— Зло? Надеюсь, ты не считаешь злом меня?
— Ну что ты… Максимум, что ты могла сделать, ты уже сделала. Доставила мне пару неприятных минут. Но они оказались на удивление быстро проходящими.
— Ты не меняешься.
— У меня нет на это времени. Ладно. Надо все-таки показаться гостям, а то они уже забыли, по какому поводу собрались. Ты еще спустишься?
— Скорее всего. Хочу переодеться.
Только этого не хватало!.. Анн-Софи собирается подняться наверх. И первой, кого она увидит, будет Дарлинг, простоявшая за углом все то время, пока она разговаривала с Даша. Вряд ли мизансцена получится изысканной, а значит, нужно ретироваться, пока не поздно. Вернуться в туалет и переждать смену нарядов Анн-Софи. А потом…
Потом она попросит Даша заказать ей такси. И уедет. Чтобы ее не втравили в историю, как когда-то втравили Анн-Софи. Жаль, что нельзя расспросить ее, что это была за история. И что это за таинственные люди, от лица которых она выступает.
На цыпочках прокравшись обратно в туалет, Дарлинг заперла за собой дверь. Но даже не успела перевести дух, как дверная ручка несколько раз дернулась и застыла.
— Момент! — для убедительности она спустила воду в сливном бачке и еще раз заглянула в зеркало. Румянец немного поутих, но так и не исчез со щек окончательно. Теперь еще надо ополоснуть лицо и придать взгляду выражение легкой бессмысленности — и тогда она точно сойдет за жертву алкогольного отравления.
— Простите, пожалуйста! — С этими словами Дарлинг широко распахнула дверь и едва не зашибла ею Анн-Софи, ожидавшую своей очереди с джинсами и льняной рубахой в руках.
— Ничего. — Анн-Софи была сама кротость.
— Отвратительно себя чувствую.
— А что случилось?
— Коньяк. Его оказалось слишком много. Вообще-то я не пью…
— Но Даша невозможно отказать, так?
— Не то чтобы…
— Уезжайте отсюда, девочка.
Анн-Софи произносит это шепотом, который отдается в голове Дарлинг многократным оглушающим эхом; слова то приближаются, то удаляются, но смысл их остается неизменным.
— А что случилось? — теперь уже спрашивает Дарлинг.
— Пока ничего. Но лучше вам исчезнуть, прежде чем что-то случится.
— Собственно, я уже собиралась.
— Я могу вызвать вам такси.
— Я как раз хотела попросить об этом Даша.
— Не стоит.
— Почему?
Возможно, Анн-Софи и хотела бы объяснить почему. Но что-то удерживает ее от объяснений. Она лишь не отрываясь смотрит в глаза Дарлинг, стараясь что-то разглядеть там. Уж не саму ли себя — до того, как ее «втравили в историю»?
— Лучше вам уехать, ни о чем не расспрашивая.
— А вы бы уехали?
— Нет. Я и не уехала. В свое время. И не было дня, чтобы я об этом не пожалела. Просто поверьте мне — и уезжайте.
— А других вариантов нет?
— Все остальные варианты будут намного, намного хуже.
— Я думала, вы подруги.
— Ненавижу это слово.
— Простите…
Еще несколько минут назад Анн-Софи демонстрировала искреннюю привязанность к семье Даша и была чрезвычайно в этом убедительна. Теперь же она тычет в зубы Дарлинг безвольными намеками на то, что лучше держаться подальше от хозяйки дома. Сказала бы прямо, что имеет в виду!.. Но Анн-Софи молчит и даже закусывает губу, чтобы ничем не нарушить молчание. Как далеко могут простираться границы благодарности за спасенную когда-то жизнь? В случае Анн-Софи они уходят прямиком в пустыню Гоби — с одной стороны. И в Сахару — с другой.
А может, молчание женщины-легенды вызвано чем-то совсем иным?
Дарлинг вглядывается в пространство вокруг Анн-Софи — не появились ли там всемогущие осьминожьи щупальца?
Нет.
Но где-то там, за спиной француженки, все же возникает легкое движение: это Исмаэль поднимается по лестнице, неся на руках Лали. Черный брат и белая сестра, прижавшаяся к нему, — картинка полна приглушенной сентиментальности и умиляет Дарлинг едва ли не до слез. Крохотные розовые пятки Лали сразу делают бессмысленным весь предыдущий диалог. У песчаной отшельницы Анн-Софи и в душе пустыня. Ее живот тоже всегда был пустынным, в нем не рисовали девочки, похожие на Лали, в нем не играли на саксофоне мальчики, похожие на Исмаэля.
— Спасибо за участие. — Дарлинг кивает Анн-Софи, давая понять, что разговор закончен. — Я пойду.
Анн-Софи досадливо машет рукой и скрывается за дверью ванной комнаты. А Дарлинг как зачарованная следует за Исмаэлем и Лали.
Когда она заглядывает в детскую, Лали уже лежит в кровати, а Исмаэль, присевший в изголовье, укутывает ее легким одеялом.
— Ничего, если я посижу с вами? — шепотом спрашивает Дарлинг. — Можно?
— Mo! — Лали встречает Дарлинг, как старую знакомую. — Где ты пропадала, Mo?
— Ну у меня были кое-какие дела…
— А теперь ты пришла рассказать мне сказку?
— Боюсь, что нет, Лали.
— Ты не знаешь сказок? Вот Иса знает много-много сказок. Правда, Иса?
— Правда, — подтверждает Исмаэль.
— Пусть Mo останется.
— Хорошо. Ну про что тебе рассказывать сегодня?
— Про то, как один человек из племени ашанти убил змею…
— Нет, — морщится Исмаэль. — Это дурацкая сказка.
— Хорошо, — легко соглашается Лали. — Тогда про то, как один человек из племени киконго позавтракал жуком…
— Еще одна дурацкая сказка.
— Ну вот, — любительница насекомых Лали приподнимается на кровати, — про жука как раз очень интересная.
— Mo не понравится.
— Откуда ты знаешь?
— Давай я лучше расскажу про Акаломбе.
— Нет, тогда расскажи про принцессу Афрекете.
— Я уже сто раз ее рассказывал.
— А Mo не слышала. А это хорошая сказка.
— Ладно. Жила-была маленькая принцесса…
Дарлинг даже не подозревала, что Исмаэль такой хороший рассказчик. Его голос, мягкий и вкрадчивый, обволакивает ее со всех сторон и тут же распадается на сотню других голосов, на шепоты и крики животных в бруссе (все они любят Афрекете). На шелест волн и шорох песка (все они расступаются по первому требованию Афрекете), на дождь…
Или дождь идет за окном?
Где бы он ни шел, он убаюкивает Дарлинг. Глаза ее слипаются, и она не в силах приподнять веки — как будто на них уселась маленькая принцесса и теперь болтает ногами, и без остановки рассказывает что-то, и забрасывает Дарлинг разноцветными камешками смеха. Вот она и вспомнила! — когда ей было столько же лет, сколько Лали, папочка покупал ей такие глазированные камешки-конфетки с орешками и изюмом внутри.
Мне так не хватает тебя, папочка!..
…Дарлинг проснулась внезапно, как от толчка чьей-то невидимой руки.
А проснувшись, не сразу сообразила, где находится. Последним воспоминанием был Иса, сидящий в изголовье кровати Лали. Кто такой Иса? Исмаэль — черный мальчик с дредами, прекрасно говорящий по-русски. А Лали — девочка трех лет, любящая сказки про жуков и змей, но в качестве альтернативы готовая снисходительно выслушать сказку про принцессу.
Афрекете.
Принцессу звали Афрекете, а мать Лали и Исмаэля зовут Даша. И это самая удивительная женщина, когда-либо встречавшаяся Дарлинг в жизни. Весь вчерашний вечер прошел в ее доме, и, кажется, Дарлинг находится в нем и сейчас. Не в самом удобном месте и не в самой удобной позе — в кресле. Достаточно уютном, чтобы просидеть в нем какое-то время, но мало приспособленном для того, чтобы провести в нем целую ночь.
Она провела здесь ночь?
Понять это невозможно: плотные шторы почти не пропускают свет, не ясно — утро сейчас или глубокая ночь, тело затекло, а голова раскалывается так, что кажется — вот-вот разорвется на части. Она пила коньяк с Даша в ее кабинете, но это явно не кабинет.
Детская.
Масса игрушек, кукольный домик в углу, ночник с Винни-Пухом, стоящий на маленьком столике. По мере того как глаза Дарлинг привыкают к темноте, Винни-Пухи на ночнике множатся, их уже около десятка.
И ни одной Лали.
Кровать девочки пуста, только в ногах валяется смятое одеяло.
Кто-то накрыл пледом саму Дарлинг — не потому, что холодно, а потому, что решил позаботиться о ней. Куда же подевалась Лали?
Несколько минут Дарлинг сидит неподвижно, собираясь с силами, чтобы встать, и прислушиваясь к дому. В нем царит тишина, а едва слышный монотонный звук (то ли дождь за окном, то ли работающие кондиционеры) — всего лишь часть этой тишины. На него не стоит обращать внимание. Никаких других звуков нет, ватная тишина окружает Дарлинг со всех сторон. Значит, она никуда не уехала, осталась здесь, вопреки заклинаниям Анн-Софи. Нет-нет, Дарлинг не хочет думать об Анн-Софи, стоит сделать лишь шаг в ее сторону, как голова начинает болеть сильнее.
Подслушанный разговор на лестнице, смысл которого не ясен. А потом ее собственный разговор у ванной комнаты, когда с руки женщины-легенды безвольно свисали джинсы и рубашка. И сама железобетонная Анн-Софи выглядела безвольной и подавленной чем-то. Но лучше не вспоминать об этом, хватит с Дарлинг и ее собственной подавленности.
Нужно выбираться отсюда, найти Лали, найти Даша, найти хоть кого-нибудь, и только с Анн-Софи ей встречаться не хочется.
В холле оказалось чуть светлее, чем в детской, и свет шел от террасы, перед которой были расстелены два спальника. Спальники не были пустыми, сквозь плотную ткань просматривались очертания фигур, и Дарлинг тут же вспомнила, что говорил ей Кристиан о двух эксцентричных французах. Значит, Зазу и Анн-Софи еще не проснулись.
Двери во все комнаты, выходящие в холл, были закрыты, и Дарлинг не решилась открыть ни одну из них. Лишь мельком бросила взгляд на большие напольные часы в простенке между спальней и детской.
Шесть часов и почти пятьдесят минут.
Наверное, речь идет все-таки об утре. Потому что в шесть часов пятьдесят минут вечера (прошлого вечера!) они с Костасом как раз подъезжали к вилле за глухим забором.
Костас, вот черт!..
Мысль о Костасе вызвала очередной приступ головной боли. Видимо, его на время придется задвинуть в тот же угол, что и Анн-Софи. До тех пор, пока не пройдет голова.