В конечном итоге Даша выбрала англичанина, следовательно, один из находящихся сейчас на кухне — Шон. И вряд ли он стал бы откровенничать с кем-нибудь, кроме своего друга Кристиана. Голоса принадлежали им, теперь у Дарлинг не осталось сомнений.
— Я чувствую, что все меняется… Все совсем не так, как было еще полгода… как было месяц назад. Я не знаю, как это началось и почему, но она… она меняется. И она больше…
В повисшей на несколько мгновений тишине Дарлинг услышала звук льющейся в стакан жидкости.
— Она больше не спит со мной.
— Вот черт… Погоди, в семейной жизни бывают разные периоды…
— Тебе-то откуда знать?
— Это не закрытая информация. Достаточно включить элементарную логику, чтобы понять, что так оно и есть. Ты говорил с ней об этом? Мне кажется, иногда нужно говорить честно о каких-то вещах…
— Нет. Не говорил.
— Значит, нужно поговорить.
— Пошел ты со своими советами…
— Я твой друг, и я на твоей стороне, Шон. А раньше… между вами случались недоразумения?
— Ты называешь это недоразумением?
— Как бы это ни называлось… не суть важно.
— Нет. Были трудные периоды. Когда мы уехали из Африки. Но это нельзя назвать просто отъездом…
— А чем?
— Я и сам не могу сказать точно… Как-нибудь потом, не сейчас… Не важно. И я не говорю с ней только потому, что боюсь услышать ответ. Пусть все остается как есть. Пусть хоть так… Я ударил собаку неделю назад. Я хотел ударить ее, а ударил собаку. Не знаю, как это вышло. Ведь я люблю этого чертова пса. Но что-то на меня нашло… Я хотел ударить ее, а собака здесь ни при чем. Хорошо еще, что никто не заметил, как я ее ударил.
— Пес относится к тебе нормально, я сам видел, так что не стоит переживать. Всякое бывает.
— Кого я ударю в следующий раз?
— Может, и не будет следующего раза…
— Если она оставит меня…
— Не оставит. У вас есть Лали.
— У нас еще есть собака и две кошки. И чертов Иса, хотя я люблю Ису. Нет… — Горлышко невидимой бутылки в руках невидимого Шона снова стукнулось о невидимый стакан. — Я терпеть не могу этого ревнивого урода, но это ничего не меняет.
— В следующий раз можешь стукнуть его!
— Я подумаю, хотя думать я уже не в состоянии…
— Это шутка, эй!
— Если она оставит меня — это будет конец всему. Конец. Откуда взялся этот русский? Про всех остальных я еще могу понять… Они приехали, потому что она позвала. Но этот русский… Его никто не звал.
— Случайная встреча, такое бывает.
— Случайно можно встретиться в субботу днем в единственном на всю округу супермаркете. Но не в забытой богом стране на другом конце света. Нужно знать ее… Она ненавидит случайности. Мы даже из Африки уехали, чтобы избежать случайностей…
— Ты не писал об этом.
— Я о многом не писал. Откуда взялся этот русский? Ты же виделся сегодня с его девкой… Она должна была сказать…
Нужно прекратить подслушивать. Иначе узнаешь про Костаса и про себя массу гадких и неприятных вещей, что навсегда испортит впечатление от Шона. И от Кристиана заодно, а Дарлинг бы очень не хотелось разочаровываться во внезапно найденном брате-близнеце. Но как пройти незамеченной мимо кухни? Проще вернуться в садик, к гостям, приехавшим по первому зову Даша.
— Проклятье! Прикрой дверь, — неожиданно сказал Шон. — Не хватало еще, чтобы нас кто-то услышал…
Вот и выход из ситуации!
Дождавшись, пока дверь с мягким стуком захлопнулась, Дарлинг на цыпочках прокралась по коридору и, миновав еще пару плотно закрытых дверей, вновь оказалась в огромной африканской гостиной.
Костаса не было и здесь.
Зато где-то здесь должна быть книга. Магда упомянула зулусскую лодку — наверняка это и есть столик под импровизированной стеклянной столешницей.
…Пространство под стеклом было занято всяким необязательным хламом, который скапливается в любом доме: журналы, рекламные проспекты, диски, пара мотков цветной шерсти, одинокая маленькая кроссовка Лали, распечатанный блок сигарет, несколько мягких игрушек. Была даже теннисная ракетка, но следов книги не нашлось.
Закончив беглый осмотр, Дарлинг подняла голову и увидела Амаку. Бесшумно подошедший пес стоял в метре от нее и не выказывал никаких признаков беспокойства. Но стоило Дарлинг отдернуть руку и попытаться отойти от стола, как Амаку оскалил пасть.
Он убивает бесшумно.
«Убивает, а не пытается куснуть за ляжку. Не хватало быть загрызенной идиотом-псом в чужой стране и в чужом доме, полном людей», — с тоской подумала Дарлинг. Что толку в утверждениях Даша, что Амаку стар и время его почти вышло? Иногда и старики проявляют недюжинную силу, нечеловеческую. И хватают тебя за горло в страстном желании утащить тебя с собой — туда, откуда нет возврата. Может быть, попытаться вступить с Амаку в переговоры?
— Мы ведь уже виделись, Амаку. — Дарлинг пыталась говорить спокойно. — Я — друг. Помнишь?
— Он не тронет, — раздался голос позади нее. — Не бойтесь.
Вздрогнув от неожиданности и обернувшись, Дарлинг увидела мальчика, или скорее подростка, лет пятнадцати. И удивительным было не то, что он заговорил с ней на русском и без всякого акцента. А то, что он оказался черным. Не смуглым, не мулатом — настоящим африканцем. И это был самый красивый африканец из всех когда-либо виденных Дарлинг по телевизору, в кино, на ленте эскалатора в метро или на спорадических джем-сейшнах в питерском «Мюзик-Холле». Африканец был высок, почти на голову выше Дарлинг; тонок в кости, но при этом широкоплеч и идеально сложен. Его голову украшали демократичные растаманские дреды, что смягчало официальный и несколько чопорный костюм-тройку с затянутым под самое горло галстуком.
— Привет. — При виде черного спасителя-полубога Дарлинг облегченно вздохнула. — Собственно, я всего лишь искала одну книгу. Среди гостей есть писатель, ты, наверное, знаешь. Книга — его, и мне бы хотелось на нее взглянуть.
— Привет, — отозвался африканец. — Я Исмаэль. Но можно звать меня Иса.
Так вот он какой, приемный сын Даша, немного странный, но занятный. Преданный семье и отважно берущий на себя вину за дохлых ящериц. Вот только никто не сказал Дарлинг, что Иса почти взрослый.
— А я Дарья.
— Я уже знаю.
— Ты, случайно, не видел моего друга? Он тоже русский… Костас.
— Он наверху, на террасе. Мы только что говорили с ним. А книгу взял я. Еще вчера. Если она нужна вам…
— Нет-нет, я просто хотела взглянуть на нее..
О чем разговаривать с почти взрослым мальчиком, очень красивым и разглядывающим тебя самым бесцеремонным образом? Он и не думает уходить, только смотрит и смотрит. И улыбается улыбкой, чем-то похожей на улыбку Даша. Разница лишь в том, что улыбка Исмаэля простодушна, в ней нет подводных течений, глубоких омутов и колючих морских ежей, об одного из которых Дарлинг когда-то поранила ногу.
— У тебя классная прическа…
— Вот и маме нравится. У вас тоже ничего.
— Спасибо.
О чем разговаривать с почти взрослым мальчиком, делающим ударение на слове «мама»?
— А почему ты не с гостями?
— А вы почему?
— Я мало кого знаю.
— Я тоже. Я не люблю гостей. Вы мамин друг?
— Не совсем. Скорее нет. Нет.
— Жаль.
— Ну почему… У твоей мамы и без меня много прекрасных друзей…
— Анн-Софи милая, да. И Зазу. Анн-Софи хочет, чтобы я увидел пустыни.
— Хорошая идея. А мама не против?
— Хорошая, и мама не против, но я уже видел пустыни. Ничего интересного в них нет. И в той книге, которую вы искали, — тоже.
— Ты ее уже прочел?
— До половины.
— Может, к финалу она станет занимательнее?
— Не думаю.
— Тогда какой смысл читать?
— Я всегда дочитываю книги до конца.
В голове у Дарлинг тихо гудит целый рой вопросов: чем занимается Иса сейчас (скорее всего, учится в школе) и чем собирается заняться в будущем. И про пустыни тоже. И про книги, которые он дочитывает до конца не из принципа, а просто потому, что они ему нравятся. И про африканскую коллекцию — кто-то же должен рассказать о ней Дарлинг в подробностях, познакомить с самыми выдающимися экспонатами. И про саксофон Криса — как так получилось, что он перекочевал в руки Исмаэля? И про музыку — какую музыку слушает африканец в Камбодже. И есть ли у него друзья, и есть ли у него девочка, а не только мама и Лали. И про пса — правда ли, что Амаку так опасен, как все о нем говорят. И про кошек — Дарлинг так и не узнала, как зовут кошек. И — самый главный вопрос, который волнует Дарлинг: как случилось, что африканский мальчик стал приемным сыном Даша, и как они встретились. Ведь Даша не принадлежит к голливудским звездам, которые пачками усыновляют несчастных сирот из стран третьего мира. Но как раз этот вопрос Дарлинг никогда не задаст, слишком он деликатен. Лучше уж о саксофоне и кошках.
— Говорят, ты играешь на саксофоне?
— Об этом уже говорят? — Исмаэль широко улыбнулся, показав ослепительно-белые зубы, и подергал себя за ухо. — Положим, я играю всего второй день. И это не то чтобы игра. Просто мне нравится.
— Ты занимался музыкой?
— Никогда. Просто мне нравится саксофон, вот и все.
— Вот и все? Так просто?
— Конечно. Оказалось, что мы понимаем друг друга. Это намного проще… — тут Исмаэль запнулся.
— Намного проще?
— …чем понимать людей.
— Ты отлично говоришь по-русски.
— Моя мама — русская. Разве может быть по-другому?
По-другому и быть не может. Мама, мама, мама — для пятнадцатилетнего подростка он повторяет это слово слишком часто.
— Твоя мама — удивительный человек. Я рада, что мы познакомились. И у вас удивительный дом.
— Это что! Видели бы вы наш дом в Аккре!..
— Аккра?
— Это в Гане. А Гана — в Африке.
— Я знаю.
— Большой дом на берегу океана. Большой сад. Там было замечательно, лучше и придумать нельзя. Но нам пришлось уехать оттуда.
— Ты жалеешь?