Но Костас не звонит.
— Не хочешь остаться здесь? — неожиданно спрашивает Даша.
— Где это — здесь? В Камбодже?
— У нас. Пока в Камбодже, но, возможно, мы скоро переедем.
— Куда?
— Пока не знаю.
— И что же я буду делать у вас? — Странно, что Дарлинг удивляет не само предложение остаться, а то, что она включилась в его обсуждение.
— Кое-что поинтереснее, чем твоя нынешняя работа.
— Меня вполне устраивает моя нынешняя работа.
— Неужели?
— Я не амбициозна.
— Речь идет не об амбициях.
— О чем же тогда?
Красный огонек сигареты на мгновение вспыхивает и гаснет.
— О деньгах.
— Меня вполне устраивает…
— Ты не поняла. Речь идет о больших деньгах. И еще кое о чем. Ты любишь рисковать?
— Хочешь предложить мне ограбить казино?..
С этим предложением Даша следовало бы обратиться к Янеку. Это он — друг Оушена, пятнадцатый или шестнадцатый по счету. Или двадцать второй. Он, а совсем не Дарлинг. Для риска сгодилась бы Лерка с ее навыками альпиниста и дайвера со стажем, но не Дарлинг. Дарлинг ненавидит гонять адреналин по малому кругу кровообращения, она никогда не понимала людей, прыгающих с крыши на крышу, переплывающих Ла-Манш в холодное время года или пытающихся вбить крюк в отвесную скалу. Едва завидев по телику передачу об экстремальных видах спорта, Дарлинг тут же переключает канал. О каком риске говорит Даша!
— Казино я бы ограбила и сама, без посторонней помощи.
— Прекрасно. Только я не люблю рисковать. И ни разу в жизни не совершала необдуманного поступка.
— Мне показалось…
— Тебе показалось.
— Ладно, забудем об этом. Бутылку из-под виски оставила здесь Магда?
— Бутылку?
— На полу валялась бутылка. Я ее подняла.
— A-а… Да. Я как-то не догадалась забрать ее, прости.
— Ничего страшного. А что она делала тут? Тупо напивалась?
Стоит ли рассказывать Даша о видениях писательской жены, о странном коте и о том неподдельном ужасе, который он вызвал у Магды? Может быть, владелица всех здешних артефактов прольет свет на природу Магдиных галлюцинаций?
— Сидела в углу и тряслась от страха. Что-то ей там померещилось. Пришлось применить силу, чтобы вытащить ее отсюда.
— И что же ей померещилось?
— Кот.
— Одна из наших кошек зашла ее проведать?
— В том-то и дело. Это не была одна из ваших кошек. Это был черный кот, который собирался перегрызть ей горло.
— Вот как?
— Черный кот с желтыми глазами и желтыми кругами на теле. И с клыками.
— У котов не бывает клыков.
— Я сказала Магде то же самое.
— Странно…
— Что ты имеешь в виду? — Только теперь Дарлинг замечает, что они сидят в полной темноте. Сигаретный огонек больше не вспыхивает.
— Ничего.
— Вот она и бросила в него бутылкой. В клыкастого кота.
— Это возымело действие?
— Как видишь. Она жива и относительно здорова. Настолько, что в состоянии закатить скандал собственному мужу.
— Странно, — снова повторяет Даша.
— Да что же странного?
— Что ей явился кот.
— А должны были — зеленые человечки? Думаю, это все из-за твоих африканских идолов. Бедная женщина насмотрелась на них, вот ей и привиделся черный кот.
— Надеюсь, к утру она придет в норму и успокоится. Если Лали снова не подбросит ей в постель какую-нибудь живность.
— Кошки. Мне нравятся ваши кошки. Исмаэль сказал, что у них нет имен.
— Каждый называет их как хочет.
— А ты? Как называешь их ты?
— Эта наша общая с кошками тайна.
Голос Даша, чуть ослабевший после рассказа Дарлинг о Магде и коте, снова набирает силу. В него возвращаются краски и полутона, Дарлинг бы тоже хотелось обладать таким гибким, глубоким и хорошо тренированным голосом. И таким смехом — чтобы подбрасывать в ладони разноцветные камешки и пускать солнечных зайчиков, даже когда нет солнца, даже в сезон дождей. Дарлинг хотела бы стать владелицей кинжальной обезболивающей улыбки, но все это уже принадлежит Даша. Также Даша принадлежит некоторое количество преданных ей людей, но на них Дарлинг как раз и не претендует. Даша, Даша, Даша… Что, в сущности, она успела узнать об этой странной русской? Она не любит цветов (сведения получены от Костаса), она не суеверна (сведения получены от Исмаэля), она не спит с мужем (из подслушанного), она ведьма (из навязанного); вопросы ей лучше не задавать, чтобы не нарваться на неприятную правду (из рассказанного в доверительной беседе).
Она могла бы в одиночку ограбить банк.
Но она не могла бы спасти Джин, потому что до Джин ей нет никакого дела. Потому что любовь для нее — всего лишь манипуляция.
Кажется, Дарлинг изрядно нагрузилась коньяком.
Во всяком случае, ей хочется позвонить папочке на его сухогруз и сказать, как она любит его: истории детей и родителей — самые единственные, самые нежные и самые страшные на свете, это как повезет, а Дарлинг повезло. Ей хочется позвонить Паоло на его самолетик-камикадзе и сказать, как она любит его, — ведь если бы не было Паоло, друга, пусть и виртуального, она никогда не узнала бы о Джин, не прислушалась к Джин… Ей хочется позвонить самой Джин — в любой год, в любой месяц до семьдесят девятого, когда Джин еще можно было спасти.
Всем этим звонкам не суждено сбыться. Все те, кого она любит, — вне досягаемости, временно или навсегда. А позвонить можно только Костасу. Чтобы узнать, как он чувствует себя после побега в «Интерконтиненталь». В том, что Костас смылся по-английски, Дарлинг почему-то не сомневается.
— Мне нужно позвонить, — говорит она Даша.
— Конечно.
— Телефон в сумке. А сумка у тебя в гардеробной…
— Сейчас.
Даша легко поднимается с пола и идет в сторону гардеробной, на ходу включая настольную лампу. По комнате разливается мягкий свет, он отбрасывает на потолок разноцветные тени (купол лампы — мозаичный, состоящий из красных, желтых, бордовых и фиолетовых пластин). Теперь комната выглядит даже уютной, если не смотреть в сторону стены с книжным шкафом, приспособленным под хранилище шаманских штучек.
Заполучив сумку и вынув из нее телефон, Дарлинг бросает взгляд на дисплей: Костас ей не звонил, зато есть четыре пропущенных звонка. Один от Лерки (что странно, ведь Лерка звонит ей раз в столетие, справедливо считая, что общения по скайпу вполне достаточно). Три других пришли с неизвестного Дарлинг, но явно не российского номера, с интервалом в двадцать минут. Настойчивость анонимного абонента требует от Дарлинг ответных действий — но стоит ли звонить незнакомому человеку сейчас, после выпитого коньяка? Если это касается рабочего графика Костаса…
Ей плевать на рабочий график Костаса.
Мысль, которой она устыдится, как только действие спиртного пройдет, — Дарлинг знает точно. К черту рабочий график, но позвонить самому Костасу необходимо: для того чтобы поддержать его, хотя он вовсе не нуждается в поддержке. А звонок — это так, чтобы он чувствовал, что его одиночество не тотально и совсем не абсолютно. И что существуют люди, готовые по первому его зову…
Телефон Костаса находится вне зоны действия Сети, и Дарлинг испытывает чувство облегчения. Она выполнила свой долг, хотя бы формально, — и Костас будет знать об этом, как только включит телефон. Ее совесть чиста, убеждает себя Дарлинг, но даже сейчас, после коньяка, это звучит сомнительно.
Айфон снова отправляется в сумку. Он падает на дно не бесшумно, как обычно, а с легким металлическим звуком, наткнувшись на невидимое препятствие.
Портсигар.
Фелюга, подгоняемая мистралем; сирийский город Алеппо (он тоже нанесен на импровизированную карту, как еще десяток других городов), маршрут в неизведанное с биваками, разбитыми у Т.2, К.З и Н.5, — давай, Дарлинг, другого случая не представится!..
— Совсем забыла, — говорит Дарлинг. — У меня для тебя тоже есть подарок.
— Подарок? — Даша удивлена.
— Ну… Раз такая дата… Вот, держи.
Жестом фокусника Дарлинг вынимает из сумки свое берлинское счастье, стоившее ей сто шестьдесят евро, а это даже дороже костюма. А если брать не денежный эквивалент, а ментальный и эмоциональный, то несопоставимо дороже. Об этом портсигаре Дарлинг собиралась сочинить легенду не хуже семейного предания о посещении папочкой африканского племени. Этот портсигар она собиралась подарить мужчине, в которого влюбится сразу и навсегда, а теперь готова отдать его женщине, с которой знакома всего лишь сутки. Женщине, которую она больше не увидит, когда кончится этот долгий день. Так и не выяснив, ангел она божий или исчадие ада, не исключено, что то и другое вместе.
Или — не то и не другое.
— Что это?
— Портсигар. Ты ведь куришь… Вот я и подумала… Почему бы и нет?
— Портсигар! Мне и в голову не приходило… Здорово!
— Тебе нравится?
— Здорово, говорю же!..
Она не откладывает подарок Дарлинг, как отложила подарок Костаса и непрочитанную книгу Тео. Совсем напротив, крепко держа его в руках, подходит к столу, отодвигает один из ящиков и вынимает из него лупу на длинной ручке.
— Вот такая безделица, — приободрившись, говорит Дарлинг. — Он довоенный. Видишь, там еще нет Израиля, только Палестина.
— Я вижу. — Вооружившись лупой Даша внимательно рассматривает портсигар. — Он серебряный?
— Что-то вроде того.
— Ценная вещь.
— Ну вот так. Пользуйся, пожалуйста… Я, правда, не совсем разобралась в карте. И это не Африка, но… все равно.
Отведя взгляд от портсигара, Даша устремляет его на Дарлинг. Снайперы зачехлили винтовки и покинули свой пост у слуховых окон: теперь там гуляет теплый ветерок, и ласково воркуют голуби, и умиротворяющие солнечные блики лежат на пыльных балках. И все, что можно найти там, среди балок, будет радостной, а не опасной находкой. Умилительные детские сокровища в жестянках из-под монпансье, забытые гербарии, старинные книги, стопки писем, перевязанные бечевой, — совсем как на картинах Саорина.