— Проклятье, — шипит обернувшийся Ян. — Что это еще за представление?
— Кажется, ей нужна помощь. — Маленькие фланелевые птички в рождественских шарах просто обязывают Кристиана быть сердобольным.
— Помощь нужна всем нам, — отрезает поляк. — Не хватало еще здесь сцен сумасшествия к тому, что произошло. Черт бы ее побрал.
Нет, она вовсе не сумасшедшая.
Ее реакция на мертвое тело в машине (в том, что Магда увидела его, Дарлинг не сомневается) — это реакция самого обычного человека, внезапно столкнувшегося со смертью. Порезавшегося о ее острые края. Сейчас, глядя на Магду, Дарлинг неожиданно вспоминает хорватского морского ежа и рану на ступне, дававшую знать о себе еще долго.
Морской еж смерти Даша целит не в ступни Магды — он взрезает ее помрачившееся сознание. Выскабливает его, оставляя только беспощадную реальность, которая намного хуже всех шаманских котов, вместе взятых. Оторвавшись наконец от виска, пальцы Магды переползают к округлившемуся рту — только для того, чтобы запихнуть обратно готовый вырваться крик. Ни один из мужчин, любящих Даша, не был так потрясен ее смертью, как женщина, которая ее ненавидит.
Дарлинг же в эту минуту испытывает самую настоящую ненависть к Тео, мерзавцу-писателишке, втравившему свою несчастную жену в испытание, которое ей явно не по силам.
Кичеватый удод Тео упорхнул. Исчез в неизвестном направлении, оставив после себя мерзкую лужу блевотины. Вечная любовь Тео благополучно выблевана, теперь остается только ждать прихода очередного тропического ливня, чтобы он смыл рвотные массы в стоки.
А Магда…
Магда валится на колени как подкошенная, не отнимая ладонь ото рта. Смотреть на это невыносимо.
— Идите помогите ей, — бросает Ян Дарлинг.
Магду колотит дрожь, и оторвать ее от земли не так-то просто. Гораздо сложнее, чем вчера в кабинете, — тогда Магда казалась Дарлинг легкой, как пушинка.
— Что это? Что это? — безостановочно повторяет Магда. — Чтоэточтоэточтоэто?
— Вставайте.
— Что это?!.
— Вы слышите меня?
— Что это?!.
Нет, одной Дарлинг не справиться, не совладать со впавшей в истерику Магдой. Это понимает и Ян. И, подойдя, отвешивает ей пощечину. Голова Магды дергается, как у тряпичной куклы, и едва не отлетает от шеи. Однако этот неоправданно жестокий, по мнению Дарлинг, удар все-таки возымел действие.
Магда перестает причитать и затихает.
— Ну, пришли в себя? — интересуется Ян спокойным голосом.
— Что это?
— А вы не понимаете? То, чего вы так страстно хотели вчера вечером.
— Нет. — Голова Магды снова начинает трястись, капли с кончиков волос брызжут на одежду. — Я не хотела…
— Что вы делали там, в кустах?
— Я плохо помню… Я плохо себя чувствую. Меня преследовали…
— Кто?
Теперь, когда сознание Магды прояснилось настолько, что она может отдавать себе отчет в происходящем, история с котом выглядит дурной шуткой. Неуместной и даже циничной. И Магда не может этого не понимать, вот и медлит с ответом.
— Кто преследовал вас?
— О господи. Это был… кот. Она, — Магда робко кивает в сторону Дарлинг, — она знает.
— Какой, к черту, кот? — Теперь уже Ян накидывается на Дарлинг: — Что за ахинею она несет?
— Она много выпила вчера. Возможно, это были последствия неумеренного приема алкоголя.
— Хотите сказать, что ей что-то там померещилось?
— Не у всех людей такая стойкая психика, как у вас. — Дарлинг понижает голос, чтобы ее мог услышать только Ян. — И не для всех ночи в музее древностей оказываются по силам.
— Намекаете, что здешние африканские статуи сдвинули ей мозги набекрень?
— Могу предположить, что они подействовали на Магду угнетающе.
— Лучшей отмазки и придумать нельзя. Музей ее достал, и она решила провести ночь на воздухе, так?
— Вы утрируете…
— Нет, это вы вешаете лапшу мне на уши. Легче всего отбояриться от убийства, сказавшись сумасшедшим. Придумав какого-то там кота.
— Если уж на то пошло… кот возник еще вчера.
— Скажите еще, что вы тоже его видели.
— Нет.
Дарлинг не видела его… но, возможно, слышала. До сих пор связь между утренним происшествием у дверей пустой кухни и Магдиными кошмарами не была столь очевидной; вернее, Дарлинг всеми возможными средствами камуфлировала эту связь. И все мысли, с ней связанные, старалась задвинуть подальше, в самый угол души. В дешевый, плохо меблированный хостел, который стоит на пустыре, отделяющем реальность от мира фантазий и снов. Среди его постояльцев — бесконечно повторяющиеся кошмары о котах (они преследовали ее последние полгода, но странным образом прекратились. Кстати, когда именно они прекратились? — Дарлинг не удалось отследить этот момент); история с полумистической лавчонкой «Мали Ба» и покупкой бронзового бенинского леопарда…
Стоп.
С самого начала, только увидев его, Дарлинг решила, что это кот. И у него… у него были такие же клыки и скругленные уши, как у кота, нарисованного на стене Лали. Магда тоже что-то говорила о необычных клыках, как бы подпиравших друг друга сверху и снизу… Животное-невидимка, пронесшееся мимо Дарлинг сегодня утром, было довольно крупным, судя по шагам, — вряд ли обычные коты достигают такой величины. Но другие представители семейства кошачьих… К примеру — леопарды… Господи ты боже мой, а дырка в брюхе бронзового бенинца? Приблизив ее к глазам, Дарлинг увидела насекомую смерть какой-то женщины, слишком крохотной, чтобы разглядеть их в подробностях — и женщину, и смерть. Видение в «Мали Ба» ужаснуло Дарлинг, так почему же она так быстро выкинула его из головы? Ведь гораздо менее ужасные вещи она способна помнить годами!.. Почему не вспомнила о берлинской покупке, когда Магда сообщила ей о коте и его клыках? Мертвая женщина из видения заселилась в тот самый дешевый хостел на пустыре и долгое время не покидала стен своей комнаты, исписанных словом «маву» (что оно означает и почему шепоты и крики из «Мали Ба» всплывают в памяти Дарлинг лишь сейчас?). Но теперь она вышла, и не одна — в сопровождении ручной бронзовой кошки. С зажатой в руке бумажкой с адресом:
COTONOU, RUE DU RENOUVEAU, 34.
Только теперь Дарлинг поняла, почему адрес со стикера на холодильнике показался ей знакомым: точно такой же, только со смазанной последней цифрой, украшал маленькую грязную бумажку, приклеенную к брюху леопарда.
Есть от чего прийти в отчаяние.
И вздрогнуть, и забиться в тонких липких нитях паутины совпадений и связи никак не связанных между собой вещей. А в самом центре этой паутины — Даша. Чья участь была предрешена в тот самый момент, когда Дарлинг сняла леопарда с полки в «Мали Ба». У Дарлинг почти не осталось сомнений, что та женщина из видения — именно Даша, не кто другой. Что она делала в тот самый момент, когда Дарлинг заглянула в глазок, вырезанный в бронзовой плоти? Рассказывала сказки Лали? (Нет, сказки для Лали — прерогатива Исмаэля!) Занималась любовью с Шоном? (Нет, она ведь давно не спит с Шоном, зачем только Дарлинг подслушала это откровение!) Занималась любовью с кем-нибудь другим, кормила кошек, гладила Амаку, гладила божков из своей коллекции?.. Сидела за рулем того самого «Лендровера», в котором потом найдут ее тело? Что бы она ни делала в тот момент — ее участь была предрешена, или почти предрешена. Если бы Дарлинг была чуть поумнее, если бы она могла связать никак не связанные между собой вещи, если бы не напилась так постыдно и нелепо… Возможно, Даша можно было спасти.
Еще один бездарный вариант альтернативной истории, сочиненный на скорую руку и сохраненный на всякий случай в виде длиннющего поста в жежешечке.
У Дарлинг нет никакого желания копаться во всем этом, возможно, она подумает об этом позже, когда пномпеньская вилла перестанет быть островом, старым йоркширским домом…
Это никогда не закончится, никогда.
— …Забирайте ее, — говорит Ян Дарлинг, выразительно глядя на Магду. — И пусть приведет себя в порядок. И вам тоже не мешало бы переодеться, молодой человек…
Последняя реплика адресована Кристиану, и он послушно кивает: ну да, все верно, негоже светить перед лицом мертвого божества пижамой, да еще рождественской.
— А вы? — спрашивает Дарлинг у Яна.
— Позвоню Йену и буду ждать его появления.
— Здесь?
— Да.
— Вы обещали… обо всем сообщить Исмаэлю.
— Я помню.
В этот момент Дарлинг начинает казаться, что весь дом пришел в движение — как будто в нем сработало мощное взрывное устройство, и стекла не вышибло только чудом, а колоннам удалось устоять в самый последний момент. Еще спустя мгновение входные двери распахиваются, и на пороге появляется Анн-Софи. Она босиком, в джинсах и наполовину застегнутой льняной рубахе (той самой, в которую собиралась переодеться вчера вечером), с плеча свисает забытое полотенце. Анн-Софи несется в сторону «Лендровера», полотенце соскальзывает на землю, но француженка даже не замечает этого. Выражение лица Анн-Софи постоянно меняется; за те секунды, что отделяют ее от автомобиля, она успела не поверить в происшедшее, потом поверить и отчаяться — и снова не поверить. Но осознать, что все это правда, все же приходится, и Анн-Софи останавливается, словно натолкнувшись на невидимое препятствие. Все последующее может служить иллюстрацией к эпосу «женщина-легенда и редкие обитатели пустыни»: теперь Анн-Софи крадется, стараясь не вспугнуть распахнутые дверцы автомобиля. Если бы у нее был фотоаппарат, француженка бы молниеносно отщелкала целую серию снимков, с разных ракурсов. Но фотоаппарата при ней нет, и даже полотенце потеряно.
— О господи! Что произошло?..
— Убийство, — коротко отвечает Ян.
— Нет-нет… Этого не может быть! Не может, слышите? Что же вы стоите?!
— Вам бы я тоже советовал постоять. И не приближаться к месту преступления.
— Да пошел ты, — осаживает поляка Анн-Софи. И, добавив еще несколько быстрых гортанных слов на незнакомом Дарлинг языке, пытается залезть в машину и даже хватается за край одеяла, которым укрыта