— Это проблематично. Он напился вчера ночью, и вряд ли мы сможем его поднять.
— Тогда придется будить всех остальных. Кто не напился.
— Что, в конце концов, произошло?
— Идемте.
Обратный путь к «Лендроверу» дается Дарлинг легче, чем бег от него с Лали на руках. Снова начинается дождь, а притихшие утренние краски сменяются более яркими дневными. «Лендровер» блестит под дождем, как новенький, и поверить, что там, в его чреве, находится мертвое тело, все труднее и труднее.
Кажется, Кристиан что-то говорит ей.
— Я не видел вас вчера…
— Я тоже не видела вас.
— Жаль, что вы не попали на фейерверк. Ян устроил фейерверк в саду, было красиво.
— Жаль, что не попала, — согласно кивает Дарлинг.
— Наверное, я последую вашему совету… Подарю саксофон этому парню, Исмаэлю. Он играл вчера. Жаль, что вы не слышали, было красиво.
— Жаль, что не слышала.
— А Шон напился и чуть-чуть испортил ночь. Но не сильно.
— Помните тот крик? — Дарлинг наконец-то решается.
— Какой?
— Детский. Вчера, в ресторане. И за день до этого.
— Наверное, мне нужно извиниться. Я вел себя как дурак.
— Не нужно извиняться. Мы не могли найти ребенка, который кричал, помните?
— Я ведь извинился…
— Не нужно извиняться. Я нашла ребенка. Сегодня утром.
— Да?
— Это Лали.
— Дочка Шона? — на всякий случай уточняет Кристиан.
— Да.
— Но ее не было в том ресторане, где мы сидели… И за день до этого тоже не было.
— Я знаю. Все произошло сегодня. Вы ведь проснулись, потому что вам показалось — кто-то кричал. Вы сами сказали…
— Ну может быть…
— Вы сказали.
— Допустим. Да. Я не очень хорошо спал. Из-за Шона, его пришлось успокаивать. Я не буду вдаваться в подробности. Но в конечном счете все обошлось.
С Шоном все обошлось. А с его женой все закончилось печально, если дырка в виске вообще подходит под определение «печально». Чертов «Лендровер» никак не хочет приближаться, вот и приходится мостить к нему дорогу воспоминаниями о детском крике, которого не слышал никто, кроме Дарлинг и Кристиана. И вот теперь Дарлинг и Кристиан снова вместе, хорошо, что это Кристиан, а не кто-то другой.
— Я просто проснулась. Я не знаю, как я спала, но просто проснулась. Спустилась вниз.
— Сюда?
— Сначала в сад. Я прошла через черный ход возле кухни. А потом услышала, как кричит Лали. И прибежала сюда.
— Надеюсь, ничего страшного не произошло?
— Я нашла ее возле машины.
— От которой вы просили ключи?
— Да.
— И… что там такого в машине? Зачем понадобились ключи?
— Она заперта.
— Машина?
— Да.
— И вам зачем-то нужно ее открыть? Вы могли попросить ключи у мальчишки. Наверняка он знает, где лежат запасные.
— Не могла.
— Почему?
Тянуть дальше невозможно. Сейчас она обо всем скажет Кристиану, ткнет его носом в стекло, и на поездке в Ангкор-Ват можно будет поставить крест. А ведь Кристиан так хотел отправиться в Ангкор-Ват!.. Но загубленный Ангкор-Ват Кристиана — ничто по сравнению с тем, что ждет Лали и Исмаэля. И Шона. И только кошек можно не принимать в расчет.
— Загляните в салон.
— Зачем?
Лицо Кристиана за какую-то долю секунды становится бледным. Нет-нет, оно белое как бумага, а ведь он еще не видел одеяло на заднем сиденье. И Даша под одеялом.
— Загляните в салон.
Кристиан приникает лицом к стеклу, теперь Дарлинг видит только его спину с фланелевыми оленями и рождественскими шарами.
— Я не понимаю. — Бумажно-шелестящий голос Кристиана под стать его бумажному лицу, которое сейчас вдавлено в стекло. — Я не понимаю. Там кто-то есть…
— Да.
— Кто-то лежит. Человек.
— Да.
А ведь она попыталась открыть не все дверцы! Только сейчас до Дарлинг доходит, что она дергала водительскую и пассажирскую дверь с той стороны салона, где покоится пробитая голова Даша. Но чуда не происходит: все дверцы закрыты, да и трудно было бы предположить иное, если сработал центральный замок.
Кто щелкнул им в последний раз?
Тот, кто запер тело Даша в «Лендровере». Тот, кто унес ключи. Тот, для кого не будет потрясением известие о том, что Даша умерла.
А Кристиан… Кристиан потрясен:
— Я не понимаю… Она спит? Ее, наверное, надо разбудить…
Теперь Кристиан делает то же самое, что делала Дарлинг пятнадцать минут назад: он колотит в стекло, сначала ладонью, потом кулаком. И дергает дверцу, и снова колотит. Чтобы перестать биться в двери, Дарлинг хватило несколько секунд, а Кристиан все колотит и колотит. Он делает то же самое, что делала и Дарлинг: пытается хоть как-то заслониться от очевидного.
— Ее надо разбудить… Разбудить…
Причитания Кристиана еще невыносимее, чем пронзительный крик Лали.
— Прекратите! — не выдерживает Дарлинг. — Разве вы не видите, что она мертва?
— Нет-нет-нет… Надо просто открыть дверь. Просто открыть.
— Надо позвать кого-то еще. Позвать всех.
Кристиан снова начинает рвать ручки, тонкая фланель трещит по швам. Рождественские шары вот-вот разлетятся на куски, и маленькие птички выпорхнут на волю. Нужно только успеть загадать желание. Чтобы не было этого ужасного утра, а снова был вчерашний вечер, без раны на виске и потемневшей крови.
— Нет-нет-нет… — как заведенный повторяет Кристиан.
— Возьмите себя в руки, Крис.
— Хорошо. Хорошо.
Он наконец перестает цепляться за «Лендровер».
— Что я должен делать?
— Идите в дом. Разбудите Яна. Анн-Софи… Я не знаю… Разбудите Яна. И нужно как-то открыть машину. Взломать… Идите, Кристиан.
— А вы?
— Я побуду здесь.
— Шон… Он умрет, когда узнает… Боже мой… И мальчишка… Почему вы не сказали ему?
— Кто-то должен оставаться с девочкой.
— Да, конечно. Конечно. Она… видела?
— Я не знаю, видела или нет. Она кричала, вот и все.
— Кричала, как… тогда? — решается спросить Кристиан.
Ничего невозможно изменить, даже тысяча птиц не помогут, даже миллион. Все было предрешено задолго до того, как они с Кристианом поднялись по ступенькам буддистского храма. Они оба слышали крик, и теперь Дарлинг почти уверена, что тогда, в ресторане, это был крик Лали, мистическим образом прилетевший из будущего. Теперь будущее стало настоящим — и это самое кошмарное настоящее, какое только можно представить.
— Погодите, Дарлинг… Я хочу сказать… Давайте забудем про тот вчерашний крик. Иначе…
— Разбудите Яна.
— Да. Что ему сказать?
— Пусть придет сюда.
— Наверное, надо позвонить в полицию… или куда там еще?
— Да. Это придется сделать в любом случае. Но сначала пусть придет Ян.
Поляк кажется Дарлинг самым вменяемым и уравновешенным из всех гостей Даша и Шона. У него есть опыт горячих точек, и он наверняка не раз сталкивался со смертью, с тяжелыми ранениями, с изуродованными телами, с пробоинами в висках. Неизвестно, как он поведет себя, когда увидит пробитый висок некогда любимой женщины. Но надеяться больше не на кого. Есть еще Анн-Софи, но… с ней-то и связаны самые большие странности. У женщины-легенды, всю жизнь кочующей по пустыням, должен быть достаточно чуткий сон. Тем более что спит она у террасы, а это самая ближняя в доме точка к «Лендроверу». Из всех, где могут находиться люди.
— Погодите, Кристиан…
— Что? — До сих пор Кристиан не сделал ни одного шага в сторону дома.
— Тео. Позовите и его. Чем больше взрослых рассудительных мужчин, тем лучше.
— А Зазу? Тоже позвать?
— Идите, Кристиан.
— А если я встречу мальчишку?.. Я… я не смогу сказать ему…
И снова Кристиан повторяет Дарлинг, во всем — самый настоящий брат-близнец!..
Так и не дождавшись ответа, он идет к дому, и Дарлинг снова остается одна. Она могла бы вернуться в дом вместе с Крисом, но боится того же, что и он: встретить Исмаэля. Встретить сейчас Исмаэля — еще хуже, чем находиться в полуметре от мертвой Даша. К мысли о том, что она мертва, еще надо привыкнуть, приручить ее, как приручают собак. Но собачий опыт Дарлинг плачевен — она так и не перестала бояться Амаку…
Куда подевался пес?
Он должен был защитить Даша — и не защитил. Он не поднял тревогу, хотя псы чутко реагируют на все, что связано с их хозяевами, не убил (совершенно бесшумно) того, кто нажал кнопку на пульте центрального замка «Лендровера».
Почему?
Один из вопросов, не самый важный, но Дарлинг по-прежнему цепляется за необязательные мелочи.
Ответ обнаруживается, когда она в полном опустошении садится на кирпичный бордюр, который отделяет некое подобие клумбы с кустарником от вымощенного плиткой двора. До сих пор Дарлинг не приближалась к кустарнику, ограничиваясь беглым созерцанием огромных, похожих на лилии цветов. Вблизи цветы еще больше похожи на лилии, хотя пахнут не так остро и одуряюще. Они вообще не пахнут, почти — есть лишь легкий, постоянно исчезающий аромат, но определить, насколько он приятен, сладок, терпок или отталкивающ, Дарлинг не в состоянии.
Она сидит на теплом мокром кирпиче уже несколько минут, а вестей из дома нет и нет. Неужели так сложно разбудить Янека, окликнуть Анн-Софи, поднять на ноги Тео? Дом наполовину скрыт тушей «Лендровера», но и по оставшейся половине понятно: там ничего не происходит. Куда же подевался Кристиан?.. И что-то еще, кроме пропавшего Кристиана и запертой в машине мертвой хозяйки, беспокоит Дарлинг. Темное пятно на периферии зрения, слегка прикрытое десятками низко свисающих ветвей. Пятно никуда не движется и не изменяет конфигурации, и лишь когда Дарлинг оборачивается, проступает во всех подробностях.
Амаку.
Он лежит неподвижно в метре от Дарлинг, уткнувшись мордой в лапы. И смотрит на нее остекленевшими глазами. Пес мертв. Шерсть, которая еще вчера казалась Дарлинг гладкой и блестящей, уже успела потускнеть и местами свалялась. Какой масти был Амаку? Дарлинг пытается вспомнить — и не может, но какой бы ни был — теперь она изменилась. Теперь доминирует черно-коричневый, слегка припорошенный мелкой пылью, — и это напоминает Дарлинг цвет большинства африканских статуэток из кабинета