. Собственно, Дарлинг нет до этого никакого дела, но в таком случае Костасу можно только посочувствовать. Двое — еще не семья, не совсем семья, — так, некрепкий дом на сваях, но когда речь идет о троих… Бедный Костас!
— А вообще все неправильно, — неожиданно резюмировал Денис Ильич.
— Ты о чем?
— О Шоне и его жене. Вот каждый раз, когда я смотрю на них, прямо так и думаю: все неправильно.
— Это из-за разницы в возрасте? По-моему, ты узко мыслишь.
— Да не из-за разницы, и совсем не узко. Мне вообще по барабану чужая личная жизнь, если честно. Но когда я смотрю на них… Нет, неправильно! Неправильнее, чем старый хрен американец, который таскается с внучкой своего врага… Не монтируется. Она совсем не для него, эта тетка.
— Не для Шона? — уточнила Дарлинг.
— Ну да.
— А для кого?
— Ни для кого. Что она здесь делает — непонятно… Ни эта страна не монтируется, ни мужичок при ней… О-о, помяни черта — черт и выпрыгнет!
Возглас Дениса Ильича относился к двоим, появившимся на террасе: Шону и его другу, которого Дарлинг видела в аэропорту. В руках у обоих было по бокалу пива, а у Шона еще и блюдце с орешками. Порыскав глазами в поисках свободных мест и не найдя их, они двинулись было к парапету, где толпились пара десятков шумных китайцев с фотоаппаратами. Но, заметив Дениса Ильича, Шон резко изменил траекторию движения.
После короткого «Хай» и приветственного рукопожатия Шон поинтересовался, можно ли присесть и не помешают ли они беседе своим присутствием.
— Мы как раз собрались уходить, — на колченогом английском сообщил Денис Ильич, чем поверг Дарлинг в легкое замешательство. — Хочу показать гостье кое-какие прелести ночного Пномпеня.