Даша мертва. Если бы Дарлинг была такого же роста, как Лали, она бы не увидела этого, не поняла. Но Дарлинг взрослая и потому видит. Она видит голову Даша, скрытую одеялом лишь наполовину. Край одеяла доходит до середины скулы, но и этого вполне достаточно, чтобы понять —
Даша мертва.
Вчера вечером, когда они сидели у окна и огонек сигареты освещал нижнюю часть ее лица, — верхняя была в тени. Теперь все наоборот. Теперь Дарлинг во всех подробностях видит чистую линию лба, прямой аккуратный нос, закрытые глаза и залитый кровью правый висок. Кровь вытекла из зияющей на виске раны подобно лаве из жерла вулкана, и эта рана не оставляет никаких надежд, никакого исхода, кроме одного:
Даша мертва.
В это невозможно поверить, и Дарлинг пытается ухватиться за невозможность, как за канат, висящий в школьном спортзале. Но руки у Дарлинг слишком слабы, ведь она не альпинистка и не дайвер, как Лерка; руки Дарлинг слабы, и канат, пропитанный кровью Даша, скользит под ними.
Надо увести отсюда Лали, все остальное потом. А сейчас надо просто увести Лали, чтобы она не увидела того, что видит Дарлинг.
— Успокойся, детка.
— Там мама…
— Да. Она спит.
— Мама никогда не спит в машине.
— Ну вот, а сегодня решила остаться здесь.
— Мама не спит здесь. Никогда, — продолжает упрямствовать Лали. Но она хотя бы перестала кричать.
— Я… я тоже никогда не сплю на креслах. А сегодня заснула. Пойдем в дом, не будем мешать маме.
— Я хочу к ней.
— Конечно. Но не сейчас, а когда она проснется. Не будем ее будить. Вчера был трудный день, и она устала…
— Я хочу к ней.
— Пойдем, пожалуйста.
Не так-то просто отодрать руку Лали от зеркала. Не так-то просто снять ее с подножки «Лендровера». Как в этом случае поступил бы Иса, какими словами он бы уговаривал сестру? А как поступила бы Даша?
Даша мертва.
Это всего лишь слова. Они вертятся в голове Дарлинг — абсолютно стерильные, ни к чему не относящиеся, на них нет ни одного пятнышка, в них нет ни одной занозы… нет, одна все-таки есть. Джин тоже нашли в автомобиле.
Она подумает об этом потом, а сейчас нужно поскорее увести Лали. «Увести Лали» — тоже слова, но в них гораздо больше смысла. «Увести» предполагает действие, а мертвые (Даша мертва, мертва!) не могут совершать никаких действий. Им остается только лежать на заднем сиденье джипа и ждать, когда их обнаружат.
Джин нашли через одиннадцать дней, Даша повезло гораздо больше.
— Сейчас мы пойдем и найдем Ису… — Дарлинг продолжает бороться с закаменевшими руками девочки. — Где его комната?
Где комната Исы, где сам Иса и где все остальные? Почему никто, кроме Дарлинг, не услышал крика? А ведь она находилась с другой стороны дома. Зазу и Анн-Софи спят у террасы, и они первыми должны были услышать душераздирающее «мамочка». Они уже давно должны были спуститься, ведь вчера на лестнице француженка несколько раз повторила, что любит Лали. Что любит саму Даша — или это относилось только к живой Даша?
А что делать с мертвой?
И что делать с Лали?
Она не может орать и биться в истерике вечно, маленькие дети быстро устают. А Дарлинг хочет лишь одного — чтобы Лали замолчала и дала себя увести: а это означает, что можно будет наконец отлепиться от проклятого лендроверского склепа. Уйти, убежать. О-о-о, поздно!
Слишком поздно.
Бежать нужно было вчера вечером, как и советовала мудрая Анн-Софи, знающая о жизни Даша намного больше, чем Дарлинг. Как было бы чудесно, если бы она уехала на такси в гостиницу, а потом благополучно улетела и по прошествии времени вспоминала о Даша как о ярком и занимательном эпизоде. Тогда бы она, возможно, никогда не узнала бы о мертвой Даша и в ее памяти осталась бы только освещенная нижняя половина лица. А не освещенная верхняя — с размозженным виском. Господи ты боже мой, почему одна она должна знать сейчас об этом виске?!. Где те, кто посвящает ей книги и до сих пор расплачивается за оказанную когда-то услугу, хотя все счета давно аннулированы? Где все они, где?!
Дарлинг наконец удается оторвать Лали от машины.
Теперь быстрее в дом!.. Она почти бежит, хотя Лали довольно тяжела, а до сих пор ей казалось, что маленькие дети ничего не весят… Нет… Дарлинг ни разу в жизни не задумывалась, сколько весят маленькие дети. Наверное, чуть больше, чем две кошки, но намного меньше, чем Амаку (Амаку — крупный пес), — и где сейчас Амаку? Почему нет и его, ведь собаки все чувствуют, а этот еще и убивает бесшумно. Он не дал бы приблизиться к хозяйке ни одному человеку с дурными намерениями. Рана на виске Даша и есть воплощение дурных намерений. Рана на виске не относится к смерти, которую обычно называют естественной.
Не сейчас.
Сейчас лучше задвинуть эту мысль подальше. Сколько весят маленькие дети?..
Вот и дом. Остается только толкнуть дверь. Но пока Дарлинг раздумывает, как бы сделать это, не потревожив притихшую Лали, дверь распахивается сама. Первым показывается Кристиан (он в темно-красной пижаме с неуместными для этого времени года рождественскими картинками). За Кристианом выскакивает Исмаэль в спортивных шортах и белой майке. У мальчика хорошая фигура, отстраненно думает Дарлинг, он обещает вырасти в настоящего красавца. А Кристиан уже вырос, но красавцем его не назовешь. Интересно, что заставляет взрослого парня, мужчину, носить такие нелепые детские пижамы с Санта-Клаусами, оленями и рождественскими шарами? В рождественском шаре Дарлинг, когда-то подаренном Коко, сидела русалка, а в рождественских шарах с пижамы Кристиана сидят маленькие птички в красном колпаке Санта-Клауса.
Вчера днем они с Кристианом выпускали птиц в том буддистском храме, название которого благополучно вылетело у Дарлинг из головы. Ей нужно немедленно вспомнить название. Ей нужно вспомнить, что она загадала, когда птицы вылетали из клетки: наверняка какую-нибудь романтическую ерунду. Абсолютно никчемную — но было ли в этом загаданном желании хоть что-то, что могло предотвратить рану на виске Даши?
Нет.
Иначе она была бы сейчас жива, но она — мертва. И Дарлинг предстоит сказать об этом прямо сейчас. Сказать мальчику, что его мамы больше нет и сказка кончилась. Мальчик Исмаэль — самый преданный сын на свете, вечный пленник осьминожьих щупалец любви, еще вчера Дарлинг страшно хотелось подружиться с ним. Но стоит сказать ему, что его мамы больше нет, — и она навсегда останется гонцом, принесшим страшную весть. И больше никем. А за такие вести когда-то убивали.
Даша не просто мертва — она убита.
Дарлинг пообещала себе не думать об этом — и все равно думает. Куда бы засунуть эту проклятую мысль? Хорошо бы в пижамные рождественские шары, но они уже заняты птицами.
— Привет! — Кристиан сонно щурится и старается подавить зевок. — Что-то случилось? Вроде бы я слышал крик…
— Возьми Лали. — Дарлинг обращается только к Исмаэлю, полностью игнорируя своего английского брата-близнеца.
У Исы вид не менее заспанный, чем у Кристиана, но он послушно вынимает тело девочки из рук Дарлинг.
Господи, какое облегчение!..
— Что с ней? — В голосе Исмаэля звучит неподдельное беспокойство.
— Лучше будет, если ты отнесешь ее наверх.
— Что-то произошло? А мама…
Нет, Дарлинг не в состоянии сказать Исе, что произошло с его мамой. Может быть, чуть позже. Но не сейчас. Да и как сделать это в присутствии Лали, и какой именно будет эта скорбная речь? «Ты знаешь, Исмаэль, твоя мама лежит в машине. Мертвая».
— Отнеси Лали в детскую и побудь с ней немного. Она просто испугалась.
— Чего?
— Я не знаю.
Самый лживый ответ из всех возможных, и Дарлинг понимает, что Иса не простит ей эту ложь. В тот самый момент, когда страшная правда о ране на виске Даша всплывет на поверхность. Но — здесь и сейчас — другого ответа у нее нет. Конечно, страшная правда может приблизиться, если Лали снова начнет плакать и звать мать.
Но Лали молчит. И все крепче прижимается к брату: если бы было можно, она забралась бы ему под кожу и укрылась ею, как одеялом… Даша тоже укрыта одеялом. Ее гибель заботливо укутана одеялом, скорей бы дети ушли.
Наконец Исмаэль и Лали скрываются в гостиной. Последнее, что видит Дарлинг, — маленькие пятки. Но не розовые, как вчера, а перепачканные землей.
— Так что все-таки случилось? — Позабытый было Кристиан снова выходит на передний план. — На вас лица нет…
— Вы знаете, где ключи от машины?
— От какой машины?
— От «Лендровера».
Кристиан вовсе не обязан знать, где находятся ключи от чужого джипа, логичнее было бы спросить об этом Исмаэля. Но спросить — означало бы приблизить к Исе правду на расстояние волоса, и эту правду услышит еще и Лали. А Дарлинг просто защищает ее, пока сказка про то, что мама просто забралась в маленькую маковую коробочку на поле залгани, не придумана в подробностях.
Вранье.
Она не защищает Лали, а хочет защитить себя.
— А зачем вам понадобились ключи?
— Понадобились, и все.
— Обычно Шон кладет их в раковину. Ту, что стоит на стеклянном столе в гостиной.
Дарлинг знает эту раковину. Она полна керамических бус, и Даша время от времени стряхивала туда пепел. Теперь пепел там больше не появится.
— Принесите.
— Хорошо, сейчас.
Кивнув, Кристиан исчезает за дверью. Надо бы сказать ему, чтобы он переоделся, снял свою идиотскую пижаму, вряд ли Даша понравилось бы, что ее нашел человек в рождественском исподнем, о-о… нет! — ей теперь все равно. Это Дарлинг не хочет, чтобы Даша была найдена типом в пижаме, слишком комичной для разразившегося кошмара.
— Их там нет, — сообщает вернувшийся Кристиан. — Странно, я сам видел, что Шон положил их туда…
— Запасные?
— Я не знаю, есть ли запасные…
— Тогда придется будить Шона.